Филлис Чеслер: Письма юной феминистке
Даже если мужчины и женщины делают в точности одно и то же, это означает нечто различное. Отец, который меняет подгузник, выглядит героем; но не мать, которая, в конце концов, делает то, чего от нее ожидают. Совсем нет так, если все наоборот. С женщиной, которая успешна в «мужском мире» - даже если от нее этого не ждут - редко обращаются как с героиней-завоевательницей.
Оригинал взят у buzzcola2011 в Филлис Чеслер: Письма юной феминистке
От себя: текст не содержит ничего нового теоретически, но он кажется мне вдохновляющим. Перевод мой, поэтому не идеальный ;)
Оригинал взят у buzzcola2011 в Филлис Чеслер: Письма юной феминистке
Оригинал здесь.
Выдержка из книги Филлис Чеслер «Письма юной феминистке», 1998.
И вот я сижу здесь, склонив голову, и пишу тебе личное письмо. Я чувствую твое присутствие, даже несмотря на то, что я не знаю твоего имени. Я представляю себе тебя как молодую женщину, возможно, молодого мужчину, в возрасте примерно между восемнадцатью и тридцатью пятью годами, но ты можешь быть на лет десять старше или моложе. Возможно, ты еще не родилась. Возможно, я пытаюсь говорить с молодой самой собой. Когда я взрослела - процесс, который еще далеко не закончился - никто никогда не говорил мне твердую правду любящим голосом. Когда я была в твоем возрасте, я не знала того, что должна была знать, чтобы понять свою жизнь - вообще чью-либо жизнь. Возможно, написав тебе, я хочу это исправить.
Возможно, ты веришь, что у тебя «будет все» - блестящая карьера, наполненный любовью брак на всю жизнь, здоровые дети/никаких детей, достаточно денег и счастье. Если ты хоть немного похожа на меня прежнюю, ты, возможно, веришь, что ужасные вещи, которые происходили с женщинами в прошлом или до сих пор происходят с «другими» женщинами сейчас, не могут случиться с тобой.
Да, мир сейчас другой, не такой, каким он был, когда я была в твоем возрасте… Но правда в том, что женщины еще далеки от свободы. Мы даже не в пределах этого диапазона.
Я не хочу тебя отпугнуть, но я также не хочу, чтобы ты потратила время впустую, так что я не могу притворяться только потому, что ты или я хотим, чтобы женщины и мужчины по факту были равны.
Даже если мужчины и женщины делают в точности одно и то же, это означает нечто различное. Отец, который меняет подгузник, выглядит героем; но не мать, которая, в конце концов, делает то, чего от нее ожидают. Совсем нет так, если все наоборот. С женщиной, которая успешна в «мужском мире» - даже если от нее этого не ждут - редко обращаются как с героиней-завоевательницей. Чаще ее рассматривают как агрессивную суку. Да, она может быть агрессивной - но не более, чем ее коллеги-мужчины. А если женщина пытается доказать свою ценность, превосходя своих коллег-мужчин через жесткое, антиженское поведение, другие чувствуют, что вынуждены вести себя в «женственной» или «материнской» манере, чтобы умиротворить тех, кто в противном случае накажет их за то, что они перешли черту. Так что, в отличие от своих коллег-мужчин, председательствующая судья сама наливает себе кофе, а офицер полиции не может использовать то, что узнала на работе, чтобы остановить избивающего ее мужа; то, что она узнает на работе, не может отменить того, что она узнавала всю жизнь о том, как быть женщиной. От женщины-работницы - не от ее коллеги-мужчины - до сих пор ждут, что она будет покупать подарки, брать пальто, печь печенье для офисной вечеринки, сидеть с ребенком своего сотрудника.
Да, мир сейчас другой, не такой, каким он был, когда я была в твоем возрасте. Всего за тридцать лет мечтательный феминизм бросил серьезный вызов, если не изменил, мировое сознание. Но правда в том, что женщины еще далеки от свободы. Мы даже не в пределах этого диапазона.
Самые выдающиеся правовые победы - только листки бумаги до того, как люди проверят их на практике. Женщин до сих пор наказывают за попытки войти в мужские бастионы власти. Так же, как это было раньше с их афроамериканскими коллегами, этих женщин не будут сдерживать - но они заплатят большую цену. Как феминистки, мы поняли, что люди не могут сделать этого в одиночку, только вместе.
Я хочу, чтобы ты знала о наших феминистских победах, и почему ты не должна воспринимать их как должное (хотя ты имеешь на это право - за это мы тоже боролись). Я также хочу, чтобы ты знала, что еще осталось сделать. Я хочу, чтобы ты увидела свое место на карте истории, чтобы ты могла выбрать, как тебе отстаивать свои идеалы.
Ты должна стоять на наших феминистских плечах, чтобы пойти дальше, чем мы. Поднимайся в жизни настолько рано, насколько сможешь. Займи столько пространства в (мужской) вселенной, сколько тебе нужно. Садись с раздвинутыми ногами, а не сжатыми. Забирайся на деревья. Забирайся на горы. Участвуй в командном спорте. Одевайся удобно. Одевайся как хочешь.
Как нам остановить несправедливость? Мы начали с того, что говорили правду власти. Тот ребенок, который сказал королю, что он голый - один из нас. Мы начинаем, конечно, с ответного удара.
Цитируя Эдмунда Берка: «Все, что требуется, чтобы силы зла победили в мире - чтобы хорошие мужчины* ничего не делали». Ах, Берк, зло также побеждает, когда ничего не делают хорошие женщины. С этой целью ты должна пойти дальше слов. Ты должна действовать. Не стесняйся, если твои действия могут быть неидеальными, или вне критики. «Действие» - то, как ты применяешь свои принципы на практике. Не только публично, или по отношению к тем, кто сильнее тебя, но также и лично, с теми, кому повезло меньше, чем тебе. Не только по отношению к тем, кто (безопасно) далеко от тебя, но также и к тем, с кем ты живешь и работаешь. Если ты на правильном пути, ты можешь ожидать довольно злобной критики. Доверяй этому. Окунись в нее. Это истинная мера твоего успеха.
Те, кто сносит мелкие унижения каждый день, говорят, что самый долгоиграющий и преследующий ущерб кроется в возрастающем привыкании к такому обращению, во многом потому, что другие на этом настаивают. Они же смогли, в конце концов. Что в тебе такого особенного? «Ну, твой начальник попросил тебя, а не твоего коллегу-мужчину, сделать кофе для собрания - ну и что. У тебя хотя бы есть работа». «Ну, твой муж не помнит про свое обещание помогать тебе в работе по дому - у тебя хотя бы есть муж». Всегда подразумевается, но не высказывается: «могло быть и хуже». Но могло бы быть и лучше. Этого не случится, если ты не будешь вести себя героически.
Спрашивать пережившую изнасилование: «Почему ты вообще с ним начала встречаться?» помогает застыдить женщину, чтобы она молчала и не действовала. Такие комментарии запрещают ей штурмовать ворота власти. В некотором смысле, такой вид «привратничества» составляет поведение наблюдателя. Те, кто пережил зверства, говорят, что их преследуют те, кто слышал их крики, но отворачивался, закрывал двери, оставался нейтральным, отказывался занимать какую-либо позицию, кроме оппортунистской.
Ты не можешь стать наблюдателем без того, чтобы стать соучастником. В нравственном отношении мы должны принять чью-то сторону. Но тогда, когда человек принимает сторону той, кто пережил несправедливость, слушает ее, верит ей, пытается ей помочь - этот тихий акт человечности и храбрости с большой вероятностью будет воспринят как акт предательства. Совершай это предательство так часто, как можешь. Сердца женщин, сердца мужчин безнадежно разбиваются, когда люди забывают мечту о здоровом, нравственном обществе (мы все связаны, то, что происходит с одним, происходит и с другими) и ничего не делают.
Такое вмешательство возможно, если мы вдохновляемся более широким мировоззрением, если нами управляет великая мечта. И никак иначе.
Ты должна стать радикально сочувствующей по отношению к себе. Это трудно, нелегко сделать. Я думаю, что как мужчины, так и женщины задолжали женщинам большую долю радикального сочувствия. Женщины часто утаивают этот ресурс друг от друга, или скупо выдают его, как будто это дефицитный товар. И даже тогда только женщинам, которые нам не угрожают. Это говорит мне две вещи: что женщины склонны быть слабыми противниками за малейшую часть материнского тепла, которая нам достается, и что женщинам нужно только небольшое поощрение и сострадание, чтобы продолжать идти. Получив больше, чем немного, кто знает, чего бы мы могли достичь?
Есть большое преимущество в знании того, что в любой момент ты можешь пасть жертвой в войне против женщин. Если ты знаешь, что это может произойти, что ты не можешь сделать ничего, чтобы избежать этого - ты можешь научиться уклоняться от некоторых ударов и выдерживать те, от которых уклониться нельзя, держать глаза открытыми, сохранять ясность и называть каждый удар правильно, своими именами. Ты делаешь это, чтобы помочь себе помнить, что это не ты причинила себе боль. Психологически необходимо, чтобы ты не обвиняла себя и не воспринимала все на свой счет. Правда в том, многие так называемые личные вещи довольно безличны - например, взятие в плен вражескими солдатами, невозможность поступить на работу, увольнение тебя первой, быть отвергнутой своей светлокожей семьей потому, что ты темная, быть отвергнутой, потому что ты лесбиянка (или гомосексуалист). Я не предлагаю тебе стать фаталисткой или безвольно идти в челюсти бедствия. В то же время, как ты должна понять реальность с некоторой отрешенностью, ты должна в то же время научиться нести полную ответственность за то, что делаешь или не можешь сделать. У тебя есть обязанность видеть, что твое раненое «я» не стоит на пути твоего «я» воина. Поэтому действуй великодушно, а не завистливо. В мое время старшие женщины мало рассказывали младшим о том, чего женщине будет стоить стать целостной, оставаться целостной и выжить. Если бы они это делали, мы бы рано поняли, что наш первый и величайший поиск - поиск себя, а не принца (или принцессы), не важно, насколько очаровательных.
В мое время свист, чавканье и предложение денег были тем, что составляло «внешний мир» для большинства молодых женщин без сопровождения. Я не могла сидеть на скамейке в парке и глазеть на дерево, слушать тихий звук дождя, стоять перед великолепной картиной в первый раз или читать книгу в кафе без того, чтобы меня прервали, или без страха или надежды, что меня прервет незнакомый мужчина. Только ретроспективно я понимаю, что то, что я когда-то воспринимала как «повышенную» реальность было, на самом деле, узкой реальностью.
Мне нравилось внимание. Я не считала себя добычей на ходу. Я никак не могла узнать, что такие мужчины обращались с большинством девушек именно так, что то, что они меня замечали, на самом деле не было комплиментом. Я не чувствовала опасности. Я чувствовала себя непобедимой. Я хотела быть такой же свободной сексуально, как и парни. У меня не было догадок, что существует двойной стандарт, который накажет меня за в точности то же, что делали парни.
Знай это, поскольку твоя борьба за независимость может быть трудной, даже болезненной, и бессознательность, отрицание реальности, будут стоить тебе еще дороже. Я пришла в сознание самостоятельно, в основном через книги. Так как я много проживаю у себя в голове и в книгах, то, что я хочу тебе сказать, является для меня очень личным. С детского сада и до примерно тридцати лет я, читающая без остановки, не знала практически ничего о женщинах-писательницах, художницах, ученых, духовных или политических лидерах, феминистках, организаторах союзов, революционерках. Если бы только я наткнулась на работы Мэри Уоллстоункрафт или Матильды Джослин Гейдж, или Соджорнер Трут, или Сьюзан Б. Энтони, они, конечно, могли бы дать мне силу, самоуважение, ключ к разгадке, составить некоторую компанию. То, чего мы не знаем, может причинить нам боль. Забывать, не знать собственную историю опасно. Если вы это делаете, вам придется заново изобретать колесо, вновь и вновь бороться в тех же битвах без направляющих вас ролевых моделей.
Моему поколению было легко. У нас не было Rolodex’ов. Мы не общались в сети. Нам это не было нужно. Некоторые из нас были активистками движений за гражданские права и антивоенных движений 60-х, где от нас ждали, что мы будем делать кофе и позволять мужчинам сиять (я так и делала). Некоторые из нас вышли из колледжей Лиги Плюща и пригородных браков, где от нас ждали, что мы будем делать все те же проклятые вещи. Был и новый дух в стране, новая организация: Национальная Организация Женщин. Мы присоединились к ней. Мы были в основном (но не только) белыми и образованными. Мы уже достаточно побыли рабынями. Мы были готовы с этим распрощаться.
В один прекрасный день мы открыли входные двери и, как Нора Ибсена, просто вышли на улицу. В отличие от Норы, мы были не одиноки. В каждом городе были тысячи активных женщин. В один миг появились группы повышения самосознания, высказывания, марши, демонстрации, митинги, кампании в каждом крупном американском городе, в большинстве университетских кампусов, во многих профессиональных ассоциациях. Тысячи. Это было захватывающе, чудесно, невероятно. В СМИ освещалось каждое наше утверждение. Все, что мы ни говорили, становилось новостями.
Мы не работали для этого; это было просто нашим, открытием в истории, чудом. В один миг, или как это казалось, мы создали организации, баллотировались на государственные должности, проталкивали законодательство, создали кризисную горячую линию для изнасилованных и убежища для избиваемых женщин. Группы поднятия самосознания дали нам возможность войти в ранее абсолютно «мужские» профессии.
Приход женщин в более высокооплачиваемые профессии не прошел легко. Как только мы пришли к осознанию, нам все еще пришлось невообразимо тяжело бороться за каждое маленькое достижение. Но мы были друг у друга, в чем и было различие. Это заставляло нас бороться - что мы часто переживали как «потерю» - терпимую, возможную.
Я сомневаюсь, что многие из нас могли бы перенести продолжающиеся унижения и несправедливости на работе без коллективных исков. Без исков мы были бы одна за другой изолированы, унижены, уволены. Если бы мы пытались высказываться по отдельности, наши обвинения отмели бы как неправильные взгляды нескольких сумасшедших или трудных женщин. Если бы мы не боролись, следующие поколения феминистских исследователей никогда не получили бы даже точки опоры в академических кругах.
Ты имеешь право знать наши военные истории. Мы не могли бы с чистой совестью послать тебя в битву без того, чтобы дать тебе четкое представление о том, что там может случиться. Подчинение и покорность не защитят тебя от несправедливостей этой войны. Ничто не может защитить. Но ясность и солидарность в действиях позволят тебе сопротивляться - и сохранить рассудок независимо от того, что случится. Я была невероятно наивна, когда была моложе. Я думала, что за мою феминистскую работу мне предложат почетное место за патриархальным столом. Хотеть этого было глупо, но очень по-человечески. Мне понадобилось время, чтобы понять, что женщины, включая меня, будут угнетены еще долгое время, независимо от того, как быстро каждая отдельная женщина может танцевать и сиять. Как писал Аристотель: «Революции могут также возникать, когда с людьми больших возможностей, непревзойденными в их достоинствах, обращаются несправедливо те, кто сам наслаждается высшими почестями». Он был прав.
Не пытайся получить одобрение от своих противников. Просто борись, чтобы победить. Не своди глаз с награды. Не позволяй небольшому словесному позорению себя затормозить. Стремись к Величию, а не к «Хорошести».
*Чаще «men» здесь переводят как «люди».
Оригинал взят у buzzcola2011 в Филлис Чеслер: Письма юной феминистке
От себя: текст не содержит ничего нового теоретически, но он кажется мне вдохновляющим. Перевод мой, поэтому не идеальный ;)
Оригинал взят у buzzcola2011 в Филлис Чеслер: Письма юной феминистке
Оригинал здесь.
Выдержка из книги Филлис Чеслер «Письма юной феминистке», 1998.
И вот я сижу здесь, склонив голову, и пишу тебе личное письмо. Я чувствую твое присутствие, даже несмотря на то, что я не знаю твоего имени. Я представляю себе тебя как молодую женщину, возможно, молодого мужчину, в возрасте примерно между восемнадцатью и тридцатью пятью годами, но ты можешь быть на лет десять старше или моложе. Возможно, ты еще не родилась. Возможно, я пытаюсь говорить с молодой самой собой. Когда я взрослела - процесс, который еще далеко не закончился - никто никогда не говорил мне твердую правду любящим голосом. Когда я была в твоем возрасте, я не знала того, что должна была знать, чтобы понять свою жизнь - вообще чью-либо жизнь. Возможно, написав тебе, я хочу это исправить.
Возможно, ты веришь, что у тебя «будет все» - блестящая карьера, наполненный любовью брак на всю жизнь, здоровые дети/никаких детей, достаточно денег и счастье. Если ты хоть немного похожа на меня прежнюю, ты, возможно, веришь, что ужасные вещи, которые происходили с женщинами в прошлом или до сих пор происходят с «другими» женщинами сейчас, не могут случиться с тобой.
Да, мир сейчас другой, не такой, каким он был, когда я была в твоем возрасте… Но правда в том, что женщины еще далеки от свободы. Мы даже не в пределах этого диапазона.
Я не хочу тебя отпугнуть, но я также не хочу, чтобы ты потратила время впустую, так что я не могу притворяться только потому, что ты или я хотим, чтобы женщины и мужчины по факту были равны.
Даже если мужчины и женщины делают в точности одно и то же, это означает нечто различное. Отец, который меняет подгузник, выглядит героем; но не мать, которая, в конце концов, делает то, чего от нее ожидают. Совсем нет так, если все наоборот. С женщиной, которая успешна в «мужском мире» - даже если от нее этого не ждут - редко обращаются как с героиней-завоевательницей. Чаще ее рассматривают как агрессивную суку. Да, она может быть агрессивной - но не более, чем ее коллеги-мужчины. А если женщина пытается доказать свою ценность, превосходя своих коллег-мужчин через жесткое, антиженское поведение, другие чувствуют, что вынуждены вести себя в «женственной» или «материнской» манере, чтобы умиротворить тех, кто в противном случае накажет их за то, что они перешли черту. Так что, в отличие от своих коллег-мужчин, председательствующая судья сама наливает себе кофе, а офицер полиции не может использовать то, что узнала на работе, чтобы остановить избивающего ее мужа; то, что она узнает на работе, не может отменить того, что она узнавала всю жизнь о том, как быть женщиной. От женщины-работницы - не от ее коллеги-мужчины - до сих пор ждут, что она будет покупать подарки, брать пальто, печь печенье для офисной вечеринки, сидеть с ребенком своего сотрудника.
Да, мир сейчас другой, не такой, каким он был, когда я была в твоем возрасте. Всего за тридцать лет мечтательный феминизм бросил серьезный вызов, если не изменил, мировое сознание. Но правда в том, что женщины еще далеки от свободы. Мы даже не в пределах этого диапазона.
Самые выдающиеся правовые победы - только листки бумаги до того, как люди проверят их на практике. Женщин до сих пор наказывают за попытки войти в мужские бастионы власти. Так же, как это было раньше с их афроамериканскими коллегами, этих женщин не будут сдерживать - но они заплатят большую цену. Как феминистки, мы поняли, что люди не могут сделать этого в одиночку, только вместе.
Я хочу, чтобы ты знала о наших феминистских победах, и почему ты не должна воспринимать их как должное (хотя ты имеешь на это право - за это мы тоже боролись). Я также хочу, чтобы ты знала, что еще осталось сделать. Я хочу, чтобы ты увидела свое место на карте истории, чтобы ты могла выбрать, как тебе отстаивать свои идеалы.
Ты должна стоять на наших феминистских плечах, чтобы пойти дальше, чем мы. Поднимайся в жизни настолько рано, насколько сможешь. Займи столько пространства в (мужской) вселенной, сколько тебе нужно. Садись с раздвинутыми ногами, а не сжатыми. Забирайся на деревья. Забирайся на горы. Участвуй в командном спорте. Одевайся удобно. Одевайся как хочешь.
Как нам остановить несправедливость? Мы начали с того, что говорили правду власти. Тот ребенок, который сказал королю, что он голый - один из нас. Мы начинаем, конечно, с ответного удара.
Цитируя Эдмунда Берка: «Все, что требуется, чтобы силы зла победили в мире - чтобы хорошие мужчины* ничего не делали». Ах, Берк, зло также побеждает, когда ничего не делают хорошие женщины. С этой целью ты должна пойти дальше слов. Ты должна действовать. Не стесняйся, если твои действия могут быть неидеальными, или вне критики. «Действие» - то, как ты применяешь свои принципы на практике. Не только публично, или по отношению к тем, кто сильнее тебя, но также и лично, с теми, кому повезло меньше, чем тебе. Не только по отношению к тем, кто (безопасно) далеко от тебя, но также и к тем, с кем ты живешь и работаешь. Если ты на правильном пути, ты можешь ожидать довольно злобной критики. Доверяй этому. Окунись в нее. Это истинная мера твоего успеха.
Те, кто сносит мелкие унижения каждый день, говорят, что самый долгоиграющий и преследующий ущерб кроется в возрастающем привыкании к такому обращению, во многом потому, что другие на этом настаивают. Они же смогли, в конце концов. Что в тебе такого особенного? «Ну, твой начальник попросил тебя, а не твоего коллегу-мужчину, сделать кофе для собрания - ну и что. У тебя хотя бы есть работа». «Ну, твой муж не помнит про свое обещание помогать тебе в работе по дому - у тебя хотя бы есть муж». Всегда подразумевается, но не высказывается: «могло быть и хуже». Но могло бы быть и лучше. Этого не случится, если ты не будешь вести себя героически.
Спрашивать пережившую изнасилование: «Почему ты вообще с ним начала встречаться?» помогает застыдить женщину, чтобы она молчала и не действовала. Такие комментарии запрещают ей штурмовать ворота власти. В некотором смысле, такой вид «привратничества» составляет поведение наблюдателя. Те, кто пережил зверства, говорят, что их преследуют те, кто слышал их крики, но отворачивался, закрывал двери, оставался нейтральным, отказывался занимать какую-либо позицию, кроме оппортунистской.
Ты не можешь стать наблюдателем без того, чтобы стать соучастником. В нравственном отношении мы должны принять чью-то сторону. Но тогда, когда человек принимает сторону той, кто пережил несправедливость, слушает ее, верит ей, пытается ей помочь - этот тихий акт человечности и храбрости с большой вероятностью будет воспринят как акт предательства. Совершай это предательство так часто, как можешь. Сердца женщин, сердца мужчин безнадежно разбиваются, когда люди забывают мечту о здоровом, нравственном обществе (мы все связаны, то, что происходит с одним, происходит и с другими) и ничего не делают.
Такое вмешательство возможно, если мы вдохновляемся более широким мировоззрением, если нами управляет великая мечта. И никак иначе.
Ты должна стать радикально сочувствующей по отношению к себе. Это трудно, нелегко сделать. Я думаю, что как мужчины, так и женщины задолжали женщинам большую долю радикального сочувствия. Женщины часто утаивают этот ресурс друг от друга, или скупо выдают его, как будто это дефицитный товар. И даже тогда только женщинам, которые нам не угрожают. Это говорит мне две вещи: что женщины склонны быть слабыми противниками за малейшую часть материнского тепла, которая нам достается, и что женщинам нужно только небольшое поощрение и сострадание, чтобы продолжать идти. Получив больше, чем немного, кто знает, чего бы мы могли достичь?
Есть большое преимущество в знании того, что в любой момент ты можешь пасть жертвой в войне против женщин. Если ты знаешь, что это может произойти, что ты не можешь сделать ничего, чтобы избежать этого - ты можешь научиться уклоняться от некоторых ударов и выдерживать те, от которых уклониться нельзя, держать глаза открытыми, сохранять ясность и называть каждый удар правильно, своими именами. Ты делаешь это, чтобы помочь себе помнить, что это не ты причинила себе боль. Психологически необходимо, чтобы ты не обвиняла себя и не воспринимала все на свой счет. Правда в том, многие так называемые личные вещи довольно безличны - например, взятие в плен вражескими солдатами, невозможность поступить на работу, увольнение тебя первой, быть отвергнутой своей светлокожей семьей потому, что ты темная, быть отвергнутой, потому что ты лесбиянка (или гомосексуалист). Я не предлагаю тебе стать фаталисткой или безвольно идти в челюсти бедствия. В то же время, как ты должна понять реальность с некоторой отрешенностью, ты должна в то же время научиться нести полную ответственность за то, что делаешь или не можешь сделать. У тебя есть обязанность видеть, что твое раненое «я» не стоит на пути твоего «я» воина. Поэтому действуй великодушно, а не завистливо. В мое время старшие женщины мало рассказывали младшим о том, чего женщине будет стоить стать целостной, оставаться целостной и выжить. Если бы они это делали, мы бы рано поняли, что наш первый и величайший поиск - поиск себя, а не принца (или принцессы), не важно, насколько очаровательных.
В мое время свист, чавканье и предложение денег были тем, что составляло «внешний мир» для большинства молодых женщин без сопровождения. Я не могла сидеть на скамейке в парке и глазеть на дерево, слушать тихий звук дождя, стоять перед великолепной картиной в первый раз или читать книгу в кафе без того, чтобы меня прервали, или без страха или надежды, что меня прервет незнакомый мужчина. Только ретроспективно я понимаю, что то, что я когда-то воспринимала как «повышенную» реальность было, на самом деле, узкой реальностью.
Мне нравилось внимание. Я не считала себя добычей на ходу. Я никак не могла узнать, что такие мужчины обращались с большинством девушек именно так, что то, что они меня замечали, на самом деле не было комплиментом. Я не чувствовала опасности. Я чувствовала себя непобедимой. Я хотела быть такой же свободной сексуально, как и парни. У меня не было догадок, что существует двойной стандарт, который накажет меня за в точности то же, что делали парни.
Знай это, поскольку твоя борьба за независимость может быть трудной, даже болезненной, и бессознательность, отрицание реальности, будут стоить тебе еще дороже. Я пришла в сознание самостоятельно, в основном через книги. Так как я много проживаю у себя в голове и в книгах, то, что я хочу тебе сказать, является для меня очень личным. С детского сада и до примерно тридцати лет я, читающая без остановки, не знала практически ничего о женщинах-писательницах, художницах, ученых, духовных или политических лидерах, феминистках, организаторах союзов, революционерках. Если бы только я наткнулась на работы Мэри Уоллстоункрафт или Матильды Джослин Гейдж, или Соджорнер Трут, или Сьюзан Б. Энтони, они, конечно, могли бы дать мне силу, самоуважение, ключ к разгадке, составить некоторую компанию. То, чего мы не знаем, может причинить нам боль. Забывать, не знать собственную историю опасно. Если вы это делаете, вам придется заново изобретать колесо, вновь и вновь бороться в тех же битвах без направляющих вас ролевых моделей.
Моему поколению было легко. У нас не было Rolodex’ов. Мы не общались в сети. Нам это не было нужно. Некоторые из нас были активистками движений за гражданские права и антивоенных движений 60-х, где от нас ждали, что мы будем делать кофе и позволять мужчинам сиять (я так и делала). Некоторые из нас вышли из колледжей Лиги Плюща и пригородных браков, где от нас ждали, что мы будем делать все те же проклятые вещи. Был и новый дух в стране, новая организация: Национальная Организация Женщин. Мы присоединились к ней. Мы были в основном (но не только) белыми и образованными. Мы уже достаточно побыли рабынями. Мы были готовы с этим распрощаться.
В один прекрасный день мы открыли входные двери и, как Нора Ибсена, просто вышли на улицу. В отличие от Норы, мы были не одиноки. В каждом городе были тысячи активных женщин. В один миг появились группы повышения самосознания, высказывания, марши, демонстрации, митинги, кампании в каждом крупном американском городе, в большинстве университетских кампусов, во многих профессиональных ассоциациях. Тысячи. Это было захватывающе, чудесно, невероятно. В СМИ освещалось каждое наше утверждение. Все, что мы ни говорили, становилось новостями.
Мы не работали для этого; это было просто нашим, открытием в истории, чудом. В один миг, или как это казалось, мы создали организации, баллотировались на государственные должности, проталкивали законодательство, создали кризисную горячую линию для изнасилованных и убежища для избиваемых женщин. Группы поднятия самосознания дали нам возможность войти в ранее абсолютно «мужские» профессии.
Приход женщин в более высокооплачиваемые профессии не прошел легко. Как только мы пришли к осознанию, нам все еще пришлось невообразимо тяжело бороться за каждое маленькое достижение. Но мы были друг у друга, в чем и было различие. Это заставляло нас бороться - что мы часто переживали как «потерю» - терпимую, возможную.
Я сомневаюсь, что многие из нас могли бы перенести продолжающиеся унижения и несправедливости на работе без коллективных исков. Без исков мы были бы одна за другой изолированы, унижены, уволены. Если бы мы пытались высказываться по отдельности, наши обвинения отмели бы как неправильные взгляды нескольких сумасшедших или трудных женщин. Если бы мы не боролись, следующие поколения феминистских исследователей никогда не получили бы даже точки опоры в академических кругах.
Ты имеешь право знать наши военные истории. Мы не могли бы с чистой совестью послать тебя в битву без того, чтобы дать тебе четкое представление о том, что там может случиться. Подчинение и покорность не защитят тебя от несправедливостей этой войны. Ничто не может защитить. Но ясность и солидарность в действиях позволят тебе сопротивляться - и сохранить рассудок независимо от того, что случится. Я была невероятно наивна, когда была моложе. Я думала, что за мою феминистскую работу мне предложат почетное место за патриархальным столом. Хотеть этого было глупо, но очень по-человечески. Мне понадобилось время, чтобы понять, что женщины, включая меня, будут угнетены еще долгое время, независимо от того, как быстро каждая отдельная женщина может танцевать и сиять. Как писал Аристотель: «Революции могут также возникать, когда с людьми больших возможностей, непревзойденными в их достоинствах, обращаются несправедливо те, кто сам наслаждается высшими почестями». Он был прав.
Не пытайся получить одобрение от своих противников. Просто борись, чтобы победить. Не своди глаз с награды. Не позволяй небольшому словесному позорению себя затормозить. Стремись к Величию, а не к «Хорошести».
*Чаще «men» здесь переводят как «люди».