Анна
она берет пузатый бокал обеими ладонями и слегка покачивает его. Янтарная жидкость послушной волной обегает свою прозрачную темницу - или светлицу, тут никогда нельзя быть уверенным, - и поразительно быстро отдает свой аромат. Вообще-то я никогда раньше не видел, чтобы коньяк сдавался так просто, но с ней это обычное дело.
Она - Анна, стройная, русоволосая, с васильковыми глазами и легкой полуулыбкой. Анна вдыхает аромат коньяка, откидывается на спинку кресла и на секунду зажмуривается от удовольствия. Потом Анна ставит бокал на стол и тянется к моему эспрессо.
- только маленький глоточек, - успокаивает она, завидев выражение моего лица, - я целую чашку не выпью, не надо.
С ней так всегда: и коньяк-то она мучает, и у меня кофе отнимает. То есть - жди теперь неприятностей, чего же еще ждать, когда даже мой кофе мне не принадлежит.
- это не я с тобой играю, - говорит Анна, перебирая бирюзовые бусины, - это огонь во мне, - А ты просто сгоришь, понимаешь?
Конечно понимаю, можно подумать, проблема мирового масштаба, как же! К тому же очень мило, что она меня еще мотыльком не назвала, хотя могла бы.
- ты знаешь, что я права, - упрямо наклоняет свою чудную головку, - уходи, - говорит, - пока не поздно, - а сама между тем волосы в косички заплетает и смотрит на меня внимательно.
Знаю я этот взгляд, меня от него в дрожь бросает. И Анна это знает, только глаз не отводит. Это и есть ее огонь: с ним обжигающе, до невозможности больно, а без него еще хуже.
Только я еще знаю, что огонь Анны совершенно особой природы. Он не может жить сам по себе, все время голодный, все время требует пищи. Зимой, разумеется, ему особенно тяжело, а Анну это буквально с ума сводит. Вот и сижу я сейчас с ней в этой кофейне. Кормлю обоих.
- зачем ты это делаешь?, - Анна, словно для храбрости, вдохнула коньячный аромат и даже, кажется, немного пригубила свой напиток.
Можно подумать, сама не знает, а я тут сижу и верю каждому слову. Знает, конечно, просто ей очень нужно, да и приятно, чего греха таить, услышать ответ. А все же проще некуда, а даже если было бы куда, то ни к чему. Она же совсем замерзала, я до сих пор не могу понять, как разглядел ее. Чудо, одним словом, безо всякой свободы выбора. Хочешь - не хочешь, а будь добр, согрей - с чудесами это дело обычное.
Секрет простой: свое внутреннее тепло не греет нисколько, даже обидно, а никуда от этого факта не денешься. Одни хлопоты от него только ненужные - спрятать подальше, чтобы не мешалось. Так вот я свое тепло, не будь дурак, и скормил голодному огню Анны, думал, мне не нужно, так ей пригодится.
- мне тепло с тобой, - извиняюще пожимаю плечами. Иными словами, которые я вслух не произношу, сжигаю свое внутреннее тепло, чтобы потом у живого огня погреться.
Еще бы, ведь Анна - саламандра.
Она - Анна, стройная, русоволосая, с васильковыми глазами и легкой полуулыбкой. Анна вдыхает аромат коньяка, откидывается на спинку кресла и на секунду зажмуривается от удовольствия. Потом Анна ставит бокал на стол и тянется к моему эспрессо.
- только маленький глоточек, - успокаивает она, завидев выражение моего лица, - я целую чашку не выпью, не надо.
С ней так всегда: и коньяк-то она мучает, и у меня кофе отнимает. То есть - жди теперь неприятностей, чего же еще ждать, когда даже мой кофе мне не принадлежит.
- это не я с тобой играю, - говорит Анна, перебирая бирюзовые бусины, - это огонь во мне, - А ты просто сгоришь, понимаешь?
Конечно понимаю, можно подумать, проблема мирового масштаба, как же! К тому же очень мило, что она меня еще мотыльком не назвала, хотя могла бы.
- ты знаешь, что я права, - упрямо наклоняет свою чудную головку, - уходи, - говорит, - пока не поздно, - а сама между тем волосы в косички заплетает и смотрит на меня внимательно.
Знаю я этот взгляд, меня от него в дрожь бросает. И Анна это знает, только глаз не отводит. Это и есть ее огонь: с ним обжигающе, до невозможности больно, а без него еще хуже.
Только я еще знаю, что огонь Анны совершенно особой природы. Он не может жить сам по себе, все время голодный, все время требует пищи. Зимой, разумеется, ему особенно тяжело, а Анну это буквально с ума сводит. Вот и сижу я сейчас с ней в этой кофейне. Кормлю обоих.
- зачем ты это делаешь?, - Анна, словно для храбрости, вдохнула коньячный аромат и даже, кажется, немного пригубила свой напиток.
Можно подумать, сама не знает, а я тут сижу и верю каждому слову. Знает, конечно, просто ей очень нужно, да и приятно, чего греха таить, услышать ответ. А все же проще некуда, а даже если было бы куда, то ни к чему. Она же совсем замерзала, я до сих пор не могу понять, как разглядел ее. Чудо, одним словом, безо всякой свободы выбора. Хочешь - не хочешь, а будь добр, согрей - с чудесами это дело обычное.
Секрет простой: свое внутреннее тепло не греет нисколько, даже обидно, а никуда от этого факта не денешься. Одни хлопоты от него только ненужные - спрятать подальше, чтобы не мешалось. Так вот я свое тепло, не будь дурак, и скормил голодному огню Анны, думал, мне не нужно, так ей пригодится.
- мне тепло с тобой, - извиняюще пожимаю плечами. Иными словами, которые я вслух не произношу, сжигаю свое внутреннее тепло, чтобы потом у живого огня погреться.
Еще бы, ведь Анна - саламандра.