Иван Ампилогов · Бакланы. #черныйВаня
Колян Архипенко стоял в просторной комнате, скорее, в каком-то промышленном цеху, заготовке к промышленному цеху, там не было и следа производственных мощностей, одни голые стены. Перед ним, с загоне из наскоро закрепленных железных труб и обрезков арматуры, шевелилась грязно-серая масса, распадающаяся на отдельные пятна или образуя сгустки. В углу лежали пластиковые мешки и они тоже шевелились.
«Да...», сказал сам себе Колян, представив объем работы. Немаленький. Но нужно сделать. Но как?
Он осмотрелся по сторонам - прежде всего нужно обеспечить тару, удобство вывоза. Вокруг голый бетон. «Пидары, работу дают, инструмента не дают», сказал он себе. Тут всплыла неясная, почему-то засевшая в памяти сцена из какого-то романа, читали, видно, по радио, еще до всяких интернетов, такая сцена: старуху в колхозе выгоняют убирать сено, та пенсионерка и работать не должна, но ее все равно склоняют, а напоследок говорят: «И вилы свои бери!». Так и тут.
Он позвонил начальнику: «Я это… вот что интересуюсь: а вывозит как будем? Навалой кидать, мешков-то нет…». Навалой сказали кидать. Водитель мараться не станет, водители никогда не помогают, козлы. И разгружать? А куда ссыпать? Яму рыть?
На глазах объем работы увеличивался, дорастал неожиданными осложнениями, трудоемкими задачами.
«Извиняюсь еще раз, пусть водитель лопат привезет… Зачем? Ну, понадобятся, нужны… как без лопат?..»
Ладно, нужно обеспечить основной процесс. Он послонялся немного по углам и нашел - обрезок трубы сантиметров 30 длиной, ухватистый. То, что нужно. Вернулся, зашел в загон.
Нужно опробовать. Он выбрал небольшое существо. Оно сидело, не в силах стать на лапы, посматривало. Колян приблизился и, сильно не размахиваясь, ударил. Существо затрепетало, забилось, крылья распустило, и тогда он ударил уже сильнее, потом еще и еще. Под трубой слегка похрустывало, но в целом было мягко. Утихло, но недолго еще подрагивало.
В общем, можно. И он принялся. Скоро перестал боятся брать в руки, запачкаться, относил на два метра, клал на пол и одним, иногда двумя ударами убивал. Приноровился попадать в голову. Откидывал на кучу и шел за новым.
Сначала перебил самых мелких и слабых, больших оставил на конец. Он заметил, что этих существ, воняющих мазутом, было несколько разновидностей - одни размером с голубя, другие с утку - но с длинным клювом, а было 2 так совсем крупных, гуси, наверное. Только цвета все одного, грязно-серого.
Он решил выйти на воздух, перекурить, рука уставала, пробовал сменить ее на левую, но было неудобно, бить приходилось много раз. Но и набил уже немало, куча росла. Блин, потом ее перегружать надо будет ближе к воротам, когда машина придет. Вовремя вышел: подъехал старенький джип-паджеро, из него вылезла деваха, в руках баклан, подбегает с ним: «А мы вот еще привезли, нам сказали куда. Мы его почистили, ожил, кушать только когда начнет непонятно. Водичкой попоили, он головой машет, не хочет, а мы - нет, нужно, пей, пей.» Он взял существо, дождался, когда уедут, занес к другим и бросил к ним. Хорошо, что не видела, подняла б хай.
«Не поленились же приехать, - думал Колян. - С Феодосии, наверное. Бензину сколько пожгли, с жиру бесятся». Он приспособился работать по-новому: поставил найденный на дворе бетонный куб с ящик размером, а потом, взяв за ноги, размахнувшись, стукал существ о куб этот головами. Гораздо легче. И быстрее.
Вчера начальник его, самый высший, причем, вызвал к себе и говорит. «Работа есть на завтра, с выездом. В Щелкино поедешь, тебе объяснят. Примешь участие в очистке Крыма от экокатастрофы». «Песок таскать, что ли? Одному?» «Нет, таскать ничего не надо. Там птицы эти, в мазуте. Дохлые уже все, но есть и не совсем. Их надо, того, подготовить к вывозу. Что они там лежать будут? Погрузить, в общем. На атомной станции».
Колян видел этих птиц в новостях. Еще подумал: жил бы поближе к морю, ходил бы искать. Их ощипал, отмыл, отмочил - вот тебе и целая утка. А сколько она на базаре стоит?
Архипенко работал рабочим предприятия жилищно-коммунального комплекса и зарабатывал не так уж много. Уток он не ел, наверное, с армии, их там почему-то битой уткой кормили все два года. Если есть посвежее, так себе можно взять, подумал он очень быстро, еще по ходу разговора.
Добил последних средних, длинноклювых. Принялся за гусей. Тех за лапы не схватишь, большие. Бил трубой, они даже голов не отворачивали, крутили только ими на длинных шеях, смотрели осоловело.
Потом вспомнил о мешках и на кураже не стал даже заморачиваться - просто лупил трубой, по массе той, что внутри, а потом высыпал содержимое до кучи. Взял один, не совсем порваный, сунул туда одного гуся и двух средних. А потом мелких еще двух.
Тут приехала машина, перетаскал все, в кузов покидал, мешок свой не забыл, отъехали не так уж далеко, в степь заехали, водитель хотел где-то поближе к дороге тормознуть, но Колян уговорил его подобраться ближе к лощинке одной неглубокой, немного покопал, все с кузова туда перекинул, замлей присыпал, подумав: «Да хрен кто здесь найдет, поля дикие вокруг, к весне травой затянет», потом сфоткал не телефон свежую земляную кучу - для начальника, чтоб не заебывал. Уже в Ленино водитель достал вдруг банку разбавленного аптечного спирта и сказал: «Ну, помянем». Домой Архипенко пришел поддатым.
Жена на кухне возилась, когда он ввалился: «Что это? Что ты опять приволок?». Стало обидно - никогда она не ожидала от него приятного, вечно ждала плохого чего-то. Даже когда он вот как сейчас с хорошим шел, порадовать ее. «Мясо, дура!» Лицо жены сменилось на заинтересованное. Он высыпал тушки на пол. «Ощипаешь, отмоешь - и готово», говорил он жене уже по-хозяйски, уверенно, для него необычно, добытчиком. «Ой, а воняют-то как! Как на заправке!», сказала жена, однако с одобрительным подтекстом. Тут один баклан вдруг ожил, встрепенулся, силы какие-то почувствовал, и с криком диким, динозавровым, доисторическим, хлопая слипшимися крыльями, побежал под стол. Колян полез за ним, матерясь, вытащил, и в ярости лупил кулаком по прижатой к полу голове. Женя стояла рядом, стиснув кулаки у груди, только разок коротко взвизгнула.
А в коридоре, оказывается, стоял сын Ромка и снимал все на телефон.
«Во прикол…» шептал он, а потом побежал на улицу, крича в трубку: «Пацаны, ща прикол покажу, пахан отмочил, гуся дикого на кухне у нас замочил!»
…Некоторые исследователи неизвестных пределов физики, разработчики квантовой теории утверждают, что прошлого нет, оно каждый раз рождается, когда некто вспоминающий активизирует свою память, свое, так сказать, пребывание в этом прошлом. Но можно развить эту мысль и далее, скажем, задаться вопросом, а не могут ли накладываться, один на другое, некий эпизод прошлого, но на настоящее, когда в одном месте и прошлое, и настоящее встречаются? А не может ли этот некто в прошлом, таким образом, почувствовать для него того будущее, ставшее потом его сегодняшним днем? Возможно, физики-теоретики и это смогут когда-нибудь доказать.
Но в приложении к нашей истории видим мы высокого черного парня, бог знает сколько лет назад, идущего по осеннему пляжу - длинному, спокойному, пустынному, и в почти свободной от мыслей его голове есть только удивление и даже благоговение перед этим необъятным морским простором, этим небом, этими совершенных форм волночками, совсем небольшими, кротко шипящими, когда заворачивались они, разбивались о плотный мокрый песок. «Благодарю тебя, Господи, за мир этот, творение твое, прекрасное твое, безразмерное», только и мог бормотать Ваня, не имея сил и слов более определенно формулировать. Но вот фигура эта, полупрозрачная, призрачная, появляется в наши дни, там же, на пляже близ Феодосии, и движется она, и дети, самые чуткие дети могут замечать ее у границ зрения, чувствовать, и вот фигура эта следует далее, и видит несчастных, покрытых радужной пленкой, умирающих птиц, и мертвого дельфина, медленно плывущего в волнах, своей мыслью видит он и непоправимо испачканных крабов, и моллюсков, и рыб, и миллиарды более маленьких существ, их тела, их агонии. И вот возвращается наш странник в свое прошлое, и вот он уже там, еще там, и переносится он в будущее, прозревает будущее, перенесся к нам. Увидел все и ужаснулся.
«Да...», сказал сам себе Колян, представив объем работы. Немаленький. Но нужно сделать. Но как?
Он осмотрелся по сторонам - прежде всего нужно обеспечить тару, удобство вывоза. Вокруг голый бетон. «Пидары, работу дают, инструмента не дают», сказал он себе. Тут всплыла неясная, почему-то засевшая в памяти сцена из какого-то романа, читали, видно, по радио, еще до всяких интернетов, такая сцена: старуху в колхозе выгоняют убирать сено, та пенсионерка и работать не должна, но ее все равно склоняют, а напоследок говорят: «И вилы свои бери!». Так и тут.
Он позвонил начальнику: «Я это… вот что интересуюсь: а вывозит как будем? Навалой кидать, мешков-то нет…». Навалой сказали кидать. Водитель мараться не станет, водители никогда не помогают, козлы. И разгружать? А куда ссыпать? Яму рыть?
На глазах объем работы увеличивался, дорастал неожиданными осложнениями, трудоемкими задачами.
«Извиняюсь еще раз, пусть водитель лопат привезет… Зачем? Ну, понадобятся, нужны… как без лопат?..»
Ладно, нужно обеспечить основной процесс. Он послонялся немного по углам и нашел - обрезок трубы сантиметров 30 длиной, ухватистый. То, что нужно. Вернулся, зашел в загон.
Нужно опробовать. Он выбрал небольшое существо. Оно сидело, не в силах стать на лапы, посматривало. Колян приблизился и, сильно не размахиваясь, ударил. Существо затрепетало, забилось, крылья распустило, и тогда он ударил уже сильнее, потом еще и еще. Под трубой слегка похрустывало, но в целом было мягко. Утихло, но недолго еще подрагивало.
В общем, можно. И он принялся. Скоро перестал боятся брать в руки, запачкаться, относил на два метра, клал на пол и одним, иногда двумя ударами убивал. Приноровился попадать в голову. Откидывал на кучу и шел за новым.
Сначала перебил самых мелких и слабых, больших оставил на конец. Он заметил, что этих существ, воняющих мазутом, было несколько разновидностей - одни размером с голубя, другие с утку - но с длинным клювом, а было 2 так совсем крупных, гуси, наверное. Только цвета все одного, грязно-серого.
Он решил выйти на воздух, перекурить, рука уставала, пробовал сменить ее на левую, но было неудобно, бить приходилось много раз. Но и набил уже немало, куча росла. Блин, потом ее перегружать надо будет ближе к воротам, когда машина придет. Вовремя вышел: подъехал старенький джип-паджеро, из него вылезла деваха, в руках баклан, подбегает с ним: «А мы вот еще привезли, нам сказали куда. Мы его почистили, ожил, кушать только когда начнет непонятно. Водичкой попоили, он головой машет, не хочет, а мы - нет, нужно, пей, пей.» Он взял существо, дождался, когда уедут, занес к другим и бросил к ним. Хорошо, что не видела, подняла б хай.
«Не поленились же приехать, - думал Колян. - С Феодосии, наверное. Бензину сколько пожгли, с жиру бесятся». Он приспособился работать по-новому: поставил найденный на дворе бетонный куб с ящик размером, а потом, взяв за ноги, размахнувшись, стукал существ о куб этот головами. Гораздо легче. И быстрее.
Вчера начальник его, самый высший, причем, вызвал к себе и говорит. «Работа есть на завтра, с выездом. В Щелкино поедешь, тебе объяснят. Примешь участие в очистке Крыма от экокатастрофы». «Песок таскать, что ли? Одному?» «Нет, таскать ничего не надо. Там птицы эти, в мазуте. Дохлые уже все, но есть и не совсем. Их надо, того, подготовить к вывозу. Что они там лежать будут? Погрузить, в общем. На атомной станции».
Колян видел этих птиц в новостях. Еще подумал: жил бы поближе к морю, ходил бы искать. Их ощипал, отмыл, отмочил - вот тебе и целая утка. А сколько она на базаре стоит?
Архипенко работал рабочим предприятия жилищно-коммунального комплекса и зарабатывал не так уж много. Уток он не ел, наверное, с армии, их там почему-то битой уткой кормили все два года. Если есть посвежее, так себе можно взять, подумал он очень быстро, еще по ходу разговора.
Добил последних средних, длинноклювых. Принялся за гусей. Тех за лапы не схватишь, большие. Бил трубой, они даже голов не отворачивали, крутили только ими на длинных шеях, смотрели осоловело.
Потом вспомнил о мешках и на кураже не стал даже заморачиваться - просто лупил трубой, по массе той, что внутри, а потом высыпал содержимое до кучи. Взял один, не совсем порваный, сунул туда одного гуся и двух средних. А потом мелких еще двух.
Тут приехала машина, перетаскал все, в кузов покидал, мешок свой не забыл, отъехали не так уж далеко, в степь заехали, водитель хотел где-то поближе к дороге тормознуть, но Колян уговорил его подобраться ближе к лощинке одной неглубокой, немного покопал, все с кузова туда перекинул, замлей присыпал, подумав: «Да хрен кто здесь найдет, поля дикие вокруг, к весне травой затянет», потом сфоткал не телефон свежую земляную кучу - для начальника, чтоб не заебывал. Уже в Ленино водитель достал вдруг банку разбавленного аптечного спирта и сказал: «Ну, помянем». Домой Архипенко пришел поддатым.
Жена на кухне возилась, когда он ввалился: «Что это? Что ты опять приволок?». Стало обидно - никогда она не ожидала от него приятного, вечно ждала плохого чего-то. Даже когда он вот как сейчас с хорошим шел, порадовать ее. «Мясо, дура!» Лицо жены сменилось на заинтересованное. Он высыпал тушки на пол. «Ощипаешь, отмоешь - и готово», говорил он жене уже по-хозяйски, уверенно, для него необычно, добытчиком. «Ой, а воняют-то как! Как на заправке!», сказала жена, однако с одобрительным подтекстом. Тут один баклан вдруг ожил, встрепенулся, силы какие-то почувствовал, и с криком диким, динозавровым, доисторическим, хлопая слипшимися крыльями, побежал под стол. Колян полез за ним, матерясь, вытащил, и в ярости лупил кулаком по прижатой к полу голове. Женя стояла рядом, стиснув кулаки у груди, только разок коротко взвизгнула.
А в коридоре, оказывается, стоял сын Ромка и снимал все на телефон.
«Во прикол…» шептал он, а потом побежал на улицу, крича в трубку: «Пацаны, ща прикол покажу, пахан отмочил, гуся дикого на кухне у нас замочил!»
…Некоторые исследователи неизвестных пределов физики, разработчики квантовой теории утверждают, что прошлого нет, оно каждый раз рождается, когда некто вспоминающий активизирует свою память, свое, так сказать, пребывание в этом прошлом. Но можно развить эту мысль и далее, скажем, задаться вопросом, а не могут ли накладываться, один на другое, некий эпизод прошлого, но на настоящее, когда в одном месте и прошлое, и настоящее встречаются? А не может ли этот некто в прошлом, таким образом, почувствовать для него того будущее, ставшее потом его сегодняшним днем? Возможно, физики-теоретики и это смогут когда-нибудь доказать.
Но в приложении к нашей истории видим мы высокого черного парня, бог знает сколько лет назад, идущего по осеннему пляжу - длинному, спокойному, пустынному, и в почти свободной от мыслей его голове есть только удивление и даже благоговение перед этим необъятным морским простором, этим небом, этими совершенных форм волночками, совсем небольшими, кротко шипящими, когда заворачивались они, разбивались о плотный мокрый песок. «Благодарю тебя, Господи, за мир этот, творение твое, прекрасное твое, безразмерное», только и мог бормотать Ваня, не имея сил и слов более определенно формулировать. Но вот фигура эта, полупрозрачная, призрачная, появляется в наши дни, там же, на пляже близ Феодосии, и движется она, и дети, самые чуткие дети могут замечать ее у границ зрения, чувствовать, и вот фигура эта следует далее, и видит несчастных, покрытых радужной пленкой, умирающих птиц, и мертвого дельфина, медленно плывущего в волнах, своей мыслью видит он и непоправимо испачканных крабов, и моллюсков, и рыб, и миллиарды более маленьких существ, их тела, их агонии. И вот возвращается наш странник в свое прошлое, и вот он уже там, еще там, и переносится он в будущее, прозревает будущее, перенесся к нам. Увидел все и ужаснулся.