почему я модернист
Групповая выставка в галерее PAPERWORKS
КРИЗИС БЕЗОБРАЗИЯ II
1 февраля в 20:00
Москва, 4-й Сыромятнический пер., д.1, стр.6
…
Художники: Сергей Братков, Владимир Дубосарский и Александр Виноградов, Андрей Кузькин, Кирилл Кто, Анастасия Рябова, Сергей Сапожников, Trashconnection Gallery (Роман Минаев, Валентин Фетисов, Михаил Максимов), Валерий Чтак
Бог сказал, «плодитесь и размножайтесь», и художники, со свойственным простодушием, восприняли это как императив. С тех пор размножение остается единственным, в чем художники преуспевают. Утопические цели, которые мы ставим перед собой, остаются недостигнутыми, всевозможные проекты изменения общества рушатся один за другим, концепции обессмысливаются, зато количество художников и произведений искусства растет по экспоненте. Размножение это то, что мы делаем лучше всего. Многим кажется, что искусство это такой способ лгать, а художники это лучшие лжецы, нет, я уверен, что искусство это суровая правда жизни, но жизни в самом общем значении этого слова, жизни элементарных организмов - клеток, бактерий или раковой опухоли. У многих одноклеточных организмов еще даже нет никаких средств для исследования окружающего пространства, но они уже вовсю пытаются оставить потомство, стать частью истории, текстуализировать свою деятельность, увековечить свою ничтожность.
Представьте себе мир, в котором отменили естественный отбор, это и будет мир современного искусства. Язык искусства релевантен любым высказываниям, все однажды возникшее превращается в текст, записывается и остается жить вечно на складе культуры. Anything goes. Ничего не отсеивается, местность постепенно заполняется разнообразными мутантами на социальном обеспечении, профессиональными мечтателями, калеками, с искусственной вентиляцией потрохов - всем найдется подходящее место под солнцем, так как язык терпит. Каждое знание в равной степени претендует на истинность. Для дифференциации знания и истины требуется внешний наблюдатель, функцию которого обычно выполняет текст, но в нашем случае любые текстуальные практики настолько обесценились, что можно констатировать, что технически мы очень близки к дописьменным первобытным обществам. Арт-сообщество идет по пути примитивизации, но это не регресс в доисторическое прошлое, а постепенное становление некого подобия футуристического «пост-ядерного общества» (почти как в фильме «Mad Max», но совсем не как в «One Million Years B.C»), память которого обширна и запутана до предела, так, что в нем успешно воспроизводятся реалии родоплеменных отношений на фоне современных средств производства и коммуникации.
Все вышеизложенное не является критикой наличной ситуации, скорее это апология безобразию, и радостное предвкушение того что нас всех ждет впереди. Необходимо «плодиться» дальше, это единственный выход, к тому же, так велел Бог, а он вовсе не вымышленный персонаж, как многие думают. Бог это ФСБ.
("почему я модернист")
Статья Лифшица «Почему я не модернист» поражает жесткостью риторики, но в качестве критической позиции для меня неприемлема. Лифшиц пишет в тот момент, когда «модернистский подход» утрачивает свою реальную политическую силу, заключающуюся в дестабилизации культуры, когда выразительный язык окончательно обесценивается в результате однажды запущенного процесса спекуляций и модернизм превращается в орудие фашистов, так же как божественный промысел становится орудием ФСБ. Он рассматривает модернизм уже в застывшей форме, застывшей в виде уродливых объектов и еще более уродливых проявлений политической власти. Но суть модернизма не в произведениях, модернизм это процесс, актуальный только в ситуации конфликта художника и власти. Этот конфликт порождает множество вопросов и вариантов их решений, которые Лифшиц не рассматривает, списывая все на «темные стороны человеческой натуры». Как представитель власти, он призывает не раскачивать лодку и оправдывает консервативную позицию исторической необходимостью. Такой призыв к возвращению к классическому искусству интуитивно расценивается мной как прогноз скорого конца света, обращение к мифологизированной части сознания, прикрывающее попытку упрочения позиции власти.
Кризис в искусстве наступает только в отсутствие конфликта художника и власти. Когда художник перестает воспринимать наличную власть как неудовлетворительную систему связи, и перестает инвестировать в долгосрочный проект строительства нового типа коммуникации наступает стабильность. В этом нет ничего необычного, ведь мир по большей части населен стабильными объектами. В мире действует закон выживания стабильного, частным случаем которого является, например, дарвиновское «выживание наиболее приспособленных». Мыльные пузыри стремятся принять сферическую форму, так как это стабильная конфигурация для тонких пленок, наполненных газом. Кристаллы поваренной соли стремятся принять кубическую форму, потому что при этом достигается стабильная упаковка ионов натрия вместе с ионами хлора. Художник тиражирует удачный объект, потому что таким образом он обеспечивает стабильное существование в системе искусства. Можно сказать, что стабильность это временный кризис формообразования, когда изменяющаяся форма постепенно приходит в соответствие с неким здравым смыслом и становится открытой для понимания. Этот депрессивный процесс. Во время стабильности все со дня на день ждут апокалипсиса, но он не происходит, и с большой вероятностью не произойдет никогда.
Многим кажется, что искусство исчерпало все возможности построения новых коммуникаций. Действительно, альтернативные коммуникации в рамках искусства немыслимы, также как немыслимы альтернативы капитализму. Они за гранью здравого смысла, но это не значит, что их не существует вовсе. Здравый смысл вообще не является территорией искусства, просто закон выживания стабильного привел к тому, что со временем оно настолько пропиталось разумом, что его происхождение от неразумия кажется невероятным. Точно так же любое эволюционное изменение невероятно с точки зрения статистики. Искусство тоже подвержено эволюции, ведь это не просто набор методов производства высказываний, это сложная и действенная практика индивидуального освобождения, имеющая в своем основании законы биологической эволюции, глобальные законы формообразования.
Такие мысли меня посетили о время подготовки выставки «Кризис безобразия-2». Я старался фиксировать их в меру свободного времени и скромных способностей. В своих размышлениях я, может быть, немного отклонился от траектории заданной основной темой выставки, но мой статус со-куратора (то есть второстепенного куратора), полагаю, может служить оправданием этого несоответствия. В центре моего внимания была фигура идеального художника, который играет роль дестабилизирующего элемента культурной эволюции. Художник не тот, кто в своем искусстве воспроизводит уже существующие коды и пытается укорениться в языке, а тот, кто ставит свое искусство на грань выживания, предпочитает дестабилизацию, ошибку, варьирование, пытаясь провести различие в безличной и гомогенной среде изначального медиума, художник ответственный за разрушение скорлупы из слов, в которой находится искусство, освобождающий порядок вещей от всякой связи с источником происхождения, от «формоопределяющего первоначала».
В заключение приведу слова Пикассо (с кровью, правда, вырванные мной из контекста ради выразительности), которые Лифшиц оценивает негативно в своей статье: «Наши музеи - сплошная ложь, люди, занимающиеся искусством, большею частью обманщики… Мы обратили на картины, висящие в музеях, все наши глупости, все наши ошибки, всю нашу бездарность. Мы сделали из них что-то жалкое и смешное. Мы цепляемся за фикции, вместо того чтобы почувствовать внутреннюю жизнь тех, кто сделал эти картины. Нужна тотальная диктатура... диктатура художников... чтобы уничтожить тех, кто обманывал нас, уничтожить шарлатанство, уничтожить предметы обмана, уничтожить привычки, уничтожить очарование, уничтожить историю и всю остальную кучу хлама.»
КРИЗИС БЕЗОБРАЗИЯ II
1 февраля в 20:00
Москва, 4-й Сыромятнический пер., д.1, стр.6
…
Художники: Сергей Братков, Владимир Дубосарский и Александр Виноградов, Андрей Кузькин, Кирилл Кто, Анастасия Рябова, Сергей Сапожников, Trashconnection Gallery (Роман Минаев, Валентин Фетисов, Михаил Максимов), Валерий Чтак
Бог сказал, «плодитесь и размножайтесь», и художники, со свойственным простодушием, восприняли это как императив. С тех пор размножение остается единственным, в чем художники преуспевают. Утопические цели, которые мы ставим перед собой, остаются недостигнутыми, всевозможные проекты изменения общества рушатся один за другим, концепции обессмысливаются, зато количество художников и произведений искусства растет по экспоненте. Размножение это то, что мы делаем лучше всего. Многим кажется, что искусство это такой способ лгать, а художники это лучшие лжецы, нет, я уверен, что искусство это суровая правда жизни, но жизни в самом общем значении этого слова, жизни элементарных организмов - клеток, бактерий или раковой опухоли. У многих одноклеточных организмов еще даже нет никаких средств для исследования окружающего пространства, но они уже вовсю пытаются оставить потомство, стать частью истории, текстуализировать свою деятельность, увековечить свою ничтожность.
Представьте себе мир, в котором отменили естественный отбор, это и будет мир современного искусства. Язык искусства релевантен любым высказываниям, все однажды возникшее превращается в текст, записывается и остается жить вечно на складе культуры. Anything goes. Ничего не отсеивается, местность постепенно заполняется разнообразными мутантами на социальном обеспечении, профессиональными мечтателями, калеками, с искусственной вентиляцией потрохов - всем найдется подходящее место под солнцем, так как язык терпит. Каждое знание в равной степени претендует на истинность. Для дифференциации знания и истины требуется внешний наблюдатель, функцию которого обычно выполняет текст, но в нашем случае любые текстуальные практики настолько обесценились, что можно констатировать, что технически мы очень близки к дописьменным первобытным обществам. Арт-сообщество идет по пути примитивизации, но это не регресс в доисторическое прошлое, а постепенное становление некого подобия футуристического «пост-ядерного общества» (почти как в фильме «Mad Max», но совсем не как в «One Million Years B.C»), память которого обширна и запутана до предела, так, что в нем успешно воспроизводятся реалии родоплеменных отношений на фоне современных средств производства и коммуникации.
Все вышеизложенное не является критикой наличной ситуации, скорее это апология безобразию, и радостное предвкушение того что нас всех ждет впереди. Необходимо «плодиться» дальше, это единственный выход, к тому же, так велел Бог, а он вовсе не вымышленный персонаж, как многие думают. Бог это ФСБ.
("почему я модернист")
Статья Лифшица «Почему я не модернист» поражает жесткостью риторики, но в качестве критической позиции для меня неприемлема. Лифшиц пишет в тот момент, когда «модернистский подход» утрачивает свою реальную политическую силу, заключающуюся в дестабилизации культуры, когда выразительный язык окончательно обесценивается в результате однажды запущенного процесса спекуляций и модернизм превращается в орудие фашистов, так же как божественный промысел становится орудием ФСБ. Он рассматривает модернизм уже в застывшей форме, застывшей в виде уродливых объектов и еще более уродливых проявлений политической власти. Но суть модернизма не в произведениях, модернизм это процесс, актуальный только в ситуации конфликта художника и власти. Этот конфликт порождает множество вопросов и вариантов их решений, которые Лифшиц не рассматривает, списывая все на «темные стороны человеческой натуры». Как представитель власти, он призывает не раскачивать лодку и оправдывает консервативную позицию исторической необходимостью. Такой призыв к возвращению к классическому искусству интуитивно расценивается мной как прогноз скорого конца света, обращение к мифологизированной части сознания, прикрывающее попытку упрочения позиции власти.
Кризис в искусстве наступает только в отсутствие конфликта художника и власти. Когда художник перестает воспринимать наличную власть как неудовлетворительную систему связи, и перестает инвестировать в долгосрочный проект строительства нового типа коммуникации наступает стабильность. В этом нет ничего необычного, ведь мир по большей части населен стабильными объектами. В мире действует закон выживания стабильного, частным случаем которого является, например, дарвиновское «выживание наиболее приспособленных». Мыльные пузыри стремятся принять сферическую форму, так как это стабильная конфигурация для тонких пленок, наполненных газом. Кристаллы поваренной соли стремятся принять кубическую форму, потому что при этом достигается стабильная упаковка ионов натрия вместе с ионами хлора. Художник тиражирует удачный объект, потому что таким образом он обеспечивает стабильное существование в системе искусства. Можно сказать, что стабильность это временный кризис формообразования, когда изменяющаяся форма постепенно приходит в соответствие с неким здравым смыслом и становится открытой для понимания. Этот депрессивный процесс. Во время стабильности все со дня на день ждут апокалипсиса, но он не происходит, и с большой вероятностью не произойдет никогда.
Многим кажется, что искусство исчерпало все возможности построения новых коммуникаций. Действительно, альтернативные коммуникации в рамках искусства немыслимы, также как немыслимы альтернативы капитализму. Они за гранью здравого смысла, но это не значит, что их не существует вовсе. Здравый смысл вообще не является территорией искусства, просто закон выживания стабильного привел к тому, что со временем оно настолько пропиталось разумом, что его происхождение от неразумия кажется невероятным. Точно так же любое эволюционное изменение невероятно с точки зрения статистики. Искусство тоже подвержено эволюции, ведь это не просто набор методов производства высказываний, это сложная и действенная практика индивидуального освобождения, имеющая в своем основании законы биологической эволюции, глобальные законы формообразования.
Такие мысли меня посетили о время подготовки выставки «Кризис безобразия-2». Я старался фиксировать их в меру свободного времени и скромных способностей. В своих размышлениях я, может быть, немного отклонился от траектории заданной основной темой выставки, но мой статус со-куратора (то есть второстепенного куратора), полагаю, может служить оправданием этого несоответствия. В центре моего внимания была фигура идеального художника, который играет роль дестабилизирующего элемента культурной эволюции. Художник не тот, кто в своем искусстве воспроизводит уже существующие коды и пытается укорениться в языке, а тот, кто ставит свое искусство на грань выживания, предпочитает дестабилизацию, ошибку, варьирование, пытаясь провести различие в безличной и гомогенной среде изначального медиума, художник ответственный за разрушение скорлупы из слов, в которой находится искусство, освобождающий порядок вещей от всякой связи с источником происхождения, от «формоопределяющего первоначала».
В заключение приведу слова Пикассо (с кровью, правда, вырванные мной из контекста ради выразительности), которые Лифшиц оценивает негативно в своей статье: «Наши музеи - сплошная ложь, люди, занимающиеся искусством, большею частью обманщики… Мы обратили на картины, висящие в музеях, все наши глупости, все наши ошибки, всю нашу бездарность. Мы сделали из них что-то жалкое и смешное. Мы цепляемся за фикции, вместо того чтобы почувствовать внутреннюю жизнь тех, кто сделал эти картины. Нужна тотальная диктатура... диктатура художников... чтобы уничтожить тех, кто обманывал нас, уничтожить шарлатанство, уничтожить предметы обмана, уничтожить привычки, уничтожить очарование, уничтожить историю и всю остальную кучу хлама.»