Лера. 4-55
Мы с Джоннушкой Локком любим хорошие истории. Чаще, разумеется, мы любим плохие, но хорошие тоже. Мне кажется, что бесчеловечно не дать возможность своим старым героям немного переиграть свои жизни. Позволить им ощутить что-то другое. Болезненное, да. Но бесконечно крутое в итоге. Потому что в итоге, все становится круто. Уж кому, как не Джоннушке Локку, повесившемуся на шнуре от телефона, этого не знать.
И как говорят у нас в Раменском: "Это мой картбланш!"
Порезы ныли и зудели, будто были совсем свежими. Макс то и дело тёр запястье манжетом, чтобы как-то унять неприятное ощущение.
- Веди себя нормально! - Лера терпеть не могла шуршащие звуки. Именно по этой причине она без зазрения совести выставила клетку с хомяком из своей комнаты прямо на пол. За что потом, разумеется, получила солидную порцию нравоучений от родителей на тему ответсвенности за тех, кого мы приручили, терпения к ним же и что-то еще о том, что не стоило драться с младшим братом за право обладания хомяком, чтобы потом выставить его без права возврата.
- Отвали! - Макс, разумеется, знал, что его сегодняшняя спутница на дух не переносит шуршаний, но поделать с собой ничего не мог. Ощущения, будто мелкие осколки лезвия остались у него под кожей, были настолько реальны, что зажившие порезы казались ему обманом. Если он не трогал гладкие шрамы хотя бы минут пять, руку начинало сводить от нетерпения, зуда и чего-то очень похожего на судороги.
Идея этой встречи была проста до абсурда. Лера, оживший комок нервов с лохматым пучком на голове, и Макс, три недели назад валявшийся в луже собственной крови, решили сдвинуть жизнь с мертвой точки. Для Макса это была отличная аллегория. Чертово запястье зудело "до Луны и обратно", но взгляд с пассажирского сиденья заставил его сжать кулак вместо спасительного почесывания.
Так вот, идея.
Разумееется, именно Лера со своим пучком, желтыми кроссовками и блокнотом "Будь лучшей версией себя!" вычитала про славянские приметы, дни особых сил, ритуалы и все прочее, что уж точно даст ей и этому бесячему разгильдяю хоть какую-то надежду на будущее.
Все было просто, почти как дважды два. Нужно было взять с собой какую-то особенную вещь (желательно неодушевленную, хотя Лера всерьез думала поменять памятную медаль на шуршащее рядом тельце), искренне попросить прощения, высказать свои сожаления, простить, отпустить, всплакнуть.
А потом швырнуть особенную вещь в далекие дали.
Казалось бы, что могло пойти не так?
Разумеется, косвенные требования. Первое: делать это необходимо у какой-то стихии. Если лес, то не лесополоса у дороги, а прям лес. С волками. Если водоем, то не лужа, а хотя бы озеро. Глубокое и чтобы уточки. Второе: все должно совершаться на рассвете, в 4-55 по Москве. И сама думай, когда именно начинать пламенную речь, чтобы закончить точно под первые лучи солнца из-за новостроек.
В принципе, Лера могла и не совершать всех этих манипуляций. Она могла уговорить себя, что унитаз - достаточный водоем для погребения ее медали "За нежность, ласковость и прожитые годы", будильник на 4-53 она вполне могла вытерпеть, сообщить бездушному фаянсовому клозету все свои чаяния, по таймеру нажать на слив и "гудбай Виена". Потом здоровый сон до восьми, зарядка, сладкий чай и день покатится своим чередом. Возможно, даже не с горы, как обычно.
Но. Оставался Макс. Безмозглый идиот, которому прямо понадобилось удариться в средневековье и лечить душевные раны кровопусканием. Она прекрасно знала, как сильно чешутся порезы. И нет, не из-за того, что внутри остались частицы лезвия. Нет-нет. Из-за того, что, поговаривают, каждый порез уже когда-то был изнутри и все, что сделал Макс - дал ему дорогу в дивный мир света и боли. У Леры и у самой имелся десяток-другой шрамов, которые нестерпимо болели и чесались несмотря на годы, прошедшие с их появления. И ей в свое время очень не помешал бы человек, который подхватил бы ее за шкирку и притащил на реку/в лес/в степь/на ледник, выдал бы рекомендации по отпущению своих грехов и болей, вручил бы смятую жестяную кружку и показал бы, как рассчитать силу замаха, чтобы она угодила ровнехонько в центр водоема. Но тогда человека в наличии не оказалось. И Лера чувствовала некую незавершенность круговорота событий, она просто кожей ощущала, что историческая спираль делает оборот именно так, чтобы Максов шиворот оказался в ее тонких пальцах. И чтобы вот это озеро с туманной поволокой стало последним прибежищем его любимого браслета, который он не снимал треть своей жизни. Ей было просто необходимо стать той самой фигурой, которая проговорит за него заклинание "торг - депрессия - гнев - принятие", занесет его кулак над водой и подскажет траекторию, с которой очень славно полетят и утонут девять грамм золота в плетении "бисмарк".
Макс нервничал. Сжимал кулаки, пытался почесать запястье обманными маневрами, как солдат на построении, которому нужно быть "смирно", но что-то попало в глаз, а всех возможностей - только часто моргать. Лера дала бы на отсечение какую-нибудь не слишком важную часть своего туловища, что он торговался сам с собой в эту минуту. Непонятным оставалось, так ли ему жалко денежный эквивалент золота или память о том, как, когда и где он его получил.
Напоминание коротко пискнуло в ее телефоне. 4-53.
- Собирайся, пора, - она толкнула водителя в плечо и он вздрогнул, будто сейчас они будут уходить в глубокое партизанское подполье, а не просто бросят пару безделушек в озерную гладь.
Лера не умела называть красиво все то что имелось рядом с озерами. Морское воспитание подсказывало что это, должно быть, пляж, но пляж это песок, а тут земля, трава, кусты и лягушки. Белые кроссовки были ошибкой. Вообще на рассвете все, кроме сна и резиновых сапог, было ошибкой. Но Макс четко сливался с болотистой местностью цветом лица, и кроссовки отходили на второй план.
Вода у самого берега шуршала и перекатывала в своих волнениях мелкие камушки.
Невероятно раздражающий звук.
- Макс, бросай, - Лера подталкивала его под руку и молилась чтобы он не "соскочил". И не потому, что ей хотелось чтобы он избавился от браслета.
- Мммм, - он незаметно почесал запястье о штанину.
- Давай же, ну, - она пихнула его плечом. - Скажи, что прощаешь. И что тебе все равно. Ты столько раз за свою жизнь с кем-то прощался. Это просто еще одно прощание.
- Лерыч, ну блин... - он сжал кулак, и "бисмарк" прочертил на его ладони неприятную полосу. - Я прощаю. Наверное. И мне все равно. Наверное.
- Без "наверное".
- Я прощаю, Лер. Я прощаюсь, - Макс стукнул ладонью по кулаку. - И мне все равно. Правда. Пусть станет кем угодно. Достигнет чего угодно. Или не достигнет, - он мотнул головой, будто пытался стряхнуть с себя сон. - Мне все равно. И прости меня за все. И спасибо за все. Все?
- Бросай, - скомандовала Лера, глядя, как он внезапно распрямил плечи. Она точно знала, что в эту секунду его запястье нестерпимо жжет. В ее голове отдавались слова Макса и они резонировали со всем тем, что проговаривала она сама. И точно так же давно зажившие шрамы жгло раскаленным железом.
- Прощай! - и Макс швырнул браслет с разворотом и даже легким свистом, разрезавшим воздух. Лера кинула медальку десятью секундами позже. И два коротких всплеска закончили что-то большое. Она бросила взгляд на часы.
- 4-55, Макс, успели!
Он улыбнулся, потер запястье и засмеялся запрокидывая голову. И Лера смеялась вместе с ним. Подскальзываясь на росе по дороге к машине, захлебываясь и наклоняясь от перенапряжения мышц пресса, они дошли до машины и уехали в новый день.
Часы у Леры остановились в 4-55 еще накануне, но Максу об этом знать было совершенно необязательно.
Технически они не опоздали.