Ты хочешь темнее 5
Дамеровштрассе.
Сорок четыре минуты спустя.
Окраины города прилегающие к промзонам построенных на излёте прошлого века, на севере были как правило малоэтажными. Жилья строилось много, под работяг и во многом напоминало такие же дома в Англии или штатах. Двух и трёх этажные дома по два-три апартамента на корпус, из красного и бурого кирпича. Но со временем, цены на жильё в районе стали падать, и местные стали отсюда понемногу переезжать, на их место стали приезжать сначала выходцы из славянских стран, теперь пришла очередь выходцев из южных стран более отдалённых. На Дамеровштрассе, среднего размаха магистрали посреди всего этого великолепия, стоял большой прямоугольный корпус, в два этажа с минимум окон, в котором безошибочно определялся то ли супермаркет, то ли спортивный зал. Спорт клуб назывался не шибко оригинально «Терек» - его открыли практически сразу как только появились деньги. И здесь были все свои, особенно молодёжь. Четвёрка пацанов лет по пятнадцать-шестнадцать стояли на парковке, в худи, спортивной одежде, мало отличались от других ребят своего поколения в этом городе или любом другом, наглые, бесшабашные, свободолюбивые и горделивые. Они узнали его, кивнули ему, они его уважали, но он не был для них авторитетом.
Он в последнее время старался сюда приезжать как можно реже. Тут было много таких, простых пацанов, чаще всего ещё буквально вчерашних детей, многих из которых он не раз видел на улице в своём районе. Но чем дольше они проводили время здесь, тем становилось хуже. Ему было неприятно это осознавать, но он кожей чуял, как именно это происходит. Он видел как из них, бегающих по улице без призора, лишённых весомых авторитетов в жизни и каких то социальных лестниц - успешно превращают в банду, наблюдал за этим уже достаточно давно. Какие у них были авторитеты? Отцы? Половина их отцов сами были бывшими боевиками и были не сильно лучше, это из той меньшей половины что была жива. Их матери и бабушки не были авторитетом для детей, живущих по законам стаи внутри сообщества. Старики были мудры, только кто слушает стариков? Старики скучны, их нравоучения, их вечные рассуждения обо всём и ни о чём. Так же убоги как причитания матерей сливаемые в бесконечный вой. Кого они убеждают и в чём? Когда есть авторитетные мужчины, настоящие нохчи, ветераны той самой войны с руснёй и неверными. Солдаты Аллаха, герои Ичкерии, настоящие мужчины которые знают как устроена жизнь, и как делается дела. Что должен делать мужчина для своей семьи, своего рода, своей страны. Такое ничем нельзя забороть, не в таком возрасте, не с детьми которые жмутся по коммуналкам в абсолютно чужой стране и даже в чужом мире, в тот же самый момент когда многие их родственники лежат в могилах - и то при условии если тела нашли.
За дверью в тамбуре двое охранников, поуже и пошире, но оба внушительной комплекции, встрепенулись, но узнав гостя, поздоровавшись спокойно пропустили вовнутрь, наверняка один из них по рации уже доложил Махмуду кто идёт. За тамбуром поворот к душевым слева, а справа в большей части здания огромный зал. Снаряды, тренажёры, маты на полу во внушительной части зала, груши для биться, и естественно октагон в крайнем углу. Запах пота похожий на аромат пережаренных цыплят, звуки ударов и резких команд, скрип тренажёров и тяжёлого дыхания. Не меньше двух десятков молодцов, под техничное техно, сосредоточенные, весёлый, злые, разные, тренировали тело и усмиряли дух. За всем этим со стены участливо глядели три огромных портрета в окружении двух стяг флага непризнанной республики: интеллигента с печальными глазами и тонкими усиками похожего в военной форме на офицера старых европейских армий времён интербеллума - Джохара Дудаева. Лицо целеустремлённое и горделивое, в кителе и напоминающее типичного диктатора страны второго мира - Аслана Масхадова. Скромно улыбающееся бородатое мурло со звериными глазами - Доку Умарова. Интересно как они бы отнеслись, если бы увидели среди молодёжи и крепких мужчин постарше изрядное количество арабов и нескольких турок. Все были увлечены тренировкой, но пару человек его узнали. Он почти дошёл до двери в конце зала, когда его на пол дороги перехватил мужчина заметно старше его. Невысокий но широкоплечий, с тёмными злыми глазами, В отличии от большинства, он был не в спортивном костюме, а в тёмных джинсах и пиджаке, что означало что большую часть времени он проводит совсем не здесь. По рации ему уже доложили кто пришёл, и судя по наглой харе и блеску в глазах, он был совсем не рад. Каждое слово вылетающее из его рта, с хрипотцой, звучало так что физически рядом с ним находиться рядом было неприятно. Не любили они друг-друга, мягко говоря.
Салам Анвар.
Салам Шах. На месте?
Вроде был, а что?
Очень сильно хотелось ответить грубо. «А что?», вы посмотрите на него. Но место было не то. Да и времени на это не было.
Переговорить надо. Я от Фархада.
Я знаю.
Они сверлили друг-друга глазами несколько мгновений. После чего, с очень большой не охотой, скривив мурло, Шах направился к дверям, Анвар поплёлся следом. Кабинет собственно выходил прямо в зал.
Махмуд Махмудов отзывался на Махмуда всегда, имя само по себе было звучное. Пускай другие тёзки отзывались на клички, ему кличка была ненужна. Он хотел что бы его знали, и хотел что бы о нём слышали. В конечном итоге, это именно его имя стало нарицательным, по крайней мере в Германии. С лёгкой двухдневной щетиной, светловолосый с ярко выраженными серыми глазами умеющими превращать воду в лёд, в хорошем сером костюме на чёрную же водолазку. Махмуд всегда был тихий и спокойный, он вёл за собой людей другой энергией, такой которой не нужны были громкие слова. Шах ушёл обратно в зал, знал что их нужно оставить наедине. Встав из-за большого стола, не сказать что пафосно обставленного кабинета, обойдя его Махмуд подошёл к Анвару и они обнялись. После чего указал гостю на диван.
Рад тебя видеть.
И я рад быть здесь. Давно ведь не виделись.
Ты не так часто у нас появляешься. Ты больше проводишь времени здесь и в мастерских.
Люблю проводить время с молодёжью.
Он уселся, по хозяйски, обратно в кресло.
Эти ребята, у них горят глаза. Они совсем такие как мы когда то давно. Ты помнишь, когда у тебя в последний раз этот огонь внутри горел?
Война дело молодых.
А ведь здесь мы совсем не старые. Здесь мы ещё молоды... сытые, самодовольные, праздные.
И война далеко. Босния, Чечня, Ирак.
Это расхолаживает. Смотришь на эти лица, что ты видишь? Они не знают нашей боли.
А думаешь должны?
Махмуд посмотрел на него, откинулся в кресле чуть назад, чуть улыбнувшись.
Интересные ты задаёшь вопросы. Вы считаете я не понимаю... мы все хотим начать сначала. Но что бы начать сначала, нужно быть здесь как дома. А это значит что мы должны показать, кто мы такие.
С румынами ты перегнул палку.
Ребята перестарались. А не такие как мы с тобой, молодые, глупые. Да и мамалыжники себя некрасиво повели. Хамить с ходу начали, матерей поминать.
Вы одному едва тазобедренную артерию не перерубили, вспороли ногу так что он ходить не сможет. Твой парень, который это сделал, уедет далеко и надолго. Ты ведь понимаешь? Нам нужно излишнее внимание?
Пусть сядет, раз нарушил. Но в тюрьме мы его не оставим. Как ты сам знаешь, у нас там есть наши братья. Даже если парень оступился, он должен иметь шанс исправиться.
И теперь тебе придётся отдать свою площадь?
Я хотел открыть прачечную. Ремонт помещения закончили, хорошо хоть не успели стиральные машины закупить. Пусть подавятся.
Брат, это ведь всё не шутки. Я с тобой согласен, надо показывать силу. Но твои ребята...
Я знаю, молодые, глупые, горячие.
Ты ведь не договариваешь. Ты возишь их на стрельбища, на фермы. Это дорого. И ты ведь в курсе что местные федералы пасут всех посетителей подобных стрельбищ? Неонацистов, хохлов, турок, нас. Они всех твоих ребят переписали, все данные по ним собрали.
Мы все под колпаком с момента как въехали в страну. И потом, разве мужчина не должен уметь обращаться с оружием? В конце-концов, если они захотят нас закатать, они найдут что-то более убедительное.
Анвар резко помрачнел.
Я надеюсь ты прекратил денежные переводы?
Брат, я же не дурак. Всех наших сестёр и жён они тоже уже знают на пересчёт. Так что да, мы больше не переводим деньги. Пиндосы, русня, и местные, все в сговоре, они давно уже считывают всю информацию по электронным счетам. Так что теперь все деньги только через залив, и только через залив. Ну и, турки оставили лазейку через Кипр. Из Германии этим заниматься невозможно. Так что теперь, всё финансирование идёт через наших братьев в Марселе и в Тунисе.
Это принципиальный вопрос. Фархад больше не хочет, иметь с ними ничего общего.
Я слышал о его позиции. Он не одинок в этом, старейшины тоже колеблются. Он опускает руки, сдаётся.
Он не хочет, что бы на нас начали охотиться ещё и здесь.
Местные мягкотелые подпевалы Америки? Которые сосут русские нефть и газ?
На чём по твоему построен ордунг? Почему все германские народы, от Будапешта до Амстердама, такие законопослушные и дисциплинированные?
Просвети меня.
Виселицы. Хоровод виселиц, вокруг каждой деревни, в центре каждого города. Мы с тобой оба знаем, что славяне не слабые, и не мягкотелые. Они просто склонны к сантиментам. У немцев нет сантиментов, они вешали за малейшую провинность, за каждую украденную монету, за каждое не верно сказанное слово. Немецкий нацизм построен на очень крепком фундаменте, как и этот самый ордунг. Мы воевали с русскими до смерти, но ты знаешь, что они очень неохотно шли умирать за интересы воров в Кремле, и только когда мы уложили многих из них в землю, они начали всё выжигать. Если мы дадим повод щемить нас здесь, мы не успеем никого купить. Нас тут всех отправят в печь раньше, чем мы успеем начать сопротивляться.
Махмуд слушал всё это с интересом. У него глаза как то нехорошо заблестели.
Ты всегда так уважал русских. Я никогда этого не понимал.
Не обязательно любить своего врага, что бы его уважать.
Но ты стал таким же как они, ты стал сантиментальным.
Я устал от войны.
Такие как мы от войны не устаём. Таких как мы с тобой, три процента населения на планете. Бандиты, наёмники, киллеры, и в конце-концов солдаты. Воин не устаёт от войны. В этом вся наша суть - смерть может настигнуть нас в любой момент. Но воюя за правое дело, мы обретаем бессмертие.
Ты к себе набрал очень много ребят. И не все они из наших. Есть арабы, есть турки. Их матери о них беспокоятся, старики тоже не очень хорошего мнения о том что ты делаешь.
А ты хочешь что бы они шатались по улицам? Ты так говоришь, как будто бы это я тебя и твою охрану выгнал из нашего зала. Это ведь вы ушли от нас. Открыли свой зал, общаться с нами перестали.
Я не считаю что твоим зелёным пацанам надо тренироваться вместе с моими ребятами.
Хочешь устроим дружеский турнир? Посмотрим кто кого одолеет?
Анвар даже не был уверен, шутка это или нет.
Я подумаю над этим.
Махмуд засмеялся. Тихо так, смех был больше похож на сиплый лай.
На тебе слишком большая ответственность. Я это вижу. Ты не можешь расслабиться, не можешь довериться. Даже среди своих ты ищешь подставы. Да... война, чёртова война. Она делает нас именно такими.
Нас уже не переделать.
Это так. Но надо ли?
Вопрос наверное был риторический. Анвар тяжело вздохнул, он просто не знал что ответить. И не уверен что вообще знал на этот вопрос ответа. Он лишь знал что они друг-друга слишком хорошо знали. Махмуд слишком хорошо его знал, достаточно что бы знать куда давить и на что.
Дело не во мне, не в нас. А в этих вот пацанах, в их семьях, во всех нас здесь. Старик хочет тебе верить, поэтому послал меня сюда.
Я не приведу войну на наши улицы. Теперь уже, наши улицы. Это я могу пообещать.
Их прервал звук звонящего сотового. Поднимая вверх указательный палец, Махмуд взял из ящика стола свой «Сони Эриксон» и встав с кресла направился к выходу из кабинета, не очень громко но по хозяйски разговаривая на сносном турецком. Анвар положил ногу на ногу. Хозяин кабинета вышел чуть в зал, из-за двери слышался шум зала. Гость выудил из кроссовка маленький бумажный свёрток, размером чуть больше напёрстка, внутри с приделанной с одной стороны бумажкой обмазанной клеем во всю поверхность - был небольшой круглый предмет размером с ручные часы, оснащённой часовой же батарейкой. Нагнувшись, чуть продвинувшись под стол, гость прикрепил устройство под стол, приладив «жучок» как можно крепче. После чего сел на стул как сел. Хозяин как раз закончил разговаривать и вернулся обратно.
турки... псы.
Проблемы?
Не больше чем обычно. Цены на халяль растут. Поэтому нам и нужны свои собственные фермы.
Всему своё время.
Это твоё мнение или старика?
Мудрость жизни.
Ты не сильно торопишься?
Дело к вечеру, не особо.
Ну тогда пошли.
Хитро улыбнувшись, хозяин встал из кресла и пошёл к выходу. Вот ничего хорошего Анвар от этого не ждал.
Сорок четыре минуты спустя.
Окраины города прилегающие к промзонам построенных на излёте прошлого века, на севере были как правило малоэтажными. Жилья строилось много, под работяг и во многом напоминало такие же дома в Англии или штатах. Двух и трёх этажные дома по два-три апартамента на корпус, из красного и бурого кирпича. Но со временем, цены на жильё в районе стали падать, и местные стали отсюда понемногу переезжать, на их место стали приезжать сначала выходцы из славянских стран, теперь пришла очередь выходцев из южных стран более отдалённых. На Дамеровштрассе, среднего размаха магистрали посреди всего этого великолепия, стоял большой прямоугольный корпус, в два этажа с минимум окон, в котором безошибочно определялся то ли супермаркет, то ли спортивный зал. Спорт клуб назывался не шибко оригинально «Терек» - его открыли практически сразу как только появились деньги. И здесь были все свои, особенно молодёжь. Четвёрка пацанов лет по пятнадцать-шестнадцать стояли на парковке, в худи, спортивной одежде, мало отличались от других ребят своего поколения в этом городе или любом другом, наглые, бесшабашные, свободолюбивые и горделивые. Они узнали его, кивнули ему, они его уважали, но он не был для них авторитетом.
Он в последнее время старался сюда приезжать как можно реже. Тут было много таких, простых пацанов, чаще всего ещё буквально вчерашних детей, многих из которых он не раз видел на улице в своём районе. Но чем дольше они проводили время здесь, тем становилось хуже. Ему было неприятно это осознавать, но он кожей чуял, как именно это происходит. Он видел как из них, бегающих по улице без призора, лишённых весомых авторитетов в жизни и каких то социальных лестниц - успешно превращают в банду, наблюдал за этим уже достаточно давно. Какие у них были авторитеты? Отцы? Половина их отцов сами были бывшими боевиками и были не сильно лучше, это из той меньшей половины что была жива. Их матери и бабушки не были авторитетом для детей, живущих по законам стаи внутри сообщества. Старики были мудры, только кто слушает стариков? Старики скучны, их нравоучения, их вечные рассуждения обо всём и ни о чём. Так же убоги как причитания матерей сливаемые в бесконечный вой. Кого они убеждают и в чём? Когда есть авторитетные мужчины, настоящие нохчи, ветераны той самой войны с руснёй и неверными. Солдаты Аллаха, герои Ичкерии, настоящие мужчины которые знают как устроена жизнь, и как делается дела. Что должен делать мужчина для своей семьи, своего рода, своей страны. Такое ничем нельзя забороть, не в таком возрасте, не с детьми которые жмутся по коммуналкам в абсолютно чужой стране и даже в чужом мире, в тот же самый момент когда многие их родственники лежат в могилах - и то при условии если тела нашли.
За дверью в тамбуре двое охранников, поуже и пошире, но оба внушительной комплекции, встрепенулись, но узнав гостя, поздоровавшись спокойно пропустили вовнутрь, наверняка один из них по рации уже доложил Махмуду кто идёт. За тамбуром поворот к душевым слева, а справа в большей части здания огромный зал. Снаряды, тренажёры, маты на полу во внушительной части зала, груши для биться, и естественно октагон в крайнем углу. Запах пота похожий на аромат пережаренных цыплят, звуки ударов и резких команд, скрип тренажёров и тяжёлого дыхания. Не меньше двух десятков молодцов, под техничное техно, сосредоточенные, весёлый, злые, разные, тренировали тело и усмиряли дух. За всем этим со стены участливо глядели три огромных портрета в окружении двух стяг флага непризнанной республики: интеллигента с печальными глазами и тонкими усиками похожего в военной форме на офицера старых европейских армий времён интербеллума - Джохара Дудаева. Лицо целеустремлённое и горделивое, в кителе и напоминающее типичного диктатора страны второго мира - Аслана Масхадова. Скромно улыбающееся бородатое мурло со звериными глазами - Доку Умарова. Интересно как они бы отнеслись, если бы увидели среди молодёжи и крепких мужчин постарше изрядное количество арабов и нескольких турок. Все были увлечены тренировкой, но пару человек его узнали. Он почти дошёл до двери в конце зала, когда его на пол дороги перехватил мужчина заметно старше его. Невысокий но широкоплечий, с тёмными злыми глазами, В отличии от большинства, он был не в спортивном костюме, а в тёмных джинсах и пиджаке, что означало что большую часть времени он проводит совсем не здесь. По рации ему уже доложили кто пришёл, и судя по наглой харе и блеску в глазах, он был совсем не рад. Каждое слово вылетающее из его рта, с хрипотцой, звучало так что физически рядом с ним находиться рядом было неприятно. Не любили они друг-друга, мягко говоря.
Салам Анвар.
Салам Шах. На месте?
Вроде был, а что?
Очень сильно хотелось ответить грубо. «А что?», вы посмотрите на него. Но место было не то. Да и времени на это не было.
Переговорить надо. Я от Фархада.
Я знаю.
Они сверлили друг-друга глазами несколько мгновений. После чего, с очень большой не охотой, скривив мурло, Шах направился к дверям, Анвар поплёлся следом. Кабинет собственно выходил прямо в зал.
Махмуд Махмудов отзывался на Махмуда всегда, имя само по себе было звучное. Пускай другие тёзки отзывались на клички, ему кличка была ненужна. Он хотел что бы его знали, и хотел что бы о нём слышали. В конечном итоге, это именно его имя стало нарицательным, по крайней мере в Германии. С лёгкой двухдневной щетиной, светловолосый с ярко выраженными серыми глазами умеющими превращать воду в лёд, в хорошем сером костюме на чёрную же водолазку. Махмуд всегда был тихий и спокойный, он вёл за собой людей другой энергией, такой которой не нужны были громкие слова. Шах ушёл обратно в зал, знал что их нужно оставить наедине. Встав из-за большого стола, не сказать что пафосно обставленного кабинета, обойдя его Махмуд подошёл к Анвару и они обнялись. После чего указал гостю на диван.
Рад тебя видеть.
И я рад быть здесь. Давно ведь не виделись.
Ты не так часто у нас появляешься. Ты больше проводишь времени здесь и в мастерских.
Люблю проводить время с молодёжью.
Он уселся, по хозяйски, обратно в кресло.
Эти ребята, у них горят глаза. Они совсем такие как мы когда то давно. Ты помнишь, когда у тебя в последний раз этот огонь внутри горел?
Война дело молодых.
А ведь здесь мы совсем не старые. Здесь мы ещё молоды... сытые, самодовольные, праздные.
И война далеко. Босния, Чечня, Ирак.
Это расхолаживает. Смотришь на эти лица, что ты видишь? Они не знают нашей боли.
А думаешь должны?
Махмуд посмотрел на него, откинулся в кресле чуть назад, чуть улыбнувшись.
Интересные ты задаёшь вопросы. Вы считаете я не понимаю... мы все хотим начать сначала. Но что бы начать сначала, нужно быть здесь как дома. А это значит что мы должны показать, кто мы такие.
С румынами ты перегнул палку.
Ребята перестарались. А не такие как мы с тобой, молодые, глупые. Да и мамалыжники себя некрасиво повели. Хамить с ходу начали, матерей поминать.
Вы одному едва тазобедренную артерию не перерубили, вспороли ногу так что он ходить не сможет. Твой парень, который это сделал, уедет далеко и надолго. Ты ведь понимаешь? Нам нужно излишнее внимание?
Пусть сядет, раз нарушил. Но в тюрьме мы его не оставим. Как ты сам знаешь, у нас там есть наши братья. Даже если парень оступился, он должен иметь шанс исправиться.
И теперь тебе придётся отдать свою площадь?
Я хотел открыть прачечную. Ремонт помещения закончили, хорошо хоть не успели стиральные машины закупить. Пусть подавятся.
Брат, это ведь всё не шутки. Я с тобой согласен, надо показывать силу. Но твои ребята...
Я знаю, молодые, глупые, горячие.
Ты ведь не договариваешь. Ты возишь их на стрельбища, на фермы. Это дорого. И ты ведь в курсе что местные федералы пасут всех посетителей подобных стрельбищ? Неонацистов, хохлов, турок, нас. Они всех твоих ребят переписали, все данные по ним собрали.
Мы все под колпаком с момента как въехали в страну. И потом, разве мужчина не должен уметь обращаться с оружием? В конце-концов, если они захотят нас закатать, они найдут что-то более убедительное.
Анвар резко помрачнел.
Я надеюсь ты прекратил денежные переводы?
Брат, я же не дурак. Всех наших сестёр и жён они тоже уже знают на пересчёт. Так что да, мы больше не переводим деньги. Пиндосы, русня, и местные, все в сговоре, они давно уже считывают всю информацию по электронным счетам. Так что теперь все деньги только через залив, и только через залив. Ну и, турки оставили лазейку через Кипр. Из Германии этим заниматься невозможно. Так что теперь, всё финансирование идёт через наших братьев в Марселе и в Тунисе.
Это принципиальный вопрос. Фархад больше не хочет, иметь с ними ничего общего.
Я слышал о его позиции. Он не одинок в этом, старейшины тоже колеблются. Он опускает руки, сдаётся.
Он не хочет, что бы на нас начали охотиться ещё и здесь.
Местные мягкотелые подпевалы Америки? Которые сосут русские нефть и газ?
На чём по твоему построен ордунг? Почему все германские народы, от Будапешта до Амстердама, такие законопослушные и дисциплинированные?
Просвети меня.
Виселицы. Хоровод виселиц, вокруг каждой деревни, в центре каждого города. Мы с тобой оба знаем, что славяне не слабые, и не мягкотелые. Они просто склонны к сантиментам. У немцев нет сантиментов, они вешали за малейшую провинность, за каждую украденную монету, за каждое не верно сказанное слово. Немецкий нацизм построен на очень крепком фундаменте, как и этот самый ордунг. Мы воевали с русскими до смерти, но ты знаешь, что они очень неохотно шли умирать за интересы воров в Кремле, и только когда мы уложили многих из них в землю, они начали всё выжигать. Если мы дадим повод щемить нас здесь, мы не успеем никого купить. Нас тут всех отправят в печь раньше, чем мы успеем начать сопротивляться.
Махмуд слушал всё это с интересом. У него глаза как то нехорошо заблестели.
Ты всегда так уважал русских. Я никогда этого не понимал.
Не обязательно любить своего врага, что бы его уважать.
Но ты стал таким же как они, ты стал сантиментальным.
Я устал от войны.
Такие как мы от войны не устаём. Таких как мы с тобой, три процента населения на планете. Бандиты, наёмники, киллеры, и в конце-концов солдаты. Воин не устаёт от войны. В этом вся наша суть - смерть может настигнуть нас в любой момент. Но воюя за правое дело, мы обретаем бессмертие.
Ты к себе набрал очень много ребят. И не все они из наших. Есть арабы, есть турки. Их матери о них беспокоятся, старики тоже не очень хорошего мнения о том что ты делаешь.
А ты хочешь что бы они шатались по улицам? Ты так говоришь, как будто бы это я тебя и твою охрану выгнал из нашего зала. Это ведь вы ушли от нас. Открыли свой зал, общаться с нами перестали.
Я не считаю что твоим зелёным пацанам надо тренироваться вместе с моими ребятами.
Хочешь устроим дружеский турнир? Посмотрим кто кого одолеет?
Анвар даже не был уверен, шутка это или нет.
Я подумаю над этим.
Махмуд засмеялся. Тихо так, смех был больше похож на сиплый лай.
На тебе слишком большая ответственность. Я это вижу. Ты не можешь расслабиться, не можешь довериться. Даже среди своих ты ищешь подставы. Да... война, чёртова война. Она делает нас именно такими.
Нас уже не переделать.
Это так. Но надо ли?
Вопрос наверное был риторический. Анвар тяжело вздохнул, он просто не знал что ответить. И не уверен что вообще знал на этот вопрос ответа. Он лишь знал что они друг-друга слишком хорошо знали. Махмуд слишком хорошо его знал, достаточно что бы знать куда давить и на что.
Дело не во мне, не в нас. А в этих вот пацанах, в их семьях, во всех нас здесь. Старик хочет тебе верить, поэтому послал меня сюда.
Я не приведу войну на наши улицы. Теперь уже, наши улицы. Это я могу пообещать.
Их прервал звук звонящего сотового. Поднимая вверх указательный палец, Махмуд взял из ящика стола свой «Сони Эриксон» и встав с кресла направился к выходу из кабинета, не очень громко но по хозяйски разговаривая на сносном турецком. Анвар положил ногу на ногу. Хозяин кабинета вышел чуть в зал, из-за двери слышался шум зала. Гость выудил из кроссовка маленький бумажный свёрток, размером чуть больше напёрстка, внутри с приделанной с одной стороны бумажкой обмазанной клеем во всю поверхность - был небольшой круглый предмет размером с ручные часы, оснащённой часовой же батарейкой. Нагнувшись, чуть продвинувшись под стол, гость прикрепил устройство под стол, приладив «жучок» как можно крепче. После чего сел на стул как сел. Хозяин как раз закончил разговаривать и вернулся обратно.
турки... псы.
Проблемы?
Не больше чем обычно. Цены на халяль растут. Поэтому нам и нужны свои собственные фермы.
Всему своё время.
Это твоё мнение или старика?
Мудрость жизни.
Ты не сильно торопишься?
Дело к вечеру, не особо.
Ну тогда пошли.
Хитро улыбнувшись, хозяин встал из кресла и пошёл к выходу. Вот ничего хорошего Анвар от этого не ждал.