Прикосновение к бессмертию Паскаля Киньяра
(...)Перед лицом бессмертия люди, конечно, не равны. Нужно различать так называемое малое бессмертие, память о человеке в мыслях тех, кто знал его (таково было бессмертие, о котором мечтал староста моравской деревни), и великое бессмертие, означающее память о человеке в мыслях тех, с кем он лично не был знаком. Есть жизненные пути, которые ставят человека лицом к лицу с таким великим бессмертием, пусть ненадежным, даже неправдоподобным, но тем не менее возможным: это жизненные пути художников и государственных деятелей.(...)
(...)"Послушайте, Иоганн, - сказал Хемингуэй, - мне тоже нет покоя от вечных обвинений. Вместо того, чтобы читать мои книги, теперь пишут обо мне. О том, что я не любил своих жен. Что я дал в морду одному критику. Что я врал. Что был неискренен. Что был гордым. Что был мачо. Что я объявил о своих двухстах тридцати ранениях, когда их у меня всего двести десять. Что я онанировал. Что сердил свою маму. (...)
- Вы сделали все, чтобы быть бессмертным.
- Вздор. Я писал книги. Только и всего.
- Вот именно! - засмеялся Гёте"(...)
М.Кундера "Беcсмертие"
От меня можно что-то поиметь только через мои песни
Б.Гребенщиков
Собираясь вечером в Москву, предупреждаю маму, что еду встречаться с французским писателем.
- А чё с ним встречаться-то? - спрашивает она с подчеркнутой неприязнью.
Смысл вопроса таков: я не хочу целых два часа сидеть вечером с твоим ребенком, пока не придет твой муж. Да, он уже не младенец и памперсы менять ему не надо, но мне все равно неохота. Я не хочу. Я старая. Я устала. Я хочу спокойно лежать и читать книгу. И вообще я сама хочу ездить в разные интересные места и встречаться с интересными людьми, но не могу. Потому что я старая, у меня все болит и меня это раздражает.
Я не обижаюсь, потому что понимаю ее. Меня больше волнует суть другого вопроса. "А чё с ним встречаться-то?". Действительно. А чё? Чего вообще мы хотим и ждем от встреч со знаменитостями? Что они вдруг озарят наши умы каким-то неожиданным откровением? Или это просто тщеславие? Желание потом небрежно обронить в разговоре, что ты виделся с таким-то небожителем, т.е. несколько мгновений его жизни прошли рядом с твоей и в ней запечатлелись? Несомненно, так оно и есть в большинстве случаев, и стыдиться тут, наверное, нечего. Вопрос лишь в том, будут ли эти мгновения замечательны? Перефразируя Куприна: сможем ли мы увидеть то великое, мощное и святое, что живет и горит в человеке при жизни и угаснет невозвратимо со смертью? Вряд ли кто-то спрашивает себя об этом, когда подобно Беттине Брентано, донимавшей Гёте, стремится прикоснуться к чужому бессмертию и хотя бы немного озарить себя им.
Я выехала заранее, на Библиотеке Ленина была уже в 18.15, встреча только в 19.00. Иду к дому Пашкова. Там внутри все освещено, но вход перегорожен барьером. Как туда попасть? Начинаю слегка паниковать. Может, это вообще не дом Пашкова? Спрашиваю парочку прохожих. Они не знают, дом ли это Пашкова. Начинаю паниковать еще сильнее. Спрашиваю у третьего. Им оказывается отзывчивый парень. "А вы уверены, что вам именно в дом Пашкова? Может, вам в библиотеку? Нет, я уверена, там будет встреча с французским писателем. Правда? А с каким? С Паскалем Киньяром. Правда? Не знаю его. А что он пишет? У него очень серьезные философские вещи - "Все утра мира", "Секс и страх"... много всего, посмотрите в интернете". Парень записывает имя писателя на сотовый, благодарит меня и показывает, как пройти к боковому входу Пашкова. А я благодарю его и радуюсь, что у Киньяра, наверное, теперь одним читателем больше.
У входа со двора перед решеткой кучкуется народ. Смело подхожу к милиционеру и называю свою фамилию. Меня нет в списке! Приходит переводчица Киньяра И.Волевич. Ее тоже нет в списке! Недоразумение, однако, длится недолго, по звонку выходит организатор, всех нас переписывает, и мы все весело проходим во дворец Пашкова, раздеваемся и подходим к столику с книгами. Там продается русский перевод Киньяра "Carus, или тот, кто дорог своим друзьям" и его книги на французском. Хочу купить "Tous les matins du monde" (Все утра мира), тоненькую книжечку с фотографией из фильма на обложке. Она стоит 400 руб. Ужасаюсь. Спрашиваю, сколько стоит другая французская книга. 800 руб. Возмущаюсь и покупаю русский перевод за 320.
В зале пока немного народу, но зал большой и нет никаких сомнений, что он будет заполнен целиком и свободных мест не останется.
Пока свободных мест полно, сажусь в первый ряд и любуюсь видом из окна. Потом этим же видом пригласят полюбоваться Киньяра
Писатель уже виртуально присутствует :-) Потом, когда он появится "живьем", то взглянет на эти глаза и скажет: "Effrayant!"
На столе русские переводы Киньяра. Плохо видны названия, но все это не трудно найти в википедии.
Время уже 19.20. Выходит лит.критик Константин Мильчин и говорит, что Киньяр прибыл в Москву (поездом из Питера) и сейчас стоит в пробке. Вместо того, чтобы доехать за 15 минут от Комсомольской до Библиотеки, организаторы повезли его от Ленинградского вокзала на машине по Москве в час пик!
Чтобы нам не сидеть просто так, сначала выступает Элен Мела (в очках), директор французского бюро книги при французском посольстве и говорит краткую речь о том, как приятно видеть столько поклонников французской литературы и как здорово, что цикл "Звезды мировой литературы в Москве" открывается встречей с таким замечательным писателем. К.Мильчин призывает пока писать Киньяру записки. Только по-русски, просит он. Он верит, что тут все знают французский, но он все равно обязан будет читать сначала по-русски, а потом переводчица все писателю переведет.
Как я и говорила, зал быстро заполняется.
Киньяра по-прежнему нет, и слово берет его переводчица Ирина Яковлевна Волевич. Она рассказывает о том, как впервые ей в руки попала книга "Все утра мира", и она поняла, что это большой писатель. О ее первой встрече с Киньяром в Нормандии в замке XII века, где была устроена конференция в его честь, что говорило о его больших заслугах, ибо подобные конференции устраивают только по покойным писателям. О том, сколько талантов у Киньяра - о его безумной любви ко всем видам искусства, например, к музыке, которая часто присутствует в его произведениях. О том, что он сам талантливый музыкант, играет на скрипке, виолончели, виоле, органе. Что в свое время он даже организовывал в Европе концерты музыки барокко.
Затем ИЯ вкратце рассказывает нам о сюжетах книг Киньяра. Например, роман «Записки на табличках Апронении Авиции» (Les Tablettes de buis d’Apronenia Avitia, 1984) представляет собой стилизацию под дневник древнеримской патрицианки. Там очень много бытовых древнеримских подробностей - как готовить салат, как красить ткани и т.п. Во время перевода книги ИЯ пришлось попросить помощи у знакомого специалиста по античности. Когда специалист прочел книгу, то с изумлением воскликнул: "Оказывается, я пропустил целый пласт этой эпохи! Я понимаю, что все эти люди существовали, но я про них ничего не знаю!" И переводчица поведала ему, что все это вымысел, но такой правдоподобный, что ввел в заблуждение даже историка.
В романе "Альбуций" двое риторов берут какой-нибудь судебный казус и разбирают его, играя роль обвинителя и адвоката. Потом они меняются ролями. Думаю, это понравилось бы моей Маше, т.к. она в свое время любила в школе игру в дебаты. Суть игры - дается какое-либо утверждение (например, "школьная форма не нужна") и одна команда играет "за", другая "против". Чьи аргументы более убедительны, тот победил. На одном междугороднем соревновании Машку когда-то признали лучшим спикером...
Роман "Все утра мира" о знаменитом виолонисте времен Людовика XIV Сент-Коломбе. Похоронив жену, он удаляется от мира, живет отшельником, растит дочерей и сочиняет грустную музыку. В конце романа к нему приходит бывший ученик, обретший славу при дворе и просит дать ему последний урок. Этот отрывок нам прочитала Ирина Яковлевна.
- Сударь, могу я попросить вас дать мне последний урок? - спросил, наконец, решившись, Марен Маре. - Сударь, могу ли я попытаться дать вам мой первый урок? - глухим голосом возразил ему господин де Сент-Коломб. Господин Маре склонил голову. Господин де Сент-Коломб кашлянул и объявил, что хочет кое-что сказать. Он говорил отрывисто, перемежая речь вздохами.
- Это очень трудно, сударь. Музыка нам дана просто для выражения того, что не может выразить слово. В этом смысле она не вполне человечна. Уразумели ли вы, наконец, что она не годна для королей? - Я уразумел, что она годна для Бога. - И вы заблуждаетесь, ибо Господь - говорит. - Тогда для слуха людского? - То, о чем я не могу сказать, не годится и для слуха, сударь. - Значит, для золота? - Нет, ибо в золоте нет ничего слышимого. - Для славы? - Нет, ибо восхваляют одни лишь имена. - Для тишины? - Она - оборотная сторона речи. - Для соперников - музыкантов? - Нет! - Для любви ? - Нет! - Для сожалений от любви? - Нет! - Для того, чтобы забыться? - Нет и нет! - Быть может, для вафли, протянутой кому-то невидимому? - Тоже нет. Что такое вафля? Она видима. Она имеет вкус. Она съедобна. И, стало быть, она - ничто. - Ну, тогда я не знаю, сударь. Я полагаю, что и мертвым надобно оставлять стакан с вином: - Вот это уже ближе к истине. - Чтобы те, кто навеки утратил речь, могли омочить губы. Для тени умершего ребенка. Для стука молотка сапожника. Для жизни, предшествующей младенчеству. Когда еще не дышишь воздухом. Когда еще не видишь света. Эта сцена потрясающе передана в одноименном фильме с Депардье. Обязательно посмотрите. Эта сцена снята в духе любимого Киньяром художника Жоржа де Ла Тура (о котором у него есть книга). У Ла Тура персонажи часто находятся в темном помещении и их лица освещены свечой. Моя любимая картина Ла Тура "Новорожденный" (по другой версии "Рождество"). У художника было много детей и в новорожденных он знал толк, личико ребенка передано изумительно правдоподобно. Как и лицо молодой матери, которая неловко и с трепетом держит своего первенца. Картина находится в галерее изящных искусств в Ренне. В следующий приезд во Францию обязательно там побываю.
Мы ждали уже час, когда К.Мильчин объявил, что Киньяр, наконец, отчаялся добраться до нас на машине, пересел в метро и через 5 минут будет здесь. И вот он, наконец-то приехал
Все обрадовались, зааплодировали. Киньяр прошел за столик и уставился прямо на меня. И первые 15 минут он так и глядел на меня, не отрываясь. Может, ему понравился мой свитер. А может, он просто удивился, что я так беспардонно его фотографирую.
Наблюдать за Киньяром было очень интересно. Временами у него делался совершенно потусторонний, отрешенный взгляд, он был явно не с нами, а где-то еще. Сначала вопросы задавал К.Мильчин. Потом перешли к бумажкам. Некоторые вопросы были настолько нетривиальные, что Киньяр делал долгие паузы и уходил в себя, прежде чем ответить. Привожу вопросы, как они мне запомнились, и как я некоторые записала. Вопрос. Что для вас русская культура? Ответ. В литературе прежде всего Толстой, в философии Бахтин, в поэзии Мандельштам В. Каковы ваши впечатления о Москве? Смешной вопрос, учитывая, что Киньяр два часа как приехал в Москву и видел ее только из окна машины и в метро. Это он, собственно, и ответил.
В. В ваших произведениях вы часто используете латынь. Что для вас латынь? Каким латинским изречением вы бы описали Москву?
О. Для меня французский язык это постаревшая латынь. Многие слова моего языка я понимаю и узнаю через латынь. (Длительная пауза) Москву я бы назвал altissima urbs.
Переводчица. Город превыспренний. Город превысоченный.
В. Легко ли вам с самим собой? Долгая пауза.
О. Нет. Я 11 месяцев в году нахожусь наедине с самим собой и пишу, мне необходимо это уединение. А один месяц я появляюсь на публике, искупаю грех одиночества. (Улыбается)
В. Узнают ли вас с парижском метро?
О. Нет. Очень редко. И люди всегда очень корректны и вежливы.
В. Вы тщеславный человек? Хотели бы вы получить Нобелевскую премию?
О. Я тщеславен, но не до такой степени.
В. Как изменилось ваше понятие о человеке и счастье в течение жизни?
Ответа я не запомнила.
В. Каких античных богов вам не достает в жизни?
О. Ce qui me manque c'est la multitude des dieux, le polythéisme (мне не хватает именно множества богов, политеизма). А Москве не хватает бога, который управлял бы светофорами.
В. Пожалуйста, полюбуйтесь видом из окна. Киньяр встает и идет любоваться.
Возвращается и, видимо, чтобы польстить нам, восклицает: Altissima urbs!
В. Поменялось ли ваше видение медузы со времен "Секса и страха"?
О. Нет. Это взгляд хищника на жертву. Когда на тебя смотрят с вожделением, нужно уметь этому сопротивляться. В. Какова ваша любимая форма повествования?
О. Я заимствую форму у кино и у сна
В. В чем секрет вашего творчества - вдохновение или упорный труд?
О. Не вдохновение и не упорный труд. Чтение. И умение во время чтения отпустить поводья.
В. С кем из русских писателей вы бы хотели побеседовать за бокалом вина.
О. Я не пью. И с писателем я бы беседовал за книгой, а не за вином (кажется, он кого-то назвал, но не помню)
В. Вопрос попроще. Как вам представляется мир античного человека?
О. (смеется) Такой обширный вопрос! (задумывается). Думаю, что Марк Аврелий в своем тогдашнем Кремле испытывал такую же тревогу, какую чувствует нынешний Марк Аврелий в Кремле нынешнем. Ничего не изменилось.
В. Как вы расслабляетесь? Ходите ли в баню?
О. Иногда люблю сходить в хамам.
В. Что бы бы вы посоветовали молодому человеку, который хочет стать настоящим мужчиной?
О. (улыбается, задумывается) Как сказал Понтий Пилат: что есть истина? Что такое настоящий мужчина? Я не знаю.
В. Есть ли у вас друзья среди французских писателей?
О. Эмманюэль Окар, который живет в Танжере, Ален Ванштейн, Эшноз.
В. Что для вас 1812 год?
О. Je bénis cette guerre et je bénis la victoire de la Russie (Я благословляю эту войну и победу России). Без этой войны София Ростопчина не оказалась бы во Франции и не стала бы графиней де Сегюр, и я никогда не прочел бы первую любимую книгу своего детства "Воспоминания оcлика" (Les mémoires d'un ane).
Бюст графини де Сегюр, неожиданно представший нашим взорам, когда мы с Машей прогуливались по Люксембургскому саду в Париже.
Вообще мне всегда делается неловко, когда русские спрашивают французов про 1812 год. Подтекст таких вопросов слишком явный: восхититесь нами за то, что мы победили Наполеона.
В. Ваше отношение к 68-му году?
О. Когда начались события 68-го года я уехал в Анси и стал там органистом. Нужно уметь убегать от внешних событий, чтобы жить своим внутренним миром.
Еще Киньяр говорил про современную и прошлую американскую оккупацию и японский танец буто, связанный с Хиросимой и Нагасаки (в википедии эта связь опровергается). И завтра (т.е. уже сегодня) в ТЦ им.Мейерхольда состоится (т.е уже состоялся) спектакль "Медея". Японская танцовщица буто Карлотта Икеда будет танцевать под неизданный текст Киньяра, который он читает сам. Это его "месть американцам за их оккупацию". Я уже плохо помню связь, передаю отрывками. К.Мильчин неожиданно оборвал поток вопросов, сказав, что Паскаль очень устал с дороги и пора заканчивать. Все снова зааплодировали и устремились за автографами. Подписываясь, Киньяр спрашивал у каждого его имя. Вот так выглядит мой автограф. Не знай я, что там написано, ни за что бы не разобрала слов. Особенно подпись. Клинопись да и только.
В электричке в 22.20, когда я возвращалась домой, со мной рядом сидели двое молодых людей с планшетниками и один с нетбуком. Один смотрел фильм, другой что-то лихорадочно листал на экране. Дама напротив достала из сумочки скромный ридер. Я робко оглядела присутствующих, вытащила бумажную книгу 1962 года с пожелтелыми страницами и погрузилась в шпионские приключения Лили Сергеевой, отдалившись от своих соседей на 70 лет назад.
(...)"Послушайте, Иоганн, - сказал Хемингуэй, - мне тоже нет покоя от вечных обвинений. Вместо того, чтобы читать мои книги, теперь пишут обо мне. О том, что я не любил своих жен. Что я дал в морду одному критику. Что я врал. Что был неискренен. Что был гордым. Что был мачо. Что я объявил о своих двухстах тридцати ранениях, когда их у меня всего двести десять. Что я онанировал. Что сердил свою маму. (...)
- Вы сделали все, чтобы быть бессмертным.
- Вздор. Я писал книги. Только и всего.
- Вот именно! - засмеялся Гёте"(...)
М.Кундера "Беcсмертие"
От меня можно что-то поиметь только через мои песни
Б.Гребенщиков
Собираясь вечером в Москву, предупреждаю маму, что еду встречаться с французским писателем.
- А чё с ним встречаться-то? - спрашивает она с подчеркнутой неприязнью.
Смысл вопроса таков: я не хочу целых два часа сидеть вечером с твоим ребенком, пока не придет твой муж. Да, он уже не младенец и памперсы менять ему не надо, но мне все равно неохота. Я не хочу. Я старая. Я устала. Я хочу спокойно лежать и читать книгу. И вообще я сама хочу ездить в разные интересные места и встречаться с интересными людьми, но не могу. Потому что я старая, у меня все болит и меня это раздражает.
Я не обижаюсь, потому что понимаю ее. Меня больше волнует суть другого вопроса. "А чё с ним встречаться-то?". Действительно. А чё? Чего вообще мы хотим и ждем от встреч со знаменитостями? Что они вдруг озарят наши умы каким-то неожиданным откровением? Или это просто тщеславие? Желание потом небрежно обронить в разговоре, что ты виделся с таким-то небожителем, т.е. несколько мгновений его жизни прошли рядом с твоей и в ней запечатлелись? Несомненно, так оно и есть в большинстве случаев, и стыдиться тут, наверное, нечего. Вопрос лишь в том, будут ли эти мгновения замечательны? Перефразируя Куприна: сможем ли мы увидеть то великое, мощное и святое, что живет и горит в человеке при жизни и угаснет невозвратимо со смертью? Вряд ли кто-то спрашивает себя об этом, когда подобно Беттине Брентано, донимавшей Гёте, стремится прикоснуться к чужому бессмертию и хотя бы немного озарить себя им.
Я выехала заранее, на Библиотеке Ленина была уже в 18.15, встреча только в 19.00. Иду к дому Пашкова. Там внутри все освещено, но вход перегорожен барьером. Как туда попасть? Начинаю слегка паниковать. Может, это вообще не дом Пашкова? Спрашиваю парочку прохожих. Они не знают, дом ли это Пашкова. Начинаю паниковать еще сильнее. Спрашиваю у третьего. Им оказывается отзывчивый парень. "А вы уверены, что вам именно в дом Пашкова? Может, вам в библиотеку? Нет, я уверена, там будет встреча с французским писателем. Правда? А с каким? С Паскалем Киньяром. Правда? Не знаю его. А что он пишет? У него очень серьезные философские вещи - "Все утра мира", "Секс и страх"... много всего, посмотрите в интернете". Парень записывает имя писателя на сотовый, благодарит меня и показывает, как пройти к боковому входу Пашкова. А я благодарю его и радуюсь, что у Киньяра, наверное, теперь одним читателем больше.
У входа со двора перед решеткой кучкуется народ. Смело подхожу к милиционеру и называю свою фамилию. Меня нет в списке! Приходит переводчица Киньяра И.Волевич. Ее тоже нет в списке! Недоразумение, однако, длится недолго, по звонку выходит организатор, всех нас переписывает, и мы все весело проходим во дворец Пашкова, раздеваемся и подходим к столику с книгами. Там продается русский перевод Киньяра "Carus, или тот, кто дорог своим друзьям" и его книги на французском. Хочу купить "Tous les matins du monde" (Все утра мира), тоненькую книжечку с фотографией из фильма на обложке. Она стоит 400 руб. Ужасаюсь. Спрашиваю, сколько стоит другая французская книга. 800 руб. Возмущаюсь и покупаю русский перевод за 320.
В зале пока немного народу, но зал большой и нет никаких сомнений, что он будет заполнен целиком и свободных мест не останется.
Пока свободных мест полно, сажусь в первый ряд и любуюсь видом из окна. Потом этим же видом пригласят полюбоваться Киньяра
Писатель уже виртуально присутствует :-) Потом, когда он появится "живьем", то взглянет на эти глаза и скажет: "Effrayant!"
На столе русские переводы Киньяра. Плохо видны названия, но все это не трудно найти в википедии.
Время уже 19.20. Выходит лит.критик Константин Мильчин и говорит, что Киньяр прибыл в Москву (поездом из Питера) и сейчас стоит в пробке. Вместо того, чтобы доехать за 15 минут от Комсомольской до Библиотеки, организаторы повезли его от Ленинградского вокзала на машине по Москве в час пик!
Чтобы нам не сидеть просто так, сначала выступает Элен Мела (в очках), директор французского бюро книги при французском посольстве и говорит краткую речь о том, как приятно видеть столько поклонников французской литературы и как здорово, что цикл "Звезды мировой литературы в Москве" открывается встречей с таким замечательным писателем. К.Мильчин призывает пока писать Киньяру записки. Только по-русски, просит он. Он верит, что тут все знают французский, но он все равно обязан будет читать сначала по-русски, а потом переводчица все писателю переведет.
Как я и говорила, зал быстро заполняется.
Киньяра по-прежнему нет, и слово берет его переводчица Ирина Яковлевна Волевич. Она рассказывает о том, как впервые ей в руки попала книга "Все утра мира", и она поняла, что это большой писатель. О ее первой встрече с Киньяром в Нормандии в замке XII века, где была устроена конференция в его честь, что говорило о его больших заслугах, ибо подобные конференции устраивают только по покойным писателям. О том, сколько талантов у Киньяра - о его безумной любви ко всем видам искусства, например, к музыке, которая часто присутствует в его произведениях. О том, что он сам талантливый музыкант, играет на скрипке, виолончели, виоле, органе. Что в свое время он даже организовывал в Европе концерты музыки барокко.
Затем ИЯ вкратце рассказывает нам о сюжетах книг Киньяра. Например, роман «Записки на табличках Апронении Авиции» (Les Tablettes de buis d’Apronenia Avitia, 1984) представляет собой стилизацию под дневник древнеримской патрицианки. Там очень много бытовых древнеримских подробностей - как готовить салат, как красить ткани и т.п. Во время перевода книги ИЯ пришлось попросить помощи у знакомого специалиста по античности. Когда специалист прочел книгу, то с изумлением воскликнул: "Оказывается, я пропустил целый пласт этой эпохи! Я понимаю, что все эти люди существовали, но я про них ничего не знаю!" И переводчица поведала ему, что все это вымысел, но такой правдоподобный, что ввел в заблуждение даже историка.
В романе "Альбуций" двое риторов берут какой-нибудь судебный казус и разбирают его, играя роль обвинителя и адвоката. Потом они меняются ролями. Думаю, это понравилось бы моей Маше, т.к. она в свое время любила в школе игру в дебаты. Суть игры - дается какое-либо утверждение (например, "школьная форма не нужна") и одна команда играет "за", другая "против". Чьи аргументы более убедительны, тот победил. На одном междугороднем соревновании Машку когда-то признали лучшим спикером...
Роман "Все утра мира" о знаменитом виолонисте времен Людовика XIV Сент-Коломбе. Похоронив жену, он удаляется от мира, живет отшельником, растит дочерей и сочиняет грустную музыку. В конце романа к нему приходит бывший ученик, обретший славу при дворе и просит дать ему последний урок. Этот отрывок нам прочитала Ирина Яковлевна.
- Сударь, могу я попросить вас дать мне последний урок? - спросил, наконец, решившись, Марен Маре. - Сударь, могу ли я попытаться дать вам мой первый урок? - глухим голосом возразил ему господин де Сент-Коломб. Господин Маре склонил голову. Господин де Сент-Коломб кашлянул и объявил, что хочет кое-что сказать. Он говорил отрывисто, перемежая речь вздохами.
- Это очень трудно, сударь. Музыка нам дана просто для выражения того, что не может выразить слово. В этом смысле она не вполне человечна. Уразумели ли вы, наконец, что она не годна для королей? - Я уразумел, что она годна для Бога. - И вы заблуждаетесь, ибо Господь - говорит. - Тогда для слуха людского? - То, о чем я не могу сказать, не годится и для слуха, сударь. - Значит, для золота? - Нет, ибо в золоте нет ничего слышимого. - Для славы? - Нет, ибо восхваляют одни лишь имена. - Для тишины? - Она - оборотная сторона речи. - Для соперников - музыкантов? - Нет! - Для любви ? - Нет! - Для сожалений от любви? - Нет! - Для того, чтобы забыться? - Нет и нет! - Быть может, для вафли, протянутой кому-то невидимому? - Тоже нет. Что такое вафля? Она видима. Она имеет вкус. Она съедобна. И, стало быть, она - ничто. - Ну, тогда я не знаю, сударь. Я полагаю, что и мертвым надобно оставлять стакан с вином: - Вот это уже ближе к истине. - Чтобы те, кто навеки утратил речь, могли омочить губы. Для тени умершего ребенка. Для стука молотка сапожника. Для жизни, предшествующей младенчеству. Когда еще не дышишь воздухом. Когда еще не видишь света. Эта сцена потрясающе передана в одноименном фильме с Депардье. Обязательно посмотрите. Эта сцена снята в духе любимого Киньяром художника Жоржа де Ла Тура (о котором у него есть книга). У Ла Тура персонажи часто находятся в темном помещении и их лица освещены свечой. Моя любимая картина Ла Тура "Новорожденный" (по другой версии "Рождество"). У художника было много детей и в новорожденных он знал толк, личико ребенка передано изумительно правдоподобно. Как и лицо молодой матери, которая неловко и с трепетом держит своего первенца. Картина находится в галерее изящных искусств в Ренне. В следующий приезд во Францию обязательно там побываю.
Мы ждали уже час, когда К.Мильчин объявил, что Киньяр, наконец, отчаялся добраться до нас на машине, пересел в метро и через 5 минут будет здесь. И вот он, наконец-то приехал
Все обрадовались, зааплодировали. Киньяр прошел за столик и уставился прямо на меня. И первые 15 минут он так и глядел на меня, не отрываясь. Может, ему понравился мой свитер. А может, он просто удивился, что я так беспардонно его фотографирую.
Наблюдать за Киньяром было очень интересно. Временами у него делался совершенно потусторонний, отрешенный взгляд, он был явно не с нами, а где-то еще. Сначала вопросы задавал К.Мильчин. Потом перешли к бумажкам. Некоторые вопросы были настолько нетривиальные, что Киньяр делал долгие паузы и уходил в себя, прежде чем ответить. Привожу вопросы, как они мне запомнились, и как я некоторые записала. Вопрос. Что для вас русская культура? Ответ. В литературе прежде всего Толстой, в философии Бахтин, в поэзии Мандельштам В. Каковы ваши впечатления о Москве? Смешной вопрос, учитывая, что Киньяр два часа как приехал в Москву и видел ее только из окна машины и в метро. Это он, собственно, и ответил.
В. В ваших произведениях вы часто используете латынь. Что для вас латынь? Каким латинским изречением вы бы описали Москву?
О. Для меня французский язык это постаревшая латынь. Многие слова моего языка я понимаю и узнаю через латынь. (Длительная пауза) Москву я бы назвал altissima urbs.
Переводчица. Город превыспренний. Город превысоченный.
В. Легко ли вам с самим собой? Долгая пауза.
О. Нет. Я 11 месяцев в году нахожусь наедине с самим собой и пишу, мне необходимо это уединение. А один месяц я появляюсь на публике, искупаю грех одиночества. (Улыбается)
В. Узнают ли вас с парижском метро?
О. Нет. Очень редко. И люди всегда очень корректны и вежливы.
В. Вы тщеславный человек? Хотели бы вы получить Нобелевскую премию?
О. Я тщеславен, но не до такой степени.
В. Как изменилось ваше понятие о человеке и счастье в течение жизни?
Ответа я не запомнила.
В. Каких античных богов вам не достает в жизни?
О. Ce qui me manque c'est la multitude des dieux, le polythéisme (мне не хватает именно множества богов, политеизма). А Москве не хватает бога, который управлял бы светофорами.
В. Пожалуйста, полюбуйтесь видом из окна. Киньяр встает и идет любоваться.
Возвращается и, видимо, чтобы польстить нам, восклицает: Altissima urbs!
В. Поменялось ли ваше видение медузы со времен "Секса и страха"?
О. Нет. Это взгляд хищника на жертву. Когда на тебя смотрят с вожделением, нужно уметь этому сопротивляться. В. Какова ваша любимая форма повествования?
О. Я заимствую форму у кино и у сна
В. В чем секрет вашего творчества - вдохновение или упорный труд?
О. Не вдохновение и не упорный труд. Чтение. И умение во время чтения отпустить поводья.
В. С кем из русских писателей вы бы хотели побеседовать за бокалом вина.
О. Я не пью. И с писателем я бы беседовал за книгой, а не за вином (кажется, он кого-то назвал, но не помню)
В. Вопрос попроще. Как вам представляется мир античного человека?
О. (смеется) Такой обширный вопрос! (задумывается). Думаю, что Марк Аврелий в своем тогдашнем Кремле испытывал такую же тревогу, какую чувствует нынешний Марк Аврелий в Кремле нынешнем. Ничего не изменилось.
В. Как вы расслабляетесь? Ходите ли в баню?
О. Иногда люблю сходить в хамам.
В. Что бы бы вы посоветовали молодому человеку, который хочет стать настоящим мужчиной?
О. (улыбается, задумывается) Как сказал Понтий Пилат: что есть истина? Что такое настоящий мужчина? Я не знаю.
В. Есть ли у вас друзья среди французских писателей?
О. Эмманюэль Окар, который живет в Танжере, Ален Ванштейн, Эшноз.
В. Что для вас 1812 год?
О. Je bénis cette guerre et je bénis la victoire de la Russie (Я благословляю эту войну и победу России). Без этой войны София Ростопчина не оказалась бы во Франции и не стала бы графиней де Сегюр, и я никогда не прочел бы первую любимую книгу своего детства "Воспоминания оcлика" (Les mémoires d'un ane).
Бюст графини де Сегюр, неожиданно представший нашим взорам, когда мы с Машей прогуливались по Люксембургскому саду в Париже.
Вообще мне всегда делается неловко, когда русские спрашивают французов про 1812 год. Подтекст таких вопросов слишком явный: восхититесь нами за то, что мы победили Наполеона.
В. Ваше отношение к 68-му году?
О. Когда начались события 68-го года я уехал в Анси и стал там органистом. Нужно уметь убегать от внешних событий, чтобы жить своим внутренним миром.
Еще Киньяр говорил про современную и прошлую американскую оккупацию и японский танец буто, связанный с Хиросимой и Нагасаки (в википедии эта связь опровергается). И завтра (т.е. уже сегодня) в ТЦ им.Мейерхольда состоится (т.е уже состоялся) спектакль "Медея". Японская танцовщица буто Карлотта Икеда будет танцевать под неизданный текст Киньяра, который он читает сам. Это его "месть американцам за их оккупацию". Я уже плохо помню связь, передаю отрывками. К.Мильчин неожиданно оборвал поток вопросов, сказав, что Паскаль очень устал с дороги и пора заканчивать. Все снова зааплодировали и устремились за автографами. Подписываясь, Киньяр спрашивал у каждого его имя. Вот так выглядит мой автограф. Не знай я, что там написано, ни за что бы не разобрала слов. Особенно подпись. Клинопись да и только.
В электричке в 22.20, когда я возвращалась домой, со мной рядом сидели двое молодых людей с планшетниками и один с нетбуком. Один смотрел фильм, другой что-то лихорадочно листал на экране. Дама напротив достала из сумочки скромный ридер. Я робко оглядела присутствующих, вытащила бумажную книгу 1962 года с пожелтелыми страницами и погрузилась в шпионские приключения Лили Сергеевой, отдалившись от своих соседей на 70 лет назад.