Обзор, ч. 3
В рассказе polnosh «Жалость» мне, как и другим критикам, в первую очередь бросилось в глаза то, что проблемы внешнего вида персонажей и бессмысленной жестокости поставлены в один ряд, и то, что фикерша (живой человек, как-никак) ничем не отличается от персонажа писева. Но об этом уже сказано, поэтому останавливаться подробнее нет нужды.
Если разобранные в прошлый раз авторы писали о жестокости, украшенной рюшечками красивых слов и сильных страстей, то Полночь подняла тему еще более, на мой взгляд, ужасной жестокости ради прикола. Причем она, не знаю, насколько сознательно, не стала писать о чем-то особенно ужасном: никаких насилуемых детей или целой больницы покалеченных. Хотя могла бы, не погрешив против правды - Инесса в какой-то из своих рецензий цитировала аффтаршу, прикола ради обрекшую человека на смерть от воспаления легких. А здесь пострадал всего лишь обычный попугай, и то не фатально.
[Spoiler (click to open)]
Но именно эта скромность автора усиливает впечатление. Если бы речь шла о чем-то более масштабном и ужасном, внимание могло бы рассеяться, читатель мог бы подумать: «Чего вы мне тут аднаногих сабачек показываете?», или: «Ну, ТАКОГО в моих любимых книжках не пишут». Полночь предлагает читателю вглядеться в акт обычной маленькой жестокости, и увиденное впечатляет.
Жаль, что автор не прорисовала посетителей бара. Персонажи Роулинг названы по имени, да девочка в бархатном платье, хоть я ее не узнала, имеет лицо. Остальные же - просто условные солдат, пионеры, дядьки со шпагами, люди будущего, дамы в длинных платьях. Так неинтересно. Если писать о конкретных персонажах, давая их характерный облик и особенно речь, читатель, может быть, не узнает мадам Бовари или даму, приятную во всех отношениях, если не читал соответствующих книг, но почувствует, что в них есть жизнь. Это особенно важно, потому что задача была в том числе в том, чтобы показать контраст живых персонажей с этой Алииурелью, а вместо этого она живее всех получилась.
Я писала в предыдущей части, что авторы, ограниченные объемом рассказа, игнорируют то обстоятельство, что человек, попавший в экстремальную ситуацию, будет, главным образом, пытаться выжить здесь и сейчас, а не рефлексировать. Полночь тоже не уместила в рассказ естественную реакцию героини: Света, оказавшаяся непонятно как, непонятно где, одетая в непонятно откуда взявшуюся одежду, не впадает в панику и ужас, а радуется обновкам, это царапает взгляд.
Мне очень понравилась реакция Светы на увиденное:
Гадко. Мерзко. Но она же не представляла, что будет так! Этот попугай, он же не живой, он же для прикола, кто же знал, что он будет так орать во сне!
Немного смущают добавленные слова «во сне» - можно подумать, что попугай кричит, когда спит сам, необходимости смысловой я в них не вижу. Главное, как по мне, в том, что автор совершенно верно подметил: большинство читателей просто не видят в персонажах живых существ, которым может быть больно. И, кстати, есть ужасное подозрение, что в живых попугаях и людях они их тоже не всегда видят.
fischdottir в своем «Не стоит и пробовать» задалась вопросом о том, откуда Курочкины такие берутся. В ее версии написание фанфиков - акт сознательной агрессии против литературы и персонажей. Мы все более-менее единогласно исходим из того, что любовь к писеву и стремление свести всякую книгу к писеву происходит из невосприимчивости к нормальной литературе. Но каковы ее истоки? Fischdottir рассмотрела вариант, когда Курочкин читает хорошие книги, и много, но - из-под палки, и он лишен всякой возможности оценить пользу и удовольствие от хорошей книги сам.
[Spoiler (click to open)]
Сама ситуация с насильным чтением более чем распространена: люди, которым в школьные годы не была привита неприязнь к русской классике - нечастое исключение из прискорбного правила. Но такие люди обычно просто избегают ее чтения, но не пытаются отыграться на персонажах. Автор справедливо счел, что само по себе насильное чтение не может стать причиной столь пламенной ненависти, поэтому у нас есть квалифицирующий признак: плохая мать, которая унижает ребенка, вызывая у него, разумеется, обиду и бессильную злость. Но литературу она любит прямо-таки истерично:
У матери был пунктик про литературу, поэтому он все время ощущал, что Толстой, Достоевский и Пушкин только по чистой случайности не прописаны у них в крошечной двушке лично. Собрания сочинений, впрочем, занимали место и без авторов. Славкины самолеты, машинки и тому подобный «мальчишечий хлам» приходилось держать под столом в коробке; все полки даже в его комнате были оккупированы унылыми корешками.
Закономерно, что агрессия, которую он не может проявить в отношениях с матерью, переносится на то, что матери любо - на книги. Написание заведомо отвратительных фанфиков становится способом отомстить. Отдельное удовлетворение он получает от того, что девочкам на форумах нравится, и он дурачит свою мать в их лице.
Признаться, Fischdottir нарисовала столь яркий образ особы, вымещающей на собственном сыне свое ничтожество, что я посочувствовала Славе. Полагаю, автор тоже, но она строга: насилие в отношении тех, кто виноват лишь тем, что беззащитен, ничем нельзя оправдать. Поэтому каждый несет наказание, более виновная мать - более тяжкое, но и Славе не дается шанса на раскаяние. Напомнило Бажовскую формулу: «Худому с ней встретиться - горе, а и доброму - радости мало». Нечеловеческие сущности вроде Хозяйки Медной горы и Оно справедливы, но не милосердны.