Жил-был... человек по должности. Ну, должность у него такая была, редкая: человек. Известно - бывают должности начальнические, бывают - чаще - исполнительские, а тут ни рыба ни мясо, серединка на половинку, нечто отдельное и даже самообделённое, что ли: человек. Приди кто к нему с проверкой или, там, с ревизией нагрянь, сразу бы и за грудки: что, братец, самозвонствуем? И верно: человек сам себя на эту должность назначил, точнее, он с нею так и родился, как иные, говорят, в рубашках рождаются.
Словом, никакой свободы и никакого выбора: обрядился груздем, полезай в бочку. В бочке человек по должности и проживал.
***
Одно облегчение: все, только обмозговев, устремляются кем-нибудь стать, а ему и в голову такое не приходило. Кем ему ещё-то становиться, когда он уже - всё и во всём - есь: «Се - человек!»
В бочке у человека по должности было, как положено, всё, вся соль земли, во всей силе. Были стены, пол, потолок с неловко зацепившейся за сучок и застрявшей в щели звездой; была и дверь, всегда открытая окном в мир, куда любой мог заглянуть и сказать «Драсьте», но никто почему-то не заглядывал. Давненько уже не заглядывал.
«Дом - полная чаша», - говорил о своём жилье человек по должности, и некому было ему возразить. Или хотя бы головой покачать, с сомнением.
***
В «чашебóчке» у человека по должности, и впрямь, кое-что находилось. Находилась, например, полка с книжками. Книжки были разной толщины и высоты, но всё в пределах разумного. Книжки отличались одна от другой картинками на обложках и заголовками на корешках. Замечательно, что картинки и заголовки обладали способностью меняться. Ну, положим, зарядит на дворе обложной дождь, а на какой-нибудь серой обложке вдруг солнце засветит, и с корешка - буковки, золотом: «Вода - это жизнь». А через минуту глянешь - на том же корешке поблёскивает: «Жизнь, это вода».
Вовнутрь книжек случайному гостю (случись такой) лучше бы не заглядывать без справки о крепком здоровье, потому - не только целые главы, но и отдельные предложения, слова и даже простые буквы вели себя как им заблагорассудится: одна глава могла из середины, прямо на глазах, перебраться в конец книги, другая рассыпáлась на отдельные предложения, предложения перекочёвывали с места на место, слова играли в салочки и прятки, а буквы... Эта пузатая мелочь иной раз так распускалась и расхаживалась, что человеку по должности ничего не оставалось кроме... нет, не цыкнуть построже и не запереть бузотёров в тёмном шкапу на час для острастки, а - поставить на книжную полку чашку с тёплым молоком и блюдце с свежевыпеченной сдобой.
Такая уж у человека должность была.
***
Было у человека по должности нечто, давным-давно ему кем-то подаренное, не вполне ясного назначения, но что он сам назвал так: «свобода». Нечто это представляло собой просторную, в золочёном завитке, раму, как раз в рост человека. Стоило человеку войти в раму и стать ровно посредине её, сверху, со спрятанного на тыльной стороне серебряного гвоздика, тихо посвистывая, спускалась золотая змейка с алым раздвоенным язычком, обвивала шею человека и ласкаясь, целовала его в губы. Человек по должности улыбался змейке, точно старинной какой приятельнице, гладил её по чешуйчатой шкурке и что-то неслышное шептал в ответ.
На левой стойке рамы вязью по виноградному листу было вырезано «Желания», на правой - по листу яблоневому: «Сны». Человек тянулся то вправо, то влево, но сны никогда не сбывались, а желания оставались неудовлетворёнными.
Человек по должности вздыхал, золотая змейка, тихо посвистывая, уползала наверх, пряталась, человек возвращался к обычным и повседневным своим занятиям, которых у него, по его же выражению, «был полон рот».
Ничего не поделаешь: должность!