О нашем времени
Награждение Героев Труда России у нас неотмеченным осталось. Дабы исправить, публикуем статью С.Е. Кургиняна «Главное» (2012 год).
Геральдисты знают, как это делать. Наше дело какое?
Мы воспринимаем то, что Вы указом озвучиваете.
М. Толбоев по поводу необходимости
возрождения звания Героя Труда,
на встрече Президента России
с доверенными лицами,
10 декабря 2012 года
В детстве мне рассказали впечатлившую меня притчу о конфиденциальной беседе Мао Цзэдуна со Сталиным. Якобы во время этой беседы Мао Цзэдун спросил Сталина: «Что является тем самым главным, от чего зависит все остальное?» А Сталин ответил: «Главное, чтобы народ работал».
10 декабря 2012 года. Уважаемый мною герой России Магомед Толбоев предлагает президенту РФ возродить звание Героя Труда.
12 декабря 2012 года. Президент РФ поддерживает Толбоева в своем Послании Федеральному Собранию.
Юрий Бялый обсуждает в рубрике «Концептуальная война» вопрос о краже нашего бытия постмодернистским врагом. Он утверждает, что враг крадет у нас реальность вообще и социальную реальность в частности. И подсовывает вместо нее суррогаты, состоящие из знаков, не связанных с бытием. Что такое Герой Труда? Это высшая награда, то есть наградной знак. Вы понимаете? ЗНАК. Как этот знак связан с той реальностью, в которой мы живем? И связан ли хоть как-то?
Я не абсолютизирую ленинскую теорию отражения. Но мы должны понимать, что сейчас вопрос о том, отражают ли знаки реальность вообще и нашу социальную реальность в частности, - это политический вопрос №1.
Да, Бялый прав! Постмодернизм (с Бодрийяром, Делёзом, Дерридой, Гваттари и другими) - это наш враг. Враг этот и впрямь хочет принудить нас отказаться от бытия, смысла и многого другого.
Но Магомед Толбоев - не Делёз, а Путин - не Деррида. Говоря о знаке («Герой Труда»), Магомед Толбоев хочет трансформации реальности. Как он говорит, «возрождения традиций, стимулирующих передовую огромную работу». Он говорит, что героизму есть место на трудовых фронтах...
Моя задача не в том, чтобы все это осмеять. Пусть это делает Латынина. Но моя задача не может быть и в том, чтобы этим восхищаться. Пусть этим занимаются уважаемые мною члены Изборского клуба.
Моя задача в том, чтобы это ОСМЫСЛИТЬ. А также в том, чтобы обратить внимание читателя на вопиющее отсутствие подобного осмысления. То есть на неспособность о-страннить. «Остраннить» - значит увидеть странное в очевидном.
Вы не видите ничего странного в рассматриваемом мною сюжете? И впрямь не видите? Вы не понимаете, что речь идет не о частностях, что я не придираюсь, не злопыхаю, так сказать? Что я бью тревогу по поводу того, что концептуальная война, объявленная нам постмодернистским врагом, в существенной степени лишила общество способности к осмыслению и остраннению? А между тем именно такая способность - главное оружие в концептуальной войне.
Вооружайтесь, пока не поздно! - призвать к этому тех, кто не сдался и не хочет сдаваться, вооружить их и дать отпор противнику - вот в чем наша задача. Нельзя решать ее вообще. Ее можно решать, только рассматривая ту вопиющую конкретику, которая требует осмысления и остраннения. Что я и делаю.
В очень популярных в нашей стране «Двенадцати стульях» один из героев говорит: «Деньги вперед... утром - деньги, вечером - стулья или вечером - деньги, а на другой день утром - стулья».
Что ж, придется мне, перефразируя эти слова из глубоко нелюбимого мною произведения, сказать по поводу предложения Толбоева следующее: «Утром новое отношение общества к труду - вечером высокая награда за труд. Вечером новое отношение общества к труду - утром высокая награда за труд. Но сначала изменение отношения общества к труду, а потом - учреждение новой награды за труд. Сначала героизация труда, а потом звание «Герой Труда». В противном случае враг нас победил, отняв у нас онтологию».
Онтология, бытийность (на древнегреческом ὄντος («онтос») - сущее, то, что существует)... В данном случае речь идет о социальном бытии, которое, конечно же, не определяет сознание. Энгельс сетовал на то, что все вцепились в эту раннюю марксистскую формулу. Нет, конечно же, социальное бытие не определяет сознание полностью, хотя во многом формирует его. Но оно существует! Вы понимаете? СУЩЕСТВУЕТ. И, именно взаимодействуя с ним, сознание делает нечто. Например, звание «Герой Труда».
Частью социального бытия является отношение к труду в данном обществе. Ведь есть социумы, в которых труд презирается. Считается уделом изгоев. Укажите на ценность труда классическому вору в законе этак в 1959 году... Знаете, что он вам ответит? А народы, считающие для себя грабеж единственно достойным занятием... мало ли таких? Вы начнете этим народам внушать, что труд обладает огромной ценностью, а они вас пошлют куда подальше. Так ведь? И если вы при этом начнете представителей этих народов награждать званием «Герой Труда», то они взмолятся и скажут: «Не позорьте нас! Заберите свои награды!»
Разумеется, я описываю крайние случаи. Но для того, чтобы выявить проблему, нужны именно крайние случаи. У нас сильно криминализированное общество, не правда ли? Вот-вот оно станет обществом криминальным. Как криминал относится к труду? Как к уделу презренных, жалких изгоев: «Кто не работает, тот ест! Учись, студент!».
Нам нужно новое общество! Не то, в котором мы сейчас живем! В нем труд - удел лузера или лоха. Но нельзя создать новое общество за счет усилий геральдической палаты! Сначала новое общество - а потом усилия этой самой палаты.
Нам нужное новое общество, которое возлюбит труд и восславит его! В противном случае мы и впрямь погибнем.
Но почему вместо этого общества мы имеем то, что имеем? Разве так было всегда? Нет, так не было всегда. Значит, перед тем как создавать новое общество, мы, во-первых, должны осознать масштаб задачи (создание нового общества - это, знаете ли, суперзадача). Во-вторых, соотнести задачу со средствами ее реализации. И, в-третьих, спросить себя, почему мы имеем то, что имеем. То есть общество, в котором труд - это позорный грех. Это удел презренных, ни на что не способных изгоев.
То, что наше общество (наше общественное бытие или наша социальная онтология, что одно и то же) именно таково, мы все знаем. Ибо объективная реальность такого социального бытия дана нам в ощущениях самого разного типа и качества. Кому не хватает ощущений, тот может заглянуть в данные соцопросов. И убедиться в том, что наша социальная онтология трудно сочетаема с героизацией труда на уровне, достойном внимания этой самой геральдической палаты.
В чем я неправ? А если я прав, то что с нами происходит? Вот вопрос, который бы хотелось обсудить особо детально в ходе анализа Послания Президента РФ Федеральному Собранию.
«Главное, чтобы народ работал...»
С годами эта притча обретает для меня новые и все более глубокие смыслы. Кстати, я все больше склоняюсь к тому, что это не притча. Что Сталин действительно сказал Мао Цзэдуну нечто подобное.
«Главное, чтобы народ работал...» Работал - значит, трудился.
Об особой роли труда говорили и Маркс, и Энгельс. За всю мировую историю никто из философов не прославлял труд так, как они. Не придавал труду такого масштабного - антропологического, онтологического и даже метафизического - значения.
«Владыкой мира будет труд», - пелось в старой революционной песне. Владыкой мира! Почувствуйте масштаб заявки, соотнесите его с исторической конкретикой той эпохи и признайте, что тогда люди умели мечтать.
Плеханов, создавая первую российскую марксистскую организацию, назвал ее «Освобождение труда». Ленин и его последователи построили общество, в котором человек труда был вознесен на пьедестал («кто не работает, тот не ест», «идут хозяева Земли, идет рабочий класс» и так далее). Что произошло потом?
Мы ведь не страдаем тяжелой амнезией? Мы понимаем, что именно произошло. Человек труда в ходе перестройки (я называю ее взрывом, превратившим страну труда в «зону Ч») и последующей монстроизации нашего социального бытия («процессов Ч») был облит презрением. Иначе и быть не может, если вы вначале строите общество, основанное на предельном восхвалении труда, а потом строите общество, основанное на предельном отрицании всего, что вы восхваляли. Это принцип построения постсоветского общества: все, что восхвалялось «гнусными совками», должно теперь подвергаться наибольшему поношению, а все, что поносилось «гнусными совками», должно теперь подвергаться наибольшему восхвалению.
«Совки» больше всего восхваляли труд. Их низвергатели, придя к власти, стали больше всего поносить труд. Так ведь? Это называется инверсией (рассматривая одну из инверсий, Анна Кудинова вспоминает ворожбу ведьм в «Макбете»: «Зло есть добро, добро есть зло»). И что же? Мы отменяем эту инверсию? А ведь она носит основополагающий характер, это краеугольный камень того здания, которое было построено на руинах советского общества. Мы отменяем этот принцип? Мы выдергиваем этот краеугольный камень? Мы начинаем строить новое общество?
Мы преобразуем реальность или мы хотим ее магически заклясть?
Мол, возникнет новый орден - и возродится трудовой героизм. Что собой представляет такая наивность? Знаменует ли она собой лишь качества отдельных людей, благой характер намерений которых я не ставлю под сомнение? Или же она значит нечто большее?
Для начала обсудим конкретное предложение Толбоева, поддержанное Путиным.
Кого именно будут награждать званием «Герой Труда» - шахтера или олигарха? И почему шахтера надо в нынешнем обществе награждать каким-то званием, когда есть вознаграждение денежное? Я говорил на эту тему с шахтерами Кузбасса несколько лет назад. И все они очень сетовали по поводу отсутствия трудовых наград. Мол, в СССР-то все было по-другому. И как же это было хорошо!.. Я решился спросить шахтеров Кузбасса, почему они участвовали в развале СССР, если в СССР все было хорошо. И они мне ответили, что тогда ошибались, а теперь поняли свою ошибку. И очень хотят, чтобы шахты стали государственными. А за трудовые заслуги награждали сообразно масштабу этих заслуг.
Никак не могу сказать, что этот ответ шахтеров привел меня в неописуемый восторг.
Ведь если даже вы просто развелись с женой, а через какое-то время одумались, то не так просто восстановить семью. Для полноценного восстановления семьи нужно:
1) осознание всей глубины совершенной тобою ошибки;
2) признание того, что эту ошибку совершил именно ты (это называется «моя вина», «mea culpa»);
3) потрясение, вызванное осознанием масштаба ошибки и своей вины за ее совершение (греки это называли «катарсис»);
4) обретение нового качества по ту сторону этого потрясения (катарсиса);
5) колоссальные конкретные усилия по исправлению ошибки, совершаемые тобою как изменившимся человеком, имеющие малые шансы на успех и героические по степени накаленной мобилизованности.
Вот что нужно даже для полноценного восстановления семьи после достаточно разрушительного развода, сопровождавшегося взаимными обвинениями и так далее.
А ведь развал СССР и разгром советского образа жизни - это не элементарный развод супругов, не правда ли? В ответе шахтеров меня поразило полное отсутствие того, что я перечислил выше. И прежде всего - катарсиса. Понятно, когда такого катарсиса нет у чужаков... «Смеясь, он дерзко презирал / Земли чужой язык и нравы; / Не мог щадить он нашей славы; / Не мог понять в сей миг кровавый, / На что он руку поднимал!..»
Но шахтеры не чужаки. Они не презирали «земли чужой язык и нравы», ибо СССР был их родиной, а советский образ жизни был той средой, в которой они жили. После того как я защищал Стаханова на передаче «Суд времени», меня наградили шахтерским орденом. И я испытал и чувство гордости, и признательность к тем, кто меня наградил. Но настоящее чувство я испытал бы, если бы шахтеры забастовали в момент развала СССР или в момент, когда Ельцин выпустил преступный указ №1400.
Ничто никогда не вернется, если не произойдет подлинного катарсиса. То есть осознания своей вины за произошедшую катастрофу.
Кстати, о катастрофе.
Самым ярким местом путинского послания была для меня живая оговорка - Путин сначала назвал произошедшее с СССР катастрофой (и впервые придал этой катастрофе не только геополитический статус), а потом резко поправился и заменил слово «катастрофа» словом «кризис».
А ведь действия в условиях катастрофы - это вовсе не действия в условиях кризиса.
Налицо полномасштабная катастрофа трудовой мотивации. В чем природа этой катастрофы? В народе говорят: «Кому война, а кому мать родна». Вот так же и с катастрофой, которую мы переживаем. Для кого-то это катастрофа, а для кого-то - пир во время чумы. Когда вы платите зарплату в 700 долларов профессору, то есть человеку, способному к предельно высокопрофессиональному трудовому усилию, то это катастрофа для профессора. Потому что у него в буквальном смысле этого слова крадут социальное бытие. Ему говорят, что его труд не нужен. Ему предлагают - если он не лох и не лузер - срочно валить за рубеж. И там получать в десять, а то и пятнадцать раз больше. А если он говорит, что он не уедет, потому что хочет служить Родине, то ему отвечают: «Ты не только лох и лузер. Ты хуже. Ты чокнутый! Чем быстрее вымрут такие, как ты, тем лучше».
Но ведь те, кто платит 700 долларов профессору, могли бы заплатить ему иначе. Почему же они этого не делают? Потому что они грабят людей труда. Прежде всего, людей высокоинтеллектуального труда, но и не только. И украв чужую социальную онтологию - создают свою. На эти украденные деньги создают. Так ведь? И это все видят.
Чем сразу же становится возрождение звания «Герой Труда» (то есть возрождение знака!) в условиях, когда этот знак взаимодействует с описанной мною выше реальностью?
Либо возрождение знака знаменует собой построение новой реальности, либо это возрождение должно сочетаться с той реальностью, в которой над трудом издеваются. Тогда звание «Герой Труда» становится унизительной подачкой: «Мы не можем восстановить статус труда, ибо тогда прекратится грабеж, любезный нашему сердцу! Но вы же, в отличие от нас, люди архаичные, люди знака. Получите знак и прекратите настаивать на его связи с реальностью!»
Может быть еще один случай - когда звание «Герой Труда» получит главный бездельник. Или крупный криминальный авторитет.
Итак, или издевка - или... Или катарсис, после которого только и может начаться переустройство общества. В своем послании Путин сказал о многом. О том, что не хватает духовных скреп. О том, что налицо острый дефицит сострадания и солидарности. О том, что нам нужно единство нашей истории. О том, что «креативный» столичный хомяк не имеет ничего общего с созиданием, с подлинной креативностью. О том, что солью земли и подлинно креативным классом является интеллигенция вообще и провинциальная в особенности (врачи, учителя, инженеры, ученые и так далее). Я не хочу девальвировать ценность этих слов. Но Путин не публицист и не аналитик. Он глава государства. Его послание - не талантливая статья умного и тонко мыслящего патриота. Его послание - это политический текст.
Осью политического текста является ответ на вопрос «почему».
Почему не хватает духовных скреп?
Почему в обществе нет ни сострадания, ни солидарности?
Почему отсутствует единство нашей истории? И как это единство сочетаемо с деятельностью Сванидзе, Млечина, Пивоварова?
Почему жирует «креативный хомяк», а соль земли влачит жалкое существование?
В 2012 году Путин, избранный на третий срок, не может давать ответ на эти вопросы, выводя за скобку проблемы личной ответственности за то, что происходит в стране. В противном случае все произносимое - это либо пиар (посылаем разные сигналы в разные слои общества), либо патриотическая публицистика.
Политический текст неразрывно связан с контекстами самого разного рода, включая визуальный. Путин зачитывает послание, а телевидение показывает лица слушающих. Все это видели. Это нечто. Одни слушают текст, не скрывая своей враждебности (между прочим, почему они ее теперь уже и не скрывают?). Другие реагируют в худших традициях советской сервильной номенклатуры (диафрагма поджимается, ляжки напрягаются, на лице гримаса ужаса и восторга, губы рвутся возопить «Одобрямс!», заплывшие извилины шевелятся от скверных мыслей «меня заложат или я заложу»). Все это видели. Политический текст - это не пиаровские сигналы разным группам. Это мобилизация определенного контингента на борьбу за что-то и с кем-то. На борьбу за преобразование реальности. Кого мобилизуют и мобилизуют ли - или компенсируют отсутствие реальной мобилизации обилием знаков этой мобилизации? Знаков, оторванных от реальности по принципу «Нам реальность - вам знаки».
Политический текст - это организованное в систему сообщение, состоящее из ряда сигналов. Для того чтобы сигналы не рассыпались, чтобы сообщение имело системный характер, требуется политическая ось, вокруг которой будут вращаться все посылаемые сигналы.
В каком обществе мы живем? Конечно же, не в том, где возвели на пьедестал и труд, и человека труда. Мы живем в буржуазном обществе. Свой политический текст лидер буржуазного государства по фамилии Путин не может не адресовать классу буржуазии. И дело не в том, что он посылает ему те или иные сигналы. Мол, налоговая шкала будет плоской, госкапитализма не будет, приватизация продолжится и т. д.
Буржуазному классу все эти сигналы нужны, как рыбе зонтик. Ему нужно совсем другое. Чтобы политик по фамилии Путин не мешал ему грабить лохов и прятать деньги за рубежом. Потому что только за рубежом их можно спрятать по-настоящему.
Кстати, единственный действительно политический сигнал, содержащийся в сообщении под названием «Послание», связан с темой «по-настоящему спрятать». Дума уже хотела принять закон о недопустимости для чиновников иностранных счетов и иностранной собственности. Фактически все первые лица государства отвергли этот закон публично. Теперь Путин бросает им вызов и говорит о том, что понимает, насколько им это не понравится. То есть бросает вызов сознательно. Если они будут и дальше сопротивляться - политический кризис перейдет в острую фазу. Путин не может этого не понимать и это делает.
Но, объявляя войну своим коллегам по политическому олимпу и креативным хомякам, Путин не затрагивает буржуазный класс в целом. И не раскалывает его. А только это может быть осью такого политического текста сегодня.
Буржуазный класс объявил войну Путину. Он сделал это по двум причинам.
Причина №1 состоит в том, что буржуазный класс умеет только грабить. Сегодня грабить по-настоящему - это значит изымать средства из бюджета. Изымать их можно либо напрямую, либо за счет организации системы заказов, которые заведомо не будут выполнены. Потому что получившие заказы буржуа откатят часть средств чиновникам, а остальные средства уведут за рубеж. Благословить такой бал воров Путин не может. Потому что воры разграбят бюджет, а ограбленные массы разорвут на части не воров, а самого Путина.
Буржуазный класс пожимает плечами: «Ну и пусть Путина разорвут, нам-то что?»
«Вам-то это, понятно, в кайф, - отвечает Путин, - но меня такой вариант никоим образом не устраивает. И я, как вы видите, человек волевой, находящийся в хорошей форме и наделенный недюжинной волей к жизни. Кто думал иначе - полюбуйтесь».
«Ну, любуемся, - отвечают ему. - Но мы же буржуазный класс! И наша поддержка не может быть обеспечена, если наши интересы не учтены».
В итоге начинается сложный дележ бюджета. Причем Путин должен обеспечить согласование интересов крупной буржуазии и крупного чиновничества, которое, по сути своей, является все той же крупной буржуазией.
Нечиновные буржуа хотят изъять бюджетные средства, передаваемые на их предприятия, и перегнать средства за рубеж (то есть спрятать). А чиновные буржуа хотят сразу изъять бюджетные средства, не передавая их на предприятия. Изъяв же, перегнать за рубеж (то есть опять же спрятать).
К тому же чиновник хотел бы запустить руку в мошну буржуа, который с ним перестал делиться и заявил: «А зачем с тобой делиться, если ты можешь бюджет разграбить?»
Причина №2 намного важнее причины №1. Она состоит в том, что буржуазный класс хочет не только грабить, но и прятать деньги за рубежом. А за рубежом не любят Путина. И говорят буржуазному классу: «Если ты не уберешь Путина, мы начнем экспроприировать твои денежки». Об этом уже не просто говорят. Теперь уже и действуют. Например, принимая «акт Магнитского».
Ну, и что Путин на это ответит буржуазному классу? А также сросшемуся с ним чиновному племени?
Тут есть два варианта. Либо Путин раскалывает класс на компрадоров и национальную буржуазию. И, опираясь на национальную буржуазию и социальные низы, зачищает всех компрадоров. Либо необходимы еще гораздо более радикальные меры. Пока что никакой национальной буржуазии не видно даже в микроскоп. А значит, вся буржуазия объявила войну Путину. Чем ответит Путин? И на кого обопрется?
Мне скажут, что тут ответ вообще невозможен. Но это не так. Пока что у Путина есть несколько вариантов ответа. И каждый из них связан с определенным способом возвести на пьедестал человека труда. Да-да, именно человека труда. Здесь я возвращаюсь к той теме, с которой начал. Ибо она и есть главное. Я ведь всю эту статью так и назвал - «Главное».
Я не буду перебирать несколько разных вариантов, позволяющих Путину опереться на человека труда - это требует отдельного обсуждения. Скажу лишь, что если вся буржуазия объявила войну Путину, то он может опереться только на труд против капитала. И не надо говорить о том, что-де, мол, «есть только один способ это сделать - именно тот, который люб товарищу Кургиняну, и потому товарищ Кургинян все под это подверстывает». Любой политически образованный человек понимает, что есть разные способы это сделать. Но если буржуазный класс действительно объявил войну Путину, то Путин может либо тем или иным способом сделать это - опереться на труд против капитала, либо умереть. Все видели, что Путин умирать не хочет. Но и реальных политических сигналов собственно мобилизационного характера не посылает. И уж тем более не обеспечивает взаимодействие этих сигналов с реальностью.
Путин слегка порыкивает, демонстрирует стать политического Акелы. Но за флажки не прорывается. Он вообще не движется. Он замер - и по сторонам озирается. Он слышит науськивание иноземных охотников и хриплый лай их местных овчарок. Но никаких реальных мобилизационных реакций это у него не вызывает. Даже на уровне текста. Ось отсутствует. Целостное содержание подменено суммой пиар-сигналов и символов.
Отсутствует не только тема отношений между ним и буржуазией. Отсутствует и тема отношений между ним и Западом. Между тем, нельзя запретить элите прятать деньги за рубежом, не разобравшись в историософии. Конечно же, историософией надо заниматься не потому лишь, что тебе надо удержаться у власти. Но если избежать восстания буржуазного класса против лидера можно, только положив конец так называемой счетократии (то есть зависимости нашей элиты от тех стран, где она хранит наворованное), то без историософии с этим классом не разберешься.
Начнешь без нее разбираться - тебе ответят: «Ну как же так, Владимир Владимирович! Вы нам говорили, что мы идем на Запад, поощряли это! Мы вам поверили, перевезли туда семьи, стали обзаводиться иноземными родственниками. Обросли собственностью. А теперь мы от всего этого должны отказаться только ради сохранения вашей драгоценной персоны? Так же нельзя! То есть так можно, если речь идет о нескольких «особых особах» - о том же Тимченко, например. Но системное решение, касающееся десятков тысяч людей, на такой основе, извините, не принимается!»
Именно так ответит Путину буржуазный класс, если он начнет с ним разбираться, игнорируя историософскую проблематику. И в этом случае буржуазный класс будет обладать легитимностью. А значит, он победит Путина, а не Путин его.
Для обеспечения легитимности самого Путина и его победы над буржуазным классом до зарезу нужна историософия. То есть нужно подвести черту под пакостной и несбыточной химерой нашего вхождения в Европу. И тут всё опять, как в «Двенадцати стульях»: утром подводим черту - вечером разбираемся с неприемлемой счетократией, вечером подводим черту - утром разбираемся с этой счетократией. Но сначала мы подводим черту, а потом разбираемся с историософски неприемлемой счетократией.
Можно сколько угодно пожимать плечами и говорить, что такой подход носит избыточно умственный и идеалистический характер. Но очень скоро станет ясно, что другого подхода нет. Что или-или. Или труд против капитала (еще раз подчеркну, что тут могут быть разные формы) и особизм против интегризма - или стремительное превращение Путина в Чаушеску.
Труд - вот главное, о чем сегодня стоит говорить и с политической, и со всех иных точек зрения. Оптимистические утопии, которые содержатся в послании Путина (станем главной сельскохозяйственной страной мира, утвердимся на рынке высоких технологий и пр.) нереализуемы при нынешнем отношении к труду, при сохранении за трудом недопустимого, унизительного места, задаваемого ему нынешним бытием. Нам нужно другое бытие и другое место труда в этом другом бытии. Или это - или смерть.
Другое бытие может возникнуть только по ту сторону мощного катарсиса. Катарсис невозможен без признания собственной вины. Надо признать, что не с кризисом мы имеем дело, а с глубочайшей катастрофой, устроенной врагами, которым не было оказано соответствующего противодействия.
Надо сказать: «Да, не оказали такого противодействия, но окажем. Да, проиграли войну, но возьмем реванш. И некого нам винить в том, что проиграли войну. Только самих себя. Очистившись в огне признания вины за поражение, мы придем к победе». И обеспечим то главное, о чем Сталин поведал Мао Цзэдуну.
«Главное - чтобы народ работал...»
Маяковский писал о том, что, видя свою фамилию в поэтической рубрике, он радуется: «Это мой труд / Вливается в труд моей республики». Но он радовался этому сразу по двум причинам.
Во-первых, потому что понимал высокое качество своего труда. Понимал, что в чистую воду моря под названием «труд моей республики» вливалась чистая вода из реки по имени «Маяковский».
И, во-вторых, потому что гордился чистотой моря труда. Гордился тем, что он как гражданин республики, являющейся «весной человечества», может плыть в ее чистых, общенародных, трудовых водах. Для осуществления полноценного труда, труда, являющегося служением и достойного разного рода званий, включая звание Героя, нужны оба этих условия. Да-да, именно оба! И тут не столько дело в героях труда, сколько в труде как таковом.
Конечно, Маяковский - гений, то есть герой. В отличие от других, такими гениями не являвшихся, он не получил звания героя. Но его это не волновало. И он об этом прямо писал: «Сочтемся славою - ведь мы свои же люди, - / пускай нам общим памятником будет / построенный в боях социализм».
Нет труда вообще. Есть социалистический и капиталистический труд. В прежнее время были Герои Социалистического Труда. Теперь, наверное, должны быть Герои капиталистического труда. Так ведь? Но по очень понятной причине говорится просто о «Герое Труда». Причем говорится так же, как об иных традициях советского времени. Мол, онтологии нет как нет, а знаки прельстительны.
Знаете, как это называется? Культ карго.
Этот культ исповедовали туземцы. Они прельщались знаками, которыми был полон загадочный для них мир белого человека. В основном - самыми элементарными знаками, каковыми были вещи, имевшие непонятное предназначение, но притягательные в качестве амулетов.
Если в подлый перестроечный период существенная часть наших сограждан поклонялась западным вещам как притягательным амулетам, то теперь в виде таких амулетов начинают выступать некоторые знаки, заимствованные из советского периода. Причем речь идет о знаках, беспощадно отсекаемых от связанной с ними социальной бытийственности.
Вкратце перечислю основные из этих знаков, используемых по принципу карго (еще раз подчеркну, что теперь по этому принципу используется уже советская знаковая система).
Знак №1 - народные дружины. Не забыли еще госпожу Слиску, которая хотела задействовать этот амулет для нашего спасения от тотальной криминализации?
Знак №2 - «Моральный кодекс строителя коммунизма». Коммунизма нам не надо. И строить мы его не хотим. Но «Моральный кодекс» вполне себе ничего.
Знак №3 - советский интернационализм, обеспечивающий мирное сосуществование народов с разной верой и национальной культурой. Наплевать на то, что подобное можно было обеспечить только за счет мощной сверхидеи, на которой, как на потолке, сияли люстры разных вер и национальностей. Сверхидеи не хотим, но интернационализм нравится.
Знак №4 - Герой Труда.
Да мало ли еще этих знаков, используемых именно по принципу карго?
Позитивный культ советского карго для меня неизмеримо лучше охаивания советского прошлого. Но, радуясь все новым элементам этого карго, я отдаю себе отчет в том, что карго не способно преодолеть «ситуацию Ч». И напротив, вполне может стать источником усугубления такой ситуации. Что можно один за другим восстанавливать знаки, смиряясь с их оторванностью от онтологии (то есть социальной бытийственности), и продолжать катиться в нынешнем катастрофическом направлении. Осекаясь при произнесении слова «катастрофа» (чур меня, чур!).
А потому давайте все же завершим наше онтологическое исследование. Оно же - разговор о главном, каковым для нас для всех, конечно же, является труд.
Я уже говорил о том, что в случае Владимира Маяковского огромная река его трудового поэтического творчества вливалась в море всеобщего благого труда. Но в это же море может вливаться и маленький ручеек какого-нибудь другого труда. Например, труда обыкновенного пекаря или плотника.
Для того чтобы пекарь или плотник были счастливы (подчеркиваю - не довольны, а счастливы), необходимы все те же два условия.
Первое - ручеек их труда должен вливаться в чистое море всеобщего труда, и они должны в этом море плыть как граждане великого и благого государства.
Второе - их ручеек должен нести в море чистую воду высококачественного труда. И тут неважно, что это всего лишь ручеек. Важно, что ты достойно служишь великому общему делу. И обладаешь за счет этого тем качеством жизни, определяемым словом «быть», без которого количество жизни, определяемое словом «иметь», - это суррогат жизни. То есть жизнь, лишенная счастья и пытающаяся компенсировать отсутствие счастья разного рода материальными удовольствиями.
Окончание - http://gazeta.eot.su/article/glavnoe