Кризис христианства? Ч II
В продолжении: Кризис христианства?
Особенности христианства в Конфуциании
Изложенное выше - это внешняя канва христианской жизни Китая. Внутренняя его жизнь имеет столь примечательные особенности, что некоторые религиоведы вообще отказывают народам восточной Азии в праве называться христианами. С этим никак нельзя согласиться. Никто кроме Самого Господа не вправе решать, кто принадлежит Ему, а кто нет. У этих народов есть полное право не отрекаться от своего духовного наследия с принятием христианства, хотя, конечно, тут иногда возникают сложные проблемы.
Академик С.С.Аверинцев в одном из докладов, сделанных в Италии, справедливо заметил, что «Христианство совершает свой страннический путь из одной эпохи в другую, из одной цивилизации в другую. Чрезмерная самоидентификация с определенной культурой - чересчур тяжелая ноша на этом пути…. Китайское, японское, корейское христианство должно иметь свободу интегрировать Конфуция и Лао-цзы совершенно так же, как средиземноморское христианство интегрировало Платона и Аристотеля. Но культурную модель нельзя сменить в одночасье, как меняют одежду. В своем отношении к культурным традициям христианство должно соединять предельную свободу и непринужденность - с предельной честностью и трезвостью».
С этим трудно не согласиться.
Но в то же время позволительно усомниться в справедливости требования некоторых западных - и особенно восточных = теологов выработать особую «желтую теологию», без которой, якобы, невозможна интеграция народов Конфуциании в христианский мир.
Христианство непременно пожелтеет, уже желтеет, утверждают некоторые религиоведы. Надо сказать, что на Востоке желтый цвет ассоциируется чаще всего с золотом и несет в себе позитивную энергетику, он означает веселье, радость, праздник, игру, красоту. Особенно это очевидно в Китае «желтый император», слово «желтые» иногда употребляется как самоназвание китайцев. На Западе желтый цвет тоже иногда ассоциируется с золотом, но чаще все же несет в себе негативный заряд: «желтый дом», «желтая пресса», «желтая карточка», желтый флаг на судне - знак карантина (Есенин: «Снова пьют здесь, дерутся и плачут // Под гармоники желтую грусть»).
Встает вопрос, что из духовного наследия Китая и Конфуциании можно включать в общехристианскую религиозность, а что все же нельзя, что мешает китайцам стать подлинными христианами, а что этому способствует. Некоторые религиоведы полагают, что восприятию христианства китайцами помогает понятие о некоем верховном божестве, инкарнацией которого были Христос, Будда, Лао-Цзы и некоторые другие личности. Кроме того еще до Конфуция в Китае существовала смутная вера в приход великого святого мудреца, который будет править миром по справедливости, что тоже каким-то образом облегчало восприятие Иисуса Христа.
Еще тайпины убедились в неискоренимости этих идей. Они вроде бы отменили все существовавшие в Китае религии и ввели свое специфическое христианство: отвергли (по меньшей мере на словах) традиционные китайские вероучения, а руководителя восстания Хун Сюцюаня почитали как младшего брата Иисуса Христа.
Они воспринимали христианский монотеизм в его крайней фундаменталистской форме, и Хун Сюцюань беспощадно расправлялся со сторонниками традиционных религиозных взглядов. Их казнили, разрушали даосские монастыри, насильственно обращали крестьян в католиков и протестантов. Внешне все это казалось эффективным, но эти крутые меры оказались бессильными перед традиционными китайскими воззрениями.
В этом пришлось убедиться идеологу восстания Лян Афа (1789-1855), первому китайскому протестантскому проповеднику (крещение принял в 1816 г.), оказавшему большое влияние на Хун Сюцюаня. Самого Лян Афа больше всего привлекал монотеизм, в котором он видел выражение сыновнего почтения, играющего основополагающую роль в китайской духовности. Его брошюры (о Библии, о Десятисловии) были написаны языком, понятным традиционно мыслящим китайцам и пользовались большой популярностью. За свои труды он попал в тюрьму и получил 30 ударов палками. В 1827 г. его рукоположили в сан священника, а его труд «Добрые слова для увещевания мира» произвел большое впечатление на Хун Сюцюаня.
Каждая из девяти глав книги представляла собой набор цитат из Библии с комментариями Лян Афа и его английских наставников. В них Ветхому Завету было уделено большее внимание, чем Новому, Яхве явно доминировал над Иисусом, сама работа была написана в фундаменталистском духе и бескомпромиссно ставила вопрос о выборе между спасением и проклятием, вечной гибелью.
Лян Афа осуждал своих современников-конфуцианцев за молитвы об успехе на экзаменах; даосы, считал он, стремились к достижению личного бессмертия, пренебрегая ближними, а буддисты искали путь в нирвану лишь для себя, причем самого Будду он объявил грешником, неспособным взойти на небо.
Более того, он полагал, что его современники не в состоянии различать добро и зло, слишком стремясь к богатству и власти за счет тех, кто занимал в обществе низшее положение. Неудивительно, что многие современные китайские интеллектуалы левого толка (в их числе Мао Цзэдун) усматривали в учении тайпинов революционные элементы классовой борьбы.
В то же время Лян Афа находил возможным сочетать некоторые положения христианства с традиционными китайскими воззрениями. В частности, он считал, что сыновняя почтительность (важнейшая традиционная китайская ценность), соединяла китайцев с Христом, вера в Которого, утверждал он, немыслима без любви к родителям
Некоторые западные христиане вынуждены идти на уступки - католики все-таки разрешили кланяться изображениям предков, о чем просил еще Риччи, а вот протестанты сопротивляются, что создает им немало трудностей. Им трудно понять, что, например, когда конфуцианец поклоняется духу предков, он не столько просит его о защите, сколько сам оказывает ее предкам - они, по местным, верованиям, всегда нуждаются в определенных ритуалах, которые обеспечивает им достойное существование в иной жизни. Так что тут тоже - уважение к предкам, основа всей конфуцианской этики. Как выразился некий конфуцианец: «Лучше я буду с предками и родственниками в аду, чем без них в раю».
По этой же причине китайцы беседуют с предками на церемонии похорон, при посещении могилы - рассказывают им о семейных делах, о новостях. Строго говоря это не столько молитва, сколько именно общение с умершими родственниками, которое необходимо и для умерших в их инобытии, и для душевного равновесия живущих.
Все же большинство склоняется к тому, что никакая специфика не может отменять базовые идеи христианства, изложенные, например, в символах веры. На этом пути христианскую мысль в Китае ждут большие трудности, и идет она по нему чрезвычайно медленно. Но и результат обещает быть впечатляющим.
Кое в чем он проявляется уже сейчас. Некоторые китайские христиане даже объясняют бурный экономический рост Китая последних лет повышением интереса к христианству и обращением в него немалого числа китайцев. Экономические реформы, инициированные Дэн Сяопином, ослабили влияние социалистических и атеистических идей, хотя время от времени по-прежнему проводятся антирелигиозные акции, но уже значительно реже. Смягчились и запреты на общение с зарубежными единоверцами, дело дошло до того, что в 1988 г. известный евангелист Билли Грэм получил разрешение совершить евангелизационное турне по Китаю.
Многие китайцы обращаются либо к традиционным ценностям, либо, напротив, к новым для них ценностям христианским. Особую роль тут играет китайская интеллигенция. Она тоже тяжело переживала позор унизительных поражений от европейцев в XIX веке, нанесших мощный удар по самолюбию китайцев, и университетские ученые принялись искать источник силы европейцев.
По заданию коммунистических властей крупнейшие китайские интеллектуалы тщательнейшим образом исследовали европейский менталитет, и пришли к неоспоримому выводу: в конечном счете, всеми своими успехами европейская цивилизация обязана христианству. (Последовал вопрос: почему как раз когда китайцы признали значение христианства для Запада, этот последний вроде бы отрекается от него? «По глупости», - безжалостно ответили современные китайские мудрецы.)
В 2002 году во время одного из интервью бывшего главу государства коммунистического Китая Цзян Цзэминя спросили, что бы тот хотел пожелать на будущее своей стране, и он дал неожиданный ответ: "Я хочу, чтобы моя страна стала христианской". А социальные службы в Интернете установили, что в местных поисковых системах слова «христиане» и «Иисус» ищут чаще, чем слова «Коммунистическая партия» и «Си Цзиньпин» (нынешний лидер страны).
Некоторые теологи считают, что среди китайцев наиболее популярна «теология преуспевания»: они полагают, что неразумно идти за Богом, Который обещает больше страданий и трудностей, которых и так хватает. Огромной популярностью среди китайских интеллектуалов (и даже партийных работников) пользуется работа Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», а среди бизнесменов она иногда используется как учебное пособие.
Основной массив обращенцев - средний класс, всегда мобильный и стремящийся подняться на социальной лестнице, а он часто рассматривает христианство как важный шаг в движении вверх. Но и низшим слоям чрезвычайно импонируют, прежде всего, идея вечного спасения и призывы к социальной справедливости.
Несмотря на большой потенциал гуманности, Азия в каком-то смысле остается жестокой. Бедняки там не ждали от своих правителей милости - будь они императорами, ханами, капиталистами или партийными боссами. Идея Небесного Отца, который слышит вопли обездоленных и утирает их слезы, который заботится о сиротах и бедняках, который наказывает неправедно богатых и заносчивых, часто находит отклики в сердцах многих обитателей Востока и дает им надежду.
Но и переход в христианство «чтобы разбогатеть», не встречает осуждения, даже если он вызван всего лишь стремлением к лучшей жизни, такой, какой живут люди Запада. Пусть это не очень глубоко, но и это нельзя сбрасывать со счетов. В свое время апостол Павел сказал: «Как бы ни проповедали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться» (Флп 1, 18).
Вообще видеть в новой религии исключительно экономический интерес - вещь самая обычная. Особенно близка и понятна китайцам, утверждают религиоведы-китаисты, кальвинистская идея предопределения одних к спасению, других к вечной гибели, которая в Китае часто трактуется в том духе, что богатство есть признак как раз избранности к спасению. Не случайно Ли Куан Ю, автора «сингапурского чуда», в СМИ именовали «полуконфуциаем-, полукальвинистом».
Но есть синологи, которые не согласны с этим утверждением. Они полагают, что большинству китайцев все же понятнее и ближе идея страданий и воздаяния за них в иной жизни. Миссионеры свидетельствуют, что для христиан в Китае, как и во всей Азии, огромное значение имеют слова апостола Павла: «Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор 4,17-18).
Продолжение следует...
ReligioPolis
Особенности христианства в Конфуциании
Изложенное выше - это внешняя канва христианской жизни Китая. Внутренняя его жизнь имеет столь примечательные особенности, что некоторые религиоведы вообще отказывают народам восточной Азии в праве называться христианами. С этим никак нельзя согласиться. Никто кроме Самого Господа не вправе решать, кто принадлежит Ему, а кто нет. У этих народов есть полное право не отрекаться от своего духовного наследия с принятием христианства, хотя, конечно, тут иногда возникают сложные проблемы.
Академик С.С.Аверинцев в одном из докладов, сделанных в Италии, справедливо заметил, что «Христианство совершает свой страннический путь из одной эпохи в другую, из одной цивилизации в другую. Чрезмерная самоидентификация с определенной культурой - чересчур тяжелая ноша на этом пути…. Китайское, японское, корейское христианство должно иметь свободу интегрировать Конфуция и Лао-цзы совершенно так же, как средиземноморское христианство интегрировало Платона и Аристотеля. Но культурную модель нельзя сменить в одночасье, как меняют одежду. В своем отношении к культурным традициям христианство должно соединять предельную свободу и непринужденность - с предельной честностью и трезвостью».
С этим трудно не согласиться.
Но в то же время позволительно усомниться в справедливости требования некоторых западных - и особенно восточных = теологов выработать особую «желтую теологию», без которой, якобы, невозможна интеграция народов Конфуциании в христианский мир.
Христианство непременно пожелтеет, уже желтеет, утверждают некоторые религиоведы. Надо сказать, что на Востоке желтый цвет ассоциируется чаще всего с золотом и несет в себе позитивную энергетику, он означает веселье, радость, праздник, игру, красоту. Особенно это очевидно в Китае «желтый император», слово «желтые» иногда употребляется как самоназвание китайцев. На Западе желтый цвет тоже иногда ассоциируется с золотом, но чаще все же несет в себе негативный заряд: «желтый дом», «желтая пресса», «желтая карточка», желтый флаг на судне - знак карантина (Есенин: «Снова пьют здесь, дерутся и плачут // Под гармоники желтую грусть»).
Встает вопрос, что из духовного наследия Китая и Конфуциании можно включать в общехристианскую религиозность, а что все же нельзя, что мешает китайцам стать подлинными христианами, а что этому способствует. Некоторые религиоведы полагают, что восприятию христианства китайцами помогает понятие о некоем верховном божестве, инкарнацией которого были Христос, Будда, Лао-Цзы и некоторые другие личности. Кроме того еще до Конфуция в Китае существовала смутная вера в приход великого святого мудреца, который будет править миром по справедливости, что тоже каким-то образом облегчало восприятие Иисуса Христа.
Еще тайпины убедились в неискоренимости этих идей. Они вроде бы отменили все существовавшие в Китае религии и ввели свое специфическое христианство: отвергли (по меньшей мере на словах) традиционные китайские вероучения, а руководителя восстания Хун Сюцюаня почитали как младшего брата Иисуса Христа.
Они воспринимали христианский монотеизм в его крайней фундаменталистской форме, и Хун Сюцюань беспощадно расправлялся со сторонниками традиционных религиозных взглядов. Их казнили, разрушали даосские монастыри, насильственно обращали крестьян в католиков и протестантов. Внешне все это казалось эффективным, но эти крутые меры оказались бессильными перед традиционными китайскими воззрениями.
В этом пришлось убедиться идеологу восстания Лян Афа (1789-1855), первому китайскому протестантскому проповеднику (крещение принял в 1816 г.), оказавшему большое влияние на Хун Сюцюаня. Самого Лян Афа больше всего привлекал монотеизм, в котором он видел выражение сыновнего почтения, играющего основополагающую роль в китайской духовности. Его брошюры (о Библии, о Десятисловии) были написаны языком, понятным традиционно мыслящим китайцам и пользовались большой популярностью. За свои труды он попал в тюрьму и получил 30 ударов палками. В 1827 г. его рукоположили в сан священника, а его труд «Добрые слова для увещевания мира» произвел большое впечатление на Хун Сюцюаня.
Каждая из девяти глав книги представляла собой набор цитат из Библии с комментариями Лян Афа и его английских наставников. В них Ветхому Завету было уделено большее внимание, чем Новому, Яхве явно доминировал над Иисусом, сама работа была написана в фундаменталистском духе и бескомпромиссно ставила вопрос о выборе между спасением и проклятием, вечной гибелью.
Лян Афа осуждал своих современников-конфуцианцев за молитвы об успехе на экзаменах; даосы, считал он, стремились к достижению личного бессмертия, пренебрегая ближними, а буддисты искали путь в нирвану лишь для себя, причем самого Будду он объявил грешником, неспособным взойти на небо.
Более того, он полагал, что его современники не в состоянии различать добро и зло, слишком стремясь к богатству и власти за счет тех, кто занимал в обществе низшее положение. Неудивительно, что многие современные китайские интеллектуалы левого толка (в их числе Мао Цзэдун) усматривали в учении тайпинов революционные элементы классовой борьбы.
В то же время Лян Афа находил возможным сочетать некоторые положения христианства с традиционными китайскими воззрениями. В частности, он считал, что сыновняя почтительность (важнейшая традиционная китайская ценность), соединяла китайцев с Христом, вера в Которого, утверждал он, немыслима без любви к родителям
Некоторые западные христиане вынуждены идти на уступки - католики все-таки разрешили кланяться изображениям предков, о чем просил еще Риччи, а вот протестанты сопротивляются, что создает им немало трудностей. Им трудно понять, что, например, когда конфуцианец поклоняется духу предков, он не столько просит его о защите, сколько сам оказывает ее предкам - они, по местным, верованиям, всегда нуждаются в определенных ритуалах, которые обеспечивает им достойное существование в иной жизни. Так что тут тоже - уважение к предкам, основа всей конфуцианской этики. Как выразился некий конфуцианец: «Лучше я буду с предками и родственниками в аду, чем без них в раю».
По этой же причине китайцы беседуют с предками на церемонии похорон, при посещении могилы - рассказывают им о семейных делах, о новостях. Строго говоря это не столько молитва, сколько именно общение с умершими родственниками, которое необходимо и для умерших в их инобытии, и для душевного равновесия живущих.
Все же большинство склоняется к тому, что никакая специфика не может отменять базовые идеи христианства, изложенные, например, в символах веры. На этом пути христианскую мысль в Китае ждут большие трудности, и идет она по нему чрезвычайно медленно. Но и результат обещает быть впечатляющим.
Кое в чем он проявляется уже сейчас. Некоторые китайские христиане даже объясняют бурный экономический рост Китая последних лет повышением интереса к христианству и обращением в него немалого числа китайцев. Экономические реформы, инициированные Дэн Сяопином, ослабили влияние социалистических и атеистических идей, хотя время от времени по-прежнему проводятся антирелигиозные акции, но уже значительно реже. Смягчились и запреты на общение с зарубежными единоверцами, дело дошло до того, что в 1988 г. известный евангелист Билли Грэм получил разрешение совершить евангелизационное турне по Китаю.
Многие китайцы обращаются либо к традиционным ценностям, либо, напротив, к новым для них ценностям христианским. Особую роль тут играет китайская интеллигенция. Она тоже тяжело переживала позор унизительных поражений от европейцев в XIX веке, нанесших мощный удар по самолюбию китайцев, и университетские ученые принялись искать источник силы европейцев.
По заданию коммунистических властей крупнейшие китайские интеллектуалы тщательнейшим образом исследовали европейский менталитет, и пришли к неоспоримому выводу: в конечном счете, всеми своими успехами европейская цивилизация обязана христианству. (Последовал вопрос: почему как раз когда китайцы признали значение христианства для Запада, этот последний вроде бы отрекается от него? «По глупости», - безжалостно ответили современные китайские мудрецы.)
В 2002 году во время одного из интервью бывшего главу государства коммунистического Китая Цзян Цзэминя спросили, что бы тот хотел пожелать на будущее своей стране, и он дал неожиданный ответ: "Я хочу, чтобы моя страна стала христианской". А социальные службы в Интернете установили, что в местных поисковых системах слова «христиане» и «Иисус» ищут чаще, чем слова «Коммунистическая партия» и «Си Цзиньпин» (нынешний лидер страны).
Некоторые теологи считают, что среди китайцев наиболее популярна «теология преуспевания»: они полагают, что неразумно идти за Богом, Который обещает больше страданий и трудностей, которых и так хватает. Огромной популярностью среди китайских интеллектуалов (и даже партийных работников) пользуется работа Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», а среди бизнесменов она иногда используется как учебное пособие.
Основной массив обращенцев - средний класс, всегда мобильный и стремящийся подняться на социальной лестнице, а он часто рассматривает христианство как важный шаг в движении вверх. Но и низшим слоям чрезвычайно импонируют, прежде всего, идея вечного спасения и призывы к социальной справедливости.
Несмотря на большой потенциал гуманности, Азия в каком-то смысле остается жестокой. Бедняки там не ждали от своих правителей милости - будь они императорами, ханами, капиталистами или партийными боссами. Идея Небесного Отца, который слышит вопли обездоленных и утирает их слезы, который заботится о сиротах и бедняках, который наказывает неправедно богатых и заносчивых, часто находит отклики в сердцах многих обитателей Востока и дает им надежду.
Но и переход в христианство «чтобы разбогатеть», не встречает осуждения, даже если он вызван всего лишь стремлением к лучшей жизни, такой, какой живут люди Запада. Пусть это не очень глубоко, но и это нельзя сбрасывать со счетов. В свое время апостол Павел сказал: «Как бы ни проповедали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться» (Флп 1, 18).
Вообще видеть в новой религии исключительно экономический интерес - вещь самая обычная. Особенно близка и понятна китайцам, утверждают религиоведы-китаисты, кальвинистская идея предопределения одних к спасению, других к вечной гибели, которая в Китае часто трактуется в том духе, что богатство есть признак как раз избранности к спасению. Не случайно Ли Куан Ю, автора «сингапурского чуда», в СМИ именовали «полуконфуциаем-, полукальвинистом».
Но есть синологи, которые не согласны с этим утверждением. Они полагают, что большинству китайцев все же понятнее и ближе идея страданий и воздаяния за них в иной жизни. Миссионеры свидетельствуют, что для христиан в Китае, как и во всей Азии, огромное значение имеют слова апостола Павла: «Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор 4,17-18).
Продолжение следует...
ReligioPolis