(no subject)
здесь тоже зима и низкое небо, со взбитыми в тугую пену тяжелыми свинцовыми облаками. Мне ужасно приятно просто стоять на берегу и глядеть на темные волны с белоснежными пенными барашками, просто стоять и шевелить носком ботинка гладкую гальку, слышать, как постукивают серые бока камешков. Теплый влажный ветер откуда-то приносит ароматы пряностей и кофе, хватает завязки моей парусиновой куртки и тянет за собой.
- хорошо, что ты снова здесь, - я вздрагиваю от такого знакомого голоса и оборачиваюсь, - А кого ты еще думал здесь увидеть?, - улыбается Мика.
И правда, кого еще я думал здесь увидеть? Но прошло так много времени, и я уже почти потерял надежду снова попасть сюда, настолько ужасно потерял, что стал забывать.
- понимаешь, - отвечаю, - мне показалось, что я стал забывать
- ну что ты!, - машет рукой Мика, - ты ничего не забыл, просто не можешь вспомнить, у госпожи Ольбин, конечно, хорошее снадобье, но твой мир очень сильно тебя держит, вот и все, но ты все-таки здесь и, - Мика снова улыбается своей удивительной улыбкой, - пойдем гулять!, - хватает меня и тащит вверх по мощеной камнем улочке, туда же, куда подталкивает ветер.
Мика говорит, что это я зря все выдумываю, и что в городе говорят, что иногда меня видят. Взять хотя бы старьевщика Вильно -- так тот говорит, что на прошлой неделе как раз и видел. Это, говорит Мика, наоборот, я никого не вижу и не слышу, и только часами сижу в своем любимом кафе, ну в том, помнишь, где огромный дуб? Мика говорит, что та официантка-невидимка всегда приносит мне чашечку кофе, только она всегда остается нетронутой, и они, в кафе, уже сотню рецептов перепробовали, все думают, что мне не нравится.
- а госпожа Ольбин просто никому не сказала, - говорит Мика, - они не знают, а она говорит, что и не надо им знать, пусть лучше кофе учатся готовить, она говорит, что когда-нибудь у них получится!
- подожди, - пытаюсь остановить Мику, - чего они не знают, чего не сказала им госпожа Ольбин?
- то снадобье, помнишь, в стеклянном флаконе с искорками, - говорит Мика, - от него ты очень крепко уснул и проснулся в своем мире, госпожа Ольбин говорила, что иначе уже нельзя, но она придумала так, что, если очень захочешь, ты просыпаешься здесь, это пока ненадолго, но если ты захочешь, - Мика замолкает и очень внимательно смотрит на меня, - когда-нибудь ты снова сможешь остаться.
Я слушаю Мику и у меня вдруг начинает кружиться голова, мне делается дурно, а мир вокруг идет рябью и дрожит, как до смерти напуганное желе, и голову наполняет невыносимый гул. Я еще успеваю увидеть ужасно обспокоенное лицо Мики, а потом все пропадает.
Я долго лежу не двигаясь, просто разглядываю белый потолок, на котором пляшут тени от веток деревьев. Мне нужно время, чтобы прошло это ужасное ощущение, как будто бы в груди ворочается огромный осколок льда. Я долго лежу и думаю, что это вполне разумная цена за надежду.
Только бы не забыть.
- хорошо, что ты снова здесь, - я вздрагиваю от такого знакомого голоса и оборачиваюсь, - А кого ты еще думал здесь увидеть?, - улыбается Мика.
И правда, кого еще я думал здесь увидеть? Но прошло так много времени, и я уже почти потерял надежду снова попасть сюда, настолько ужасно потерял, что стал забывать.
- понимаешь, - отвечаю, - мне показалось, что я стал забывать
- ну что ты!, - машет рукой Мика, - ты ничего не забыл, просто не можешь вспомнить, у госпожи Ольбин, конечно, хорошее снадобье, но твой мир очень сильно тебя держит, вот и все, но ты все-таки здесь и, - Мика снова улыбается своей удивительной улыбкой, - пойдем гулять!, - хватает меня и тащит вверх по мощеной камнем улочке, туда же, куда подталкивает ветер.
Мика говорит, что это я зря все выдумываю, и что в городе говорят, что иногда меня видят. Взять хотя бы старьевщика Вильно -- так тот говорит, что на прошлой неделе как раз и видел. Это, говорит Мика, наоборот, я никого не вижу и не слышу, и только часами сижу в своем любимом кафе, ну в том, помнишь, где огромный дуб? Мика говорит, что та официантка-невидимка всегда приносит мне чашечку кофе, только она всегда остается нетронутой, и они, в кафе, уже сотню рецептов перепробовали, все думают, что мне не нравится.
- а госпожа Ольбин просто никому не сказала, - говорит Мика, - они не знают, а она говорит, что и не надо им знать, пусть лучше кофе учатся готовить, она говорит, что когда-нибудь у них получится!
- подожди, - пытаюсь остановить Мику, - чего они не знают, чего не сказала им госпожа Ольбин?
- то снадобье, помнишь, в стеклянном флаконе с искорками, - говорит Мика, - от него ты очень крепко уснул и проснулся в своем мире, госпожа Ольбин говорила, что иначе уже нельзя, но она придумала так, что, если очень захочешь, ты просыпаешься здесь, это пока ненадолго, но если ты захочешь, - Мика замолкает и очень внимательно смотрит на меня, - когда-нибудь ты снова сможешь остаться.
Я слушаю Мику и у меня вдруг начинает кружиться голова, мне делается дурно, а мир вокруг идет рябью и дрожит, как до смерти напуганное желе, и голову наполняет невыносимый гул. Я еще успеваю увидеть ужасно обспокоенное лицо Мики, а потом все пропадает.
Я долго лежу не двигаясь, просто разглядываю белый потолок, на котором пляшут тени от веток деревьев. Мне нужно время, чтобы прошло это ужасное ощущение, как будто бы в груди ворочается огромный осколок льда. Я долго лежу и думаю, что это вполне разумная цена за надежду.
Только бы не забыть.