Лицо цыганской национальности. Джанго Рейнхардт
(23 января 1910, Бельгия - 16 мая 1953, Франция)
Легенды чуть ли не с рождения окружали этого цыгана, выросшего в таборе, не окончившего и начальной школы, не знавшего нот и игравшего искалеченной рукой, но обладавшего манерами принца и музыкальным даром гения.
Он до смерти боялся привидений. Он не мог бороться со своей неодолимой тягой к картам и рулетке, и при этом одинаково хорошо играл во все игры начиная от пинбола до пула. Он обожал кино, особенно голливудские гангстерские фильмы, позаимствовав из них моду на широкополые шляпы, которые лихо водружал набекрень, так что поля закрывали один глаз. У него была ручная обезьянка.
Но конечно, главным была и остается музыка. Джанго Рейнхардт -- признанный основатель цыганского джаза.
Жан-Батист «Джанго» Рейнхардт родился 23 января 1910 г. в местечке Ливерши, недалеко от г.Шарлеруа, в бельгийской провинции Брабант, и вырос в цыганском таборе под Парижем.
С рождения Джанго была уготована судьба бродяги. Вместе с матерью Джанго и его брат Жозеф по прозвищу «Нэ-нэ» кочевали в таборе по всей Франции, к югу до Ниццы, а затем через Италию, Корсику, Алжир обратно к Парижу, в предместьях которого вместе с другими цыганами их семья расположилась на долгие годы.
Джанго начинал играть на скрипке, а затем банджо. До пришествия гитарной эры банджо было аккомпанирующим инструментом №1 - в основном в паре с аккордеоном. Подростком Джанго играл на банджо, а затем и на гитаре с известным тогда итальянским цыганским аккордеонистом Ветезе Герино и другими исполнителями в кафе, ресторанах, на танцах, в заведениях, которые сегодня назвали бы ночными клубами, а также на bals des Auvergnats - «овернских балах», моду на которые завезли в Париж выходцы из французской провинции Овернь (их музыка впоследствии стала одним из источников типично французского музыкального жанра - вальсов-musette).
Аккордеонист Фредо Гардони оставил воспоминания об этих безвозвратно ушедших временах: «Джанго начинал как исполнитель на банджо в «Rose Blanche» в порту Клинянкур у старой таможни, совсем рядом с обычным местом расположения таборов. Это был настоящий кабачок-guinguette, где вы могли отведать устриц и жареного картофеля, выпить белого вина и потанцевать. Первый раз я встретил Джанго, когда он занимался вырезанием из дерева игрушечных дрожек с миниатюрными лошадками. Это было классно - настоящий маленький табор. Джанго было девять лет и уже тогда он великолепно играл на шестиструнном банджо. Настолько хорошо, что выиграл приз на танцах в Рю дю Лап».
Слухи о чудесном даре маленького мануша очень рано пошли гулять по таборам. Говорили, что однажды он на спор с первого раза воспроизвел на банджо семнадцать мелодий, наигранных ему на аккордеоне, которые прежде никогда не слышал. Так зарождалась легенда о Джанго, в которой вымыслы и слухи тесно переплетены с обаянием и харизмой его личности и густо приправлены цыганщиной.
Молодой Джанго также отлично играл на скрипке, которая стала еще одним его проводником в мире музыки, приобщив к фольклорным традициям венгерских цыган (известно, в частности, что Рейнхардт блестяще исполнял «Чардош» Монти в «Coq Hardi» в Тулоне, куда его и брата устроил Савитри). Не исключено, что во время странствований по югу Франции Рейнхард познакомился и с искусством фламенко, в изобилии представленном в цыганских таборах тех мест.
В 1928 г. на пожаре в таборе он получил серьезные ожоги. Как гласит легенда, 2 ноября 1928 г. Джанго вернулся в табор из клуба под утро. Его первая жена - в истории осталось лишь ее имя, Белла, - занималась тем, что продавала на рынке искусственные цветы из целлулоида. Заготовленные на продажу цветы мгновенно вспыхнули, когда Джанго неловко повернул подсвечник. Буквально через несколько минут пылал уже весь табор. Рейнхарду и его жене удалось выбраться из огня, но ценой сильных ожогов. Особенно пострадала левая рука будущего великого гитариста - фактически двигались лишь два пальца, указательный и безымянный.
На полтора года Джанго был прикован к постели, а его музыкальная карьера оказалась под большим вопросом. Видя его страдания, младший брат Джанго принес ему гитару, и покалеченный Рейнхард начал заново учиться играть, заставив персонал госпиталя Св.Луи открыть рот от удивления. Длительными болезненными упражнениями молодой гитарист смог, вопреки всем ожиданиям, преодолеть увечье, попутно разработав собственную самостоятельную технику игры.
К началу 30х Рейнхард вернулся в строй и его дела резко пошли вверх. Возвращение совпало с открытием во Франции мира джаза и было ознаменовано знакомством со скрипачом и пианистом Стефаном Грапелли, работавшим в парижских кабаре и тапером в кинотеатрах.
Джаз и Джанго как будто были созданы друг для друга. Как говорил сам Джанго: «Джаз привлекал меня, поскольку я находил в нем совершенство формы и инструментальную точность, которыми я восхищался в классической музыке, но не мог найти в фольклоре».
Ослепительный талант Джанго и магнетизм его личности быстро сделали его объектом всеобщего внимания в богемных кругах - в мире артистов, художников, музыкантов, писателей и поэтов, в среде которых он вскоре стал своим. Он удивительно легко вошел в круг интеллектуалов-авангардистов. Недостатки образования - а по сути, его полное отсутствие - Джанго компенсировал живым умом и природной сообразительностью.
Играть джаз в те годы было непросто. Первое появление Стефана Грапелли, друга Джанго, на сцене с группой «The Gregorians» в 1930 г. было встречено демонстративным неодобрением со стороны публики, а одна из присутствовавших дам, как рассказывали, вовсю свистела в судейский свисток. «Соло Грапелли было практически неслышно из-за недовольных криков» - вспоминал Хьюг Панасси, один из самых первых ценителей подобной музыки во Франции. По словам аккордеониста Джо Прайвита, «в танцевальных залах тогда висели таблички - «No swing dancing». Свинг мог спровоцировать перебранку или драку. Парням, любившим крепко прижимать к себе девчонок во время танцев, это не нравилось».
Если Грапелли довольствовался сперва скромной ролью пианиста, то Джанго вовсю проявлял свой талант аккомпаниатора, который придал ему известность и спрос со стороны музыкантов и певцов.
Заезжие американские джазмены все как один стремились познакомится с Рейнхардом. Только в 1935 г. клубы, в которых работал Джанго, удостоились визитов солистов калибра Луи Армстронга, Кольмана Хокинса и Артура. Можно только сожалеть, что совместные джемы Рейнхардта с этими артистами не были записаны. Однако то, что сохранилось (практически чудом, учитывая методы записи тех лет) - это уже очень не мало. По счастью, как только гений импровизации Джанго был принят публикой и критиками, сохранение и сбор его записей стало главной заботой дискографов французского джаза.
Несмотря на то, что тиражи были довольно большими, сейчас их практически невозможно найти. После смерти Джанго Рейнхардта цыгане-мануши специально прочесывали «блошиные рынки» в поисках записей своего знаменитого соотечественника. Среди них была и его старшая сестра Сара. Не умея читать, она ходила от прилавка к прилавку, спрашивая пластинки брата «с белой собакой на этикетке».
В годы оккупации Франции Джанго играл даже больше, чем когда это делал ради денег. Дело в том, что нацисты не переносили джаза, этого «кривляния чёрных недочеловеков», любой джазмен подвергался унижениям, арестам, цензуре, а цыган мог быть просто пристрелен без суда и следствия, как случалось то и дело. Каждый концерт Джанго был вызовом оккупантам, дарующим надежду и смелость духа французам-слушателям.
Когда Джанго и вся его группа были настойчиво приглашены на «гастроли по Германии», музыканты разделились и начали скрываться. Рейнхардт покинул Францию и попытался получить убежище в нейтральной Швейцарии, но не будучи, с их точки зрения, «ни евреем, ни цыганом» получил отказ. Затем начался период странствований по Франции, по таборам, меняя их как можно чаще: ведь если бы он был обнаружен в одном из них, убит был бы весь табор. Цыгане понимали, на какой риск идут, но сознательно укрывали своего опального соплеменника. В какой-то момент Джанго решил спрятаться там, где его уже не будут искать - в Париже. Там он открыл свой клуб «La Roulotte» («Фургончик бродячих артистов»).
Высшая точка популярности Джанго пришлась на 1945 год, когда джаз, символ сопротивления оккупантом, стал музыкой освобождения. Кульминацией был сольный концерт с оркестром транспортной авиации.
Конец войны был ознаменова пришествием нового модного жанра, бибопа, и означал, что настают новые времена. Джанго Рейнхардту оказалось непросто адаптироваться к ним. Начиная с 1946 г. он все чаще остается не у дел. Радость Освобождения прошла, эра свинга постепенно умирала. Клуб Джанго закрылся.
В октябре 1946 г. Джанго отправился в единственную в своей жизни гастрольную поездку по США. Большой славы снискать ему там не удалось, хотя его «двухпальцевый стиль» произвел сильное впечатление.
По возвращении в Париж предложения становятся все более редкими. Из-за недостатка предложений Джанго все больше и больше времени посвящает живописи. «Не говорите мне о музыке. Сейчас я занимаюсь живописью» - таков его обычный ответ на предложения по работе.
В начале 50х Рейнхардт перевез свою небольшую семью - Софи «Нагин» Циглер, свою вторую жену, и сына Бабика - из Парижа в небольшой городок Самуа-на-Сене к югу от столицы.
Скончался Великий Джанго 16 мая 1953 г. в возрасте 43 лет: его здоровье было необратимо подорвано голодными скитаниями в дни войны. В эти сорок три года уместилась длинная и насыщенная жизнь, могущая быть примером любого цыганского музыканта.
Легенды чуть ли не с рождения окружали этого цыгана, выросшего в таборе, не окончившего и начальной школы, не знавшего нот и игравшего искалеченной рукой, но обладавшего манерами принца и музыкальным даром гения.
Он до смерти боялся привидений. Он не мог бороться со своей неодолимой тягой к картам и рулетке, и при этом одинаково хорошо играл во все игры начиная от пинбола до пула. Он обожал кино, особенно голливудские гангстерские фильмы, позаимствовав из них моду на широкополые шляпы, которые лихо водружал набекрень, так что поля закрывали один глаз. У него была ручная обезьянка.
Но конечно, главным была и остается музыка. Джанго Рейнхардт -- признанный основатель цыганского джаза.
Жан-Батист «Джанго» Рейнхардт родился 23 января 1910 г. в местечке Ливерши, недалеко от г.Шарлеруа, в бельгийской провинции Брабант, и вырос в цыганском таборе под Парижем.
С рождения Джанго была уготована судьба бродяги. Вместе с матерью Джанго и его брат Жозеф по прозвищу «Нэ-нэ» кочевали в таборе по всей Франции, к югу до Ниццы, а затем через Италию, Корсику, Алжир обратно к Парижу, в предместьях которого вместе с другими цыганами их семья расположилась на долгие годы.
Джанго начинал играть на скрипке, а затем банджо. До пришествия гитарной эры банджо было аккомпанирующим инструментом №1 - в основном в паре с аккордеоном. Подростком Джанго играл на банджо, а затем и на гитаре с известным тогда итальянским цыганским аккордеонистом Ветезе Герино и другими исполнителями в кафе, ресторанах, на танцах, в заведениях, которые сегодня назвали бы ночными клубами, а также на bals des Auvergnats - «овернских балах», моду на которые завезли в Париж выходцы из французской провинции Овернь (их музыка впоследствии стала одним из источников типично французского музыкального жанра - вальсов-musette).
Аккордеонист Фредо Гардони оставил воспоминания об этих безвозвратно ушедших временах: «Джанго начинал как исполнитель на банджо в «Rose Blanche» в порту Клинянкур у старой таможни, совсем рядом с обычным местом расположения таборов. Это был настоящий кабачок-guinguette, где вы могли отведать устриц и жареного картофеля, выпить белого вина и потанцевать. Первый раз я встретил Джанго, когда он занимался вырезанием из дерева игрушечных дрожек с миниатюрными лошадками. Это было классно - настоящий маленький табор. Джанго было девять лет и уже тогда он великолепно играл на шестиструнном банджо. Настолько хорошо, что выиграл приз на танцах в Рю дю Лап».
Слухи о чудесном даре маленького мануша очень рано пошли гулять по таборам. Говорили, что однажды он на спор с первого раза воспроизвел на банджо семнадцать мелодий, наигранных ему на аккордеоне, которые прежде никогда не слышал. Так зарождалась легенда о Джанго, в которой вымыслы и слухи тесно переплетены с обаянием и харизмой его личности и густо приправлены цыганщиной.
Молодой Джанго также отлично играл на скрипке, которая стала еще одним его проводником в мире музыки, приобщив к фольклорным традициям венгерских цыган (известно, в частности, что Рейнхардт блестяще исполнял «Чардош» Монти в «Coq Hardi» в Тулоне, куда его и брата устроил Савитри). Не исключено, что во время странствований по югу Франции Рейнхард познакомился и с искусством фламенко, в изобилии представленном в цыганских таборах тех мест.
В 1928 г. на пожаре в таборе он получил серьезные ожоги. Как гласит легенда, 2 ноября 1928 г. Джанго вернулся в табор из клуба под утро. Его первая жена - в истории осталось лишь ее имя, Белла, - занималась тем, что продавала на рынке искусственные цветы из целлулоида. Заготовленные на продажу цветы мгновенно вспыхнули, когда Джанго неловко повернул подсвечник. Буквально через несколько минут пылал уже весь табор. Рейнхарду и его жене удалось выбраться из огня, но ценой сильных ожогов. Особенно пострадала левая рука будущего великого гитариста - фактически двигались лишь два пальца, указательный и безымянный.
На полтора года Джанго был прикован к постели, а его музыкальная карьера оказалась под большим вопросом. Видя его страдания, младший брат Джанго принес ему гитару, и покалеченный Рейнхард начал заново учиться играть, заставив персонал госпиталя Св.Луи открыть рот от удивления. Длительными болезненными упражнениями молодой гитарист смог, вопреки всем ожиданиям, преодолеть увечье, попутно разработав собственную самостоятельную технику игры.
К началу 30х Рейнхард вернулся в строй и его дела резко пошли вверх. Возвращение совпало с открытием во Франции мира джаза и было ознаменовано знакомством со скрипачом и пианистом Стефаном Грапелли, работавшим в парижских кабаре и тапером в кинотеатрах.
Джаз и Джанго как будто были созданы друг для друга. Как говорил сам Джанго: «Джаз привлекал меня, поскольку я находил в нем совершенство формы и инструментальную точность, которыми я восхищался в классической музыке, но не мог найти в фольклоре».
Ослепительный талант Джанго и магнетизм его личности быстро сделали его объектом всеобщего внимания в богемных кругах - в мире артистов, художников, музыкантов, писателей и поэтов, в среде которых он вскоре стал своим. Он удивительно легко вошел в круг интеллектуалов-авангардистов. Недостатки образования - а по сути, его полное отсутствие - Джанго компенсировал живым умом и природной сообразительностью.
Играть джаз в те годы было непросто. Первое появление Стефана Грапелли, друга Джанго, на сцене с группой «The Gregorians» в 1930 г. было встречено демонстративным неодобрением со стороны публики, а одна из присутствовавших дам, как рассказывали, вовсю свистела в судейский свисток. «Соло Грапелли было практически неслышно из-за недовольных криков» - вспоминал Хьюг Панасси, один из самых первых ценителей подобной музыки во Франции. По словам аккордеониста Джо Прайвита, «в танцевальных залах тогда висели таблички - «No swing dancing». Свинг мог спровоцировать перебранку или драку. Парням, любившим крепко прижимать к себе девчонок во время танцев, это не нравилось».
Если Грапелли довольствовался сперва скромной ролью пианиста, то Джанго вовсю проявлял свой талант аккомпаниатора, который придал ему известность и спрос со стороны музыкантов и певцов.
Заезжие американские джазмены все как один стремились познакомится с Рейнхардом. Только в 1935 г. клубы, в которых работал Джанго, удостоились визитов солистов калибра Луи Армстронга, Кольмана Хокинса и Артура. Можно только сожалеть, что совместные джемы Рейнхардта с этими артистами не были записаны. Однако то, что сохранилось (практически чудом, учитывая методы записи тех лет) - это уже очень не мало. По счастью, как только гений импровизации Джанго был принят публикой и критиками, сохранение и сбор его записей стало главной заботой дискографов французского джаза.
Несмотря на то, что тиражи были довольно большими, сейчас их практически невозможно найти. После смерти Джанго Рейнхардта цыгане-мануши специально прочесывали «блошиные рынки» в поисках записей своего знаменитого соотечественника. Среди них была и его старшая сестра Сара. Не умея читать, она ходила от прилавка к прилавку, спрашивая пластинки брата «с белой собакой на этикетке».
В годы оккупации Франции Джанго играл даже больше, чем когда это делал ради денег. Дело в том, что нацисты не переносили джаза, этого «кривляния чёрных недочеловеков», любой джазмен подвергался унижениям, арестам, цензуре, а цыган мог быть просто пристрелен без суда и следствия, как случалось то и дело. Каждый концерт Джанго был вызовом оккупантам, дарующим надежду и смелость духа французам-слушателям.
Когда Джанго и вся его группа были настойчиво приглашены на «гастроли по Германии», музыканты разделились и начали скрываться. Рейнхардт покинул Францию и попытался получить убежище в нейтральной Швейцарии, но не будучи, с их точки зрения, «ни евреем, ни цыганом» получил отказ. Затем начался период странствований по Франции, по таборам, меняя их как можно чаще: ведь если бы он был обнаружен в одном из них, убит был бы весь табор. Цыгане понимали, на какой риск идут, но сознательно укрывали своего опального соплеменника. В какой-то момент Джанго решил спрятаться там, где его уже не будут искать - в Париже. Там он открыл свой клуб «La Roulotte» («Фургончик бродячих артистов»).
Высшая точка популярности Джанго пришлась на 1945 год, когда джаз, символ сопротивления оккупантом, стал музыкой освобождения. Кульминацией был сольный концерт с оркестром транспортной авиации.
Конец войны был ознаменова пришествием нового модного жанра, бибопа, и означал, что настают новые времена. Джанго Рейнхардту оказалось непросто адаптироваться к ним. Начиная с 1946 г. он все чаще остается не у дел. Радость Освобождения прошла, эра свинга постепенно умирала. Клуб Джанго закрылся.
В октябре 1946 г. Джанго отправился в единственную в своей жизни гастрольную поездку по США. Большой славы снискать ему там не удалось, хотя его «двухпальцевый стиль» произвел сильное впечатление.
По возвращении в Париж предложения становятся все более редкими. Из-за недостатка предложений Джанго все больше и больше времени посвящает живописи. «Не говорите мне о музыке. Сейчас я занимаюсь живописью» - таков его обычный ответ на предложения по работе.
В начале 50х Рейнхардт перевез свою небольшую семью - Софи «Нагин» Циглер, свою вторую жену, и сына Бабика - из Парижа в небольшой городок Самуа-на-Сене к югу от столицы.
Скончался Великий Джанго 16 мая 1953 г. в возрасте 43 лет: его здоровье было необратимо подорвано голодными скитаниями в дни войны. В эти сорок три года уместилась длинная и насыщенная жизнь, могущая быть примером любого цыганского музыканта.