Ночью на пристани
Иногда я жалею, что есть искусство фотографии. Что можно передать постороннему зрителю то, что видят только своими глазами, один на один. Есть вещи, о которых Есенин писал: о них "в словах не говорят", "вздыхают лишь украдкой, да глаза, как яхонты, горят". А уж знал бы он, что бывает с этими вещами, когда в них вмешается объектив и растиражирует для сотен безразличных глаз.
Есенин перестал бы писать стихи.
А о чем-то все-таки лучше только рассказать. И услышать, чем сто раз увидеть.
- Это понтон. Он сделан из двух больших плит, - видишь, здесь граница соединения? Они только снаружи облиты бетоном, а внутри - пенопласт.
Сколько же холодильников нужно разобрать, чтобы накопить столько пенопласта? И кстати, из чего делается пенопласт?
Понтон раскачивается под ногами, и в ночной темноте не видно, где он заканчивается и начинается река. Цепи, которыми он привязан к берегу, скрипят с размеренной частотой. Бьется вода, и больше ничего и никого нет.
- На самом деле его держат не эти цепи. Со всех сторон в воду опущены якоря.
А если отвязать их, можно уплыть на этой пристани?
Мы будем плыть по Волге - нас будет кружить течение - и распевать песенку мамонтенка.
Если облокотиться о перила пристани, как будто ты встречаешь швартующийся теплоход, перед тобой останется только река. Целое пространство сладкого волжского ветра. Ее почему-то всегда чувствуешь и узнаешь - даже ночью, когда ее совсем не видно. Только чернота и мелкие огоньки на той стороне. Но разве это чернота? В ней отражаются по мере своих сил ночные облака, а вода перекатывается волнами, и черно-белые узоры бесконечно расходятся и сходятся, как калейдоскоп.
Это все потрясающе выглядит сверху. Черная масляная вода, отражения мутных облаков, буква "Т" качающейся на волнах пристани, темной и пустой, и безлюдный пляж на берегу.
Так, когда пытаешься посмотреть на себя со стороны, сверху, легче осознать, что вокруг никого нет.
...А потом город съедает тебя. Шаг, другой - бетон и пенопласт остаются сзади, и начинается мир отвратительных оранжевых фонарей, шума и визга полночных машин, запаха бензина, светофоров. Людей. Свет ночного города с непривычки слепит. Оглянешься назад - а пристани как будто и не было.
...Но потом, как ёжик, который бредил своей лошадью в тумане, среди отвратительной грязной работы с людьми ты только и будешь думать, что о пустом понтоне, который вдается буквой "Т" в волны, точно хочет уплыть по ним и унести своих усталых ночных гостей.
Есенин перестал бы писать стихи.
А о чем-то все-таки лучше только рассказать. И услышать, чем сто раз увидеть.
- Это понтон. Он сделан из двух больших плит, - видишь, здесь граница соединения? Они только снаружи облиты бетоном, а внутри - пенопласт.
Сколько же холодильников нужно разобрать, чтобы накопить столько пенопласта? И кстати, из чего делается пенопласт?
Понтон раскачивается под ногами, и в ночной темноте не видно, где он заканчивается и начинается река. Цепи, которыми он привязан к берегу, скрипят с размеренной частотой. Бьется вода, и больше ничего и никого нет.
- На самом деле его держат не эти цепи. Со всех сторон в воду опущены якоря.
А если отвязать их, можно уплыть на этой пристани?
Мы будем плыть по Волге - нас будет кружить течение - и распевать песенку мамонтенка.
Если облокотиться о перила пристани, как будто ты встречаешь швартующийся теплоход, перед тобой останется только река. Целое пространство сладкого волжского ветра. Ее почему-то всегда чувствуешь и узнаешь - даже ночью, когда ее совсем не видно. Только чернота и мелкие огоньки на той стороне. Но разве это чернота? В ней отражаются по мере своих сил ночные облака, а вода перекатывается волнами, и черно-белые узоры бесконечно расходятся и сходятся, как калейдоскоп.
Это все потрясающе выглядит сверху. Черная масляная вода, отражения мутных облаков, буква "Т" качающейся на волнах пристани, темной и пустой, и безлюдный пляж на берегу.
Так, когда пытаешься посмотреть на себя со стороны, сверху, легче осознать, что вокруг никого нет.
...А потом город съедает тебя. Шаг, другой - бетон и пенопласт остаются сзади, и начинается мир отвратительных оранжевых фонарей, шума и визга полночных машин, запаха бензина, светофоров. Людей. Свет ночного города с непривычки слепит. Оглянешься назад - а пристани как будто и не было.
...Но потом, как ёжик, который бредил своей лошадью в тумане, среди отвратительной грязной работы с людьми ты только и будешь думать, что о пустом понтоне, который вдается буквой "Т" в волны, точно хочет уплыть по ним и унести своих усталых ночных гостей.