День Города. История шестая - Новые неприятности
Карась и Климов в кабинете у Карася. Карась в замечательном расположении духа.
- Представляешь, сам пришел - и сам говорит: сделаю европейский хостел. Из бомжатника. Хостел. Представляешь?
Климов подхихикивает шефу.
Вдруг звонит телефон. Карась берет трубку, слушает, лицо его меняется разительно: застывает, становится испуганным. Он шепчет в трубку:
- Да, конечно. Обязательно сделаем. Нам это раз плюнуть.
Вешает трубку.
Смотрит с ужасом на Климова.
- Ну что, накаркал ты мне комиссию.
Климов не понимает:
- Так что, эти пятьсот человек со всего мира…
- Нет, другие. Но в тех же числах. Какой-то дурак разболтал в области, что у нас чуть ли не по три кафе на душу населения. А духовной жизни - никакой. Через месяц приедут - будут проверять, как у нас с духовностью.
Климов удивлен:
- Да хорошо у нас с духовностью. Церкви вон по всему городу…
Карась смотрит на Климова как на полного идиота.
- И что - церкви? Мне тут список зачитали: во-первых, уважение к разным религиям, во-вторых - историческая идентичность города, в-третьих - почтение к памяти великих людей, которые тут жили.
- А что, у нас тут великие люди жили?
- А вот это и надо выяснить. В общем, задачу вы поняли - выполняйте.
И вот Климов в библиотеке у Евгении. Она стоит на верху стремянки, он внизу - перерывают книги в поисках великих людей.
Климов радуется:
- Вот. Чехов пишет о нас!
- И что пишет? - саркастически интересуется Евгения. Судя по голосу, ей хорошо известна цитата.
- «Провел три дня. Более мерзкого городишки не встречал. Пыль, пьяницы и клопы - из этого состоит весь город». - читает Климов, понимая, что эти слова вряд ли стоит увековечить на памятной доске.
- То есть, вы знали…
- Конечно. Но вообще - Чехов часто такое писал о городах, в которых бывал. Пушкин, кстати, тоже.
- Понятно… То есть, у Пушкина тоже не искать?
- А что искать? Я тебе и так скажу. В нашем городе со знаменитостями туго. Из писателей тут дольше, чем неделю прожили, считай, только трое: тот, который про болезнь куклы писал…
- Мусоргский?
- Сам ты… А молодец, Петя, не ожидала от тебя такой эрудиции. Но, во-первых, Чайковский, а во-вторых, я не про него. А про этого, который:
Кукла Даша заболела,
Не пила вчера, не ела,
Вся в каких-то пятнах -
Очень неприятно…
- Не помню такого, я в детстве мальчиком был, больше про машинки читал. И долго он у нас прожил?
- Да лет пять.
- И много, наверное, написал именно в нашем городе?
- Ни слова. Он первые пять лет у нас жил. Писать научился уже в Петербурге.
- Какая жалость.
- Ну вот. Потом еще поэт Загрядский у нас жил…
- Тоже в младенчестве?
- Да нет, почему же… Взрослый. Приехал, через месяц женился, через два - убил жену в приступе белой горячки. Остальные годы провел в тюрьме нашего гостеприимного города. Прекрасная история. Стоит увековечить.
- Нет, ну если не указывать причину, почему сел… Типа, боролся с каким-нибудь кровавым режимом. Либо с царем, либо со сталинизмом… Когда дело-то было?
- В конце шестидесятых. Не совсем подходит для сталинизма.
- Ну, у нас вечно какой-нибудь «изм» на дворе. Так что оставляем версию как запасную.
- Ну и третий - Алмазов. У его родителей тут недалеко имение было. Как раз на месте, где сейчас фаянсовый завод. Он к родителям часто наведывался. Так что пойдет. Наш человек, местный.
- Прекрасно. А еще что-нибудь?
- Еще у нас была первая публикация одной из сказок Салтыкова-Щедрина. Но это не стоит.
- Почему? Можно какой-нибудь монумент соорудить в виде книги.
- Ага. Пойдешь к начальству на доклад - так ему и распиши, мол, книга, а на ней большими буквами: «Карась - идеалист». Владимир Борисович будет в восторге.
- Мда уж.
- Ну, еще у нас кино снимали про Швамбранию.
- Ценно.
- В общем-то, все.
- Не густо, но для доклада - хватит. А там уж как деятельность разведем - никому мало не покажется.
А в это время тетя Маша звонит в одну из коммунальных квартир города. Ей открывает немолодой сгорбленный лысоватый человек.
- Александр Абрамович? - тетя Маша радуется ему, как родному, - а я как раз к вам. К вам и к Ибрагиму Булатовичу. Примите гостью?
- Проходите, тетя Маша, - расплывается в улыбке Александр Абрамович, - а мы с соседом как раз в шахматы играем.
Они проходят в комнату Александра - небольшую, в советском стиле, где перед столиком с шахматами и чайными чашками в продавленном кресле сидит такой же немолодой и сгорбленный Ибрагим Булатович.
Александр указывает тете Маше на диван, достает для нее чашку - и садится на стул.
Тетя Маша сразу переходит к делу:
- Вот скажите, Александр Абрамович, вы же еврей?
Александр теряется, прячет глаза, как будто его уличили в чем-то постыдном.
- Ну, собственно говоря, если подходить формально…
- А вы, Ибрагим Булатович, - не отстает тетя Маша, - татарин, то есть - мусульманин?
- Не без этого, - улыбается в усы Ибрагим.
- В общем, надо показать религиозную активность. Построим вам мечеть, а вам эту, как ее… ну, в общем, тоже что-нибудь построим.
- Шахматный клуб? - с надеждой в голосе спрашивает Александр Абрамович.
- Нет, эту, религиозную. В общем церковь для вас, нехристей.
Мужчины переглядываются, потом Александр Абрамович набирает в легкие воздух.
- Тетя Маша! Вы не подумайте, мы очень вас уважаем. Но и вы нас поймите. Мы люди немолодые, воспитанные еще в Советском Союзе. Вон, Ибрагим даже в партии был, а я вот только в комсомоле. Мы атеисты. Даже более того - совершенно не представляем, что в этих ваших мечетях и синагогах делают.
- Абсолютно не представляем, - поддерживает друга Ибрагим, - мы инженеры, люди светские. И потом, вы поймите, странно строить мечеть для одного мусульманина, который к тому же еще и не мусульманин ни разу.
Но тетя Маша настроена решительно.
- Начальство сказало - надо разные религии. Значит - надо. Так что уж не знаю как, но поверить вы должны. У вас на это месяц.
Затемнение.
- Представляешь, сам пришел - и сам говорит: сделаю европейский хостел. Из бомжатника. Хостел. Представляешь?
Климов подхихикивает шефу.
Вдруг звонит телефон. Карась берет трубку, слушает, лицо его меняется разительно: застывает, становится испуганным. Он шепчет в трубку:
- Да, конечно. Обязательно сделаем. Нам это раз плюнуть.
Вешает трубку.
Смотрит с ужасом на Климова.
- Ну что, накаркал ты мне комиссию.
Климов не понимает:
- Так что, эти пятьсот человек со всего мира…
- Нет, другие. Но в тех же числах. Какой-то дурак разболтал в области, что у нас чуть ли не по три кафе на душу населения. А духовной жизни - никакой. Через месяц приедут - будут проверять, как у нас с духовностью.
Климов удивлен:
- Да хорошо у нас с духовностью. Церкви вон по всему городу…
Карась смотрит на Климова как на полного идиота.
- И что - церкви? Мне тут список зачитали: во-первых, уважение к разным религиям, во-вторых - историческая идентичность города, в-третьих - почтение к памяти великих людей, которые тут жили.
- А что, у нас тут великие люди жили?
- А вот это и надо выяснить. В общем, задачу вы поняли - выполняйте.
И вот Климов в библиотеке у Евгении. Она стоит на верху стремянки, он внизу - перерывают книги в поисках великих людей.
Климов радуется:
- Вот. Чехов пишет о нас!
- И что пишет? - саркастически интересуется Евгения. Судя по голосу, ей хорошо известна цитата.
- «Провел три дня. Более мерзкого городишки не встречал. Пыль, пьяницы и клопы - из этого состоит весь город». - читает Климов, понимая, что эти слова вряд ли стоит увековечить на памятной доске.
- То есть, вы знали…
- Конечно. Но вообще - Чехов часто такое писал о городах, в которых бывал. Пушкин, кстати, тоже.
- Понятно… То есть, у Пушкина тоже не искать?
- А что искать? Я тебе и так скажу. В нашем городе со знаменитостями туго. Из писателей тут дольше, чем неделю прожили, считай, только трое: тот, который про болезнь куклы писал…
- Мусоргский?
- Сам ты… А молодец, Петя, не ожидала от тебя такой эрудиции. Но, во-первых, Чайковский, а во-вторых, я не про него. А про этого, который:
Кукла Даша заболела,
Не пила вчера, не ела,
Вся в каких-то пятнах -
Очень неприятно…
- Не помню такого, я в детстве мальчиком был, больше про машинки читал. И долго он у нас прожил?
- Да лет пять.
- И много, наверное, написал именно в нашем городе?
- Ни слова. Он первые пять лет у нас жил. Писать научился уже в Петербурге.
- Какая жалость.
- Ну вот. Потом еще поэт Загрядский у нас жил…
- Тоже в младенчестве?
- Да нет, почему же… Взрослый. Приехал, через месяц женился, через два - убил жену в приступе белой горячки. Остальные годы провел в тюрьме нашего гостеприимного города. Прекрасная история. Стоит увековечить.
- Нет, ну если не указывать причину, почему сел… Типа, боролся с каким-нибудь кровавым режимом. Либо с царем, либо со сталинизмом… Когда дело-то было?
- В конце шестидесятых. Не совсем подходит для сталинизма.
- Ну, у нас вечно какой-нибудь «изм» на дворе. Так что оставляем версию как запасную.
- Ну и третий - Алмазов. У его родителей тут недалеко имение было. Как раз на месте, где сейчас фаянсовый завод. Он к родителям часто наведывался. Так что пойдет. Наш человек, местный.
- Прекрасно. А еще что-нибудь?
- Еще у нас была первая публикация одной из сказок Салтыкова-Щедрина. Но это не стоит.
- Почему? Можно какой-нибудь монумент соорудить в виде книги.
- Ага. Пойдешь к начальству на доклад - так ему и распиши, мол, книга, а на ней большими буквами: «Карась - идеалист». Владимир Борисович будет в восторге.
- Мда уж.
- Ну, еще у нас кино снимали про Швамбранию.
- Ценно.
- В общем-то, все.
- Не густо, но для доклада - хватит. А там уж как деятельность разведем - никому мало не покажется.
А в это время тетя Маша звонит в одну из коммунальных квартир города. Ей открывает немолодой сгорбленный лысоватый человек.
- Александр Абрамович? - тетя Маша радуется ему, как родному, - а я как раз к вам. К вам и к Ибрагиму Булатовичу. Примите гостью?
- Проходите, тетя Маша, - расплывается в улыбке Александр Абрамович, - а мы с соседом как раз в шахматы играем.
Они проходят в комнату Александра - небольшую, в советском стиле, где перед столиком с шахматами и чайными чашками в продавленном кресле сидит такой же немолодой и сгорбленный Ибрагим Булатович.
Александр указывает тете Маше на диван, достает для нее чашку - и садится на стул.
Тетя Маша сразу переходит к делу:
- Вот скажите, Александр Абрамович, вы же еврей?
Александр теряется, прячет глаза, как будто его уличили в чем-то постыдном.
- Ну, собственно говоря, если подходить формально…
- А вы, Ибрагим Булатович, - не отстает тетя Маша, - татарин, то есть - мусульманин?
- Не без этого, - улыбается в усы Ибрагим.
- В общем, надо показать религиозную активность. Построим вам мечеть, а вам эту, как ее… ну, в общем, тоже что-нибудь построим.
- Шахматный клуб? - с надеждой в голосе спрашивает Александр Абрамович.
- Нет, эту, религиозную. В общем церковь для вас, нехристей.
Мужчины переглядываются, потом Александр Абрамович набирает в легкие воздух.
- Тетя Маша! Вы не подумайте, мы очень вас уважаем. Но и вы нас поймите. Мы люди немолодые, воспитанные еще в Советском Союзе. Вон, Ибрагим даже в партии был, а я вот только в комсомоле. Мы атеисты. Даже более того - совершенно не представляем, что в этих ваших мечетях и синагогах делают.
- Абсолютно не представляем, - поддерживает друга Ибрагим, - мы инженеры, люди светские. И потом, вы поймите, странно строить мечеть для одного мусульманина, который к тому же еще и не мусульманин ни разу.
Но тетя Маша настроена решительно.
- Начальство сказало - надо разные религии. Значит - надо. Так что уж не знаю как, но поверить вы должны. У вас на это месяц.
Затемнение.