Эти теории зрителя-реакции, как я сказал, были тесно связаны с симптоматическими теориями - при этом, наиболее влиятельными были марксистское, феминистское, расистское и империалистическое (пост-колониальные исследования) направления. Идея, как вы помните, состоит в том, что смысл искусства заключен в фоновых социальных и экономических контекстах, контекстах, которые часто маскируются под власть и идеологию, и контекстах, которые, следовательно, присваивают специфический смысл искусству, созданному в этих контекстах, смыслы, которые знающий критик может извлечь на свет, выводя на первый план и разъясняя конкретные фоновые структуры. Все это в достаточной мере истинно; и все ужасно частично, однобоко и искажено, когда берется само по себе, в отрыве от всего прочего.
Эти взгляды способствовали выдвижению концепции, получившей распространение благодаря ранним работам Фуко. Она гласит, что истина как таковая относительна и произвольна; она основана ни на чем ином, как на смещении исторических вкусов, власти, предубеждении или идеологии. Поскольку истина зависит от контекста, следует аргумент, тогда она полностью относительна по отношению к изменяющимся контекстам. Вся истина, следовательно, культурно сконструирована - социальная конструкция пола, социальная конструкция тела, социальная конструкция по большей части всего - и, поскольку вся истина культурно сконструирована, нет и не может быть универсальных истин. К сожалению, сам этот взгляд претендует на то, чтобы быть универсальной истиной. Он делает серию сильных заявлений, которые, как он настаивает, истинны для всех культур (относительная природа истины, контекстуальность заявлений, социальная конструкция всех категорий, историчность истины и т. д.). Этот взгляд, таким образом, заявляет, что универсальной истины не существует вовсе - за исключением его собственной, которая универсальна и недосягаема в мире, где ничто, как предполагается, не может быть универсальным и недосягаемым. Дело не просто в том, что эта позиция насквозь лицемерна и скрывает свои собственные структуры власти и господства; в качестве дополнительного вознаграждения за ее прекрасной и ужасной головой маячит неприкрытый нарциссизм. Однако контекстуализм, на котором основаны все эти теории, не подразумевает в данном случае ни произвола, ни относительности. Он подразумевает обусловленность контекстом, который ограничивает смысл. Другими словами, "контекст" означает "ограничения", а не хаос. Эти контексты ни произвольны, ни субъективны, ни идиосинкразичны (?), ни сконструированы или радикально относительны, в противоположность той порче, которой подверглись эти теории со стороны экстремальных постмодернистов. Так, даже Фуко отбросил этот "чисто конструктивистский" подход ради знания; он называл его "самонадеянным". И даже самый выдающийся интерпретатор очень сильной версии историчности истины, предложенной Гадамером, мог объяснить, что "поскольку ни один контекст не абсолютен, возможны разные линии интерпретации. Но это не радикальный релятивизм, так как не все контексты в равной мере уместны и убедительны... Контекстуализм требует для интерпретации убедительных причин, и предполагается, что эти причины будут действительны и "объективны" в том смысле, как их формулирует любой объективист. [Поэтому] выбор контекста или структуры весьма далек от произвольного". Таким образом, смысл действительно контексто-зависим (это только холоны!), однако это не означает, что смысл произволен или относителен; он основательно закреплен в разнообразных контекстах, которые его ограничивают. И, конечно, эти контексты - будь то в художнике, произведении искусства, зрителе или мире в целом - должны сами по себе быть реальными контекстами, актуально существующими контекстами. Нам не позволительно произвольно выдумывать контексты; ни один дутый контекст недопустим. Скорее всего, контекст, который используется для интерпретации, сам должен быть подтвержден в соответствии со всей паутиной доступных доказательств.
Все это в достаточной мере истинно; и все ужасно частично, однобоко и искажено, когда берется само по себе, в отрыве от всего прочего.
Эти взгляды способствовали выдвижению концепции, получившей распространение благодаря ранним работам Фуко. Она гласит, что истина как таковая относительна и произвольна; она основана ни на чем ином, как на смещении исторических вкусов, власти, предубеждении или идеологии. Поскольку истина зависит от контекста, следует аргумент, тогда она полностью относительна по отношению к изменяющимся контекстам. Вся истина, следовательно, культурно сконструирована - социальная конструкция пола, социальная конструкция тела, социальная конструкция по большей части всего - и, поскольку вся истина культурно сконструирована, нет и не может быть универсальных истин.
К сожалению, сам этот взгляд претендует на то, чтобы быть универсальной истиной. Он делает серию сильных заявлений, которые, как он настаивает, истинны для всех культур (относительная природа истины, контекстуальность заявлений, социальная конструкция всех категорий, историчность истины и т. д.). Этот взгляд, таким образом, заявляет, что универсальной истины не существует вовсе - за исключением его собственной, которая универсальна и недосягаема в мире, где ничто, как предполагается, не может быть универсальным и недосягаемым. Дело не просто в том, что эта позиция насквозь лицемерна и скрывает свои собственные структуры власти и господства; в качестве дополнительного вознаграждения за ее прекрасной и ужасной головой маячит неприкрытый нарциссизм.
Однако контекстуализм, на котором основаны все эти теории, не подразумевает в данном случае ни произвола, ни относительности. Он подразумевает обусловленность контекстом, который ограничивает смысл. Другими словами, "контекст" означает "ограничения", а не хаос. Эти контексты ни произвольны, ни субъективны, ни идиосинкразичны (?), ни сконструированы или радикально относительны, в противоположность той порче, которой подверглись эти теории со стороны экстремальных постмодернистов.
Так, даже Фуко отбросил этот "чисто конструктивистский" подход ради знания; он называл его "самонадеянным". И даже самый выдающийся интерпретатор очень сильной версии историчности истины, предложенной Гадамером, мог объяснить, что "поскольку ни один контекст не абсолютен, возможны разные линии интерпретации. Но это не радикальный релятивизм, так как не все контексты в равной мере уместны и убедительны... Контекстуализм требует для интерпретации убедительных причин, и предполагается, что эти причины будут действительны и "объективны" в том смысле, как их формулирует любой объективист. [Поэтому] выбор контекста или структуры весьма далек от произвольного".
Таким образом, смысл действительно контексто-зависим (это только холоны!), однако это не означает, что смысл произволен или относителен; он основательно закреплен в разнообразных контекстах, которые его ограничивают. И, конечно, эти контексты - будь то в художнике, произведении искусства, зрителе или мире в целом - должны сами по себе быть реальными контекстами, актуально существующими контекстами. Нам не позволительно произвольно выдумывать контексты; ни один дутый контекст недопустим. Скорее всего, контекст, который используется для интерпретации, сам должен быть подтвержден в соответствии со всей паутиной доступных доказательств.
Reply
Leave a comment