Музыкой навеяло...
...а точнее - одной даже не квентой, а заявкой. Просто - пришел сюжет, точнее - характер... вот, пришел - рассказ принес:) О себе и не только.
мои благодарности Натали (Одной Змее), Ринону, Тас, Мыши и Лису - а так же тому, чья заявка меня так вдохновила. Ну, и Таурлину заодно.
Да, имя Морквессэ поддается редактированию, просто я не знаю, как его еще могут звать.
***
…а еще звери с ума сходили. На своих кидались, дрались не то, что за самку или добычу - а просто так, и - до смерти… и нападали - не только на людей-охотников, что да, то да. После войны особенно было страшно - никогда не знаешь, как на охоте будет: или ты зверя, или уж звери - тебя. Того охотника, которого рысь порвала, как раз Таурлин и пользовал - и вытянул, хоть и тяжело было. Когда принесли - даже не верилось, что справится: эльф тот столько крови потерял, да еще и живот когтями разорван… Но - вытянул. Пел ему - без слов, как мама учила, чтобы кровь текла медленно-медленно, затянул и зашил все раны, мох прикладывал, травы… Он же тут, лиг на 5, если не больше каждую травинку знает, каждый лист - как знакомого, знает, когда собрать, как хранить, как сделать для целительского дела пригодными… Мох, вот, сушит - белый мох с дальнего болота, его же сушить надо осторожно, тут целое искусство, на самом-то деле: нужно знать, когда собирать, как сушить, чтобы не спалило солнце или чтобы не подгнил в тени… словом - много разного нужно знать и уметь целителю-лайквендо. А Таурлин как раз им и был - одним из лучших, наверное, на всю округу, если не единственным. Мама его тоже целила - но сейчас ее не было… уже давно - она просто не вернулась однажды, и Таурлин понял, чуть позже, чем отец, но тоже понял - она не вернется. Никогда. И никак ей не поможешь - будь ты хоть дюжину раз целитель.
Ей - нет, а другим - вполне.
Когда войско Валар пришло на эту землю, чтобы избавить ее от Моргота, тот, кого называли Эонвэ, послал гонцов к каждому порогу и глашатаев в леса и долины - чтобы каждый, кто слышит, мог бы присоединиться к воинству. Таурлин - услышал и даже говорил с тем, кто видел гонца Западного Края - по словам того охотника, гонец был величествен и прекрасен, и не иначе как из Майар - впрочем, ни Майар, ни, тем более, Валар тот лайквендо прежде не видел, но уверял, что тут не ошибся. А у Таурлина загорелось сердце - он понял, что должен, просто должен, и все - быть там, где великие Западные Владыки сражаются с Врагом. К слову, Таурлин хорошо понимал, что не юношеский восторг им движет, и не жажда подвига: все же был он достаточно взрослым эльфом. Но то, что целителю есть, что делать на войне - это Таурлин знал четко, время такое, что поделать… Опыта по части исцеления ран ему было не занимать, да и на орков нагляделся, хотя, конечно, предпочел бы вовсе обойтись без такого сомнительного удовольствия, как орочьи морды на расстоянии в два полета стрелы. Но - война, на войне так бывает. Так что когда собиралось ополчение Оссирианда, Таурлин был с ними. На его пустые руки поглядывали с недоумением, а вот на торбу - с пониманием и огромным, подстать ее размеру, уважением: целитель собрал едва ли не все свои припасы, на всякий случай, «чтобы лишний раз не бегать». Груз этот он никому нести не доверял и поначалу, пока не приладился, уставал так, как только раз в жизни приходилось - когда выхаживал того охотника. Но потом привык и так и шел с воинами - единственный безоружный. Целитель.
Целитель. Так он назвался - со сдержанной гордостью - когда ополченцы дошли, наконец, до места сбора. Так держался - какое-то время… до первого вечера, точнее - до ночи, потому как работы в целительских палатах было столько, что никакого дня-вечера просто не различали. Этот день не оставил Таурлину ни следа гордости, даже и сдержанной, а только тяжесть на сердце и страшенную растерянность. Он, уверенный в своем мастерстве, оказывался беспомощен перед прежде невиданными ранами и болезнями, он не понимал, как быть, если нет времени на то, чтобы заговорить кровь - не от того, что надо куда-то бежать, а просто - таким потоком она льется; он не мог понять, что делать со смертным - и почему же у него, Таурлина, сына и ученика Галенлас, ну, никак не получается даже снять боль, не говоря уже о том, чтобы срастить перебитую кость руки Адана… У него, Таурлина, не получается - а у них, других целителей из нолдор - получается все. Ну, просто все, или почти все - да еще и такими способами, о которых Таурлин и не слыхивал.
Несколько дней… или больше, чем несколько? - словом, достаточно для того, чтобы понять - Таурлин проработал в целительских палатах на равных с другими, а потом сдался. Он делал только то, что умел и как умел - счастье, что ранения были несложные… то есть - для них несложные, Таурлин работал на пределе своих сил и знаний, но их явно не хватало. Последней каплей стал эльф-воин, лучник, нолдо… нет, не отравленный - но хуже, чем отравленный. То есть - да, ранили его дротиком, да, с паучьим ядом или чем-то схожим - по крайней мере это Таурлин определил… но больше не смог сделать ничего. Просто ничего - воин с пробитым легким молча истек кровью на руках у целителя. Это было страшнее всего, наверное, даже страшнее нападения орков, страшнее гибели мамы… да, наверное - даже этого. Таурлин бился над раненым, как рыба об лед, но воин неостановимо уходил - и ушел к полуночи… с жуткой улыбкой, Таурлин ее долго еще видел - так может улыбаться тот, кто предельно измучился, и вот мука окончена… Что с ним было - до этой раны, как он жил, кто он такой? Как получилось, что и самые сложные, и самые простые и потому безотказные способы унять кровь и удержать фэа, оказались равно бесполезны? Таурлин не мог понять - весь его жизненный опыт восставал против того, что видели глаза и знало сердце.
- Что же с ним такое, что же? - Таурлин не сразу понял, что спрашивает вслух. Понял, когда получил ответ:
- Жить не хотел больше, среди наших такое бывает.
Печальный голос был, вроде бы, знаком, но Таурлин не сразу сложил голос и имя - как-то не до знакомств было в круговерти работы… Потом вспомнил:
- Гвайлин! Скажи, да кто же он такой, что жить не хотел? Кто они, эти ваши, что у них такое - бывает?!
Гвайлин, которого еще называли Сулиндо, пожал плечами:
- Как тебе сказать - кто… Дружинник Куруфина, то есть - уже бывший дружинник… давно уже - бывший…
Склонился к раненому… то есть - к мертвому… коснулся щеки, улыбнулся почти так же отчаянно - простился. На родном им обоим языке.
- Ты его знаешь?
- Знал. Да. Я - тоже… тоже - бывший… только не дружинник… повезло, наверное… - вздрогнул, как очнулся, увидел, как смотрит на него Таурлин, попытался улыбнуться, но тут же понял, что зря, и ничего хорошего из этой попытки не выйдет. Вздохнул: - Ты извини, я пойду… работы еще море…
И ушел.
А Таурлин остался с чувством такой безмерной пустоты внутри, словно был он - треснувшей чашей, из которой утекла вся вода… может, и утекла, хоть не вода и не кровь - но силы как-то все разом вышли, только и хватило на то, чтобы укрыть мертвого эльфа («давно уже - бывший…», да теперь уже точно - и совсем) и дойти до выхода из шатра. Внутри ему уж точно было нечего делать. Пока.
Впрочем, в эту ночь целительское умение лайквендо еще раз потерпело поражение, правда, раненного удалось спасти, но буквально чудом - и еще потому, что он не был эльфом, а люди, хоть и смертные, к смерти обычно не торопились. Но с другой-то стороны и чуть не умер тот парень именно потому, что был из Эдайн - Таурлину и в голову не приходило, что простая рана может вести себя так вот! Ведь все, что нужно, он сделал - и кровь остановил, и края стянул, все, как положено… А вот про то, что у людей раны могут гнить - этого лайквендо не знал, и знать не мог, что обработать нужно было не раз и не два, да еще, по-хорошему, не торопиться зашивать… чтобы потом заново разрезать не пришлось. А тут вот - пришлось, и леди целительница, чьего имени Таурлин так и не смог вспомнить, гоняла его полночи - то за мазями, то за отварами, бинты пропитать одним, раненного напоить другим, в саму рану влить третьего… словом - это был очень наглядный урок. Жаль, что так поздно, но все же лучше, чем еще позже.
Следующим утром Таурлин попросился в ученики к Гвайлину. Тот, правда, отказался - доброжелательно, зато наотрез:
- Нет, не могу. Прости, из меня неплохой целитель, но учить я толком не умею. Попроси леди Ласмэ, а? Или, давай, я попрошу, хорошо?
Таурлину было все равно, просто Гвайлина он хоть по имени помнил. Ласмэ оказалась той самой леди, что гоняла Таурлина за отварами и бинтами, так что первый урок она, можно сказать, дала заранее. При ней Таурлин и остался - учеником.
На какое-то время.
А потом уже лагерь и целительские палаты вместе с ним влился в другой, больший, как потом оказалось - основной лагерь войска Запада… где тоже были целительские палаты… Госпиталь, вот как это все называлось. Или Палаты Исцеления - на самом деле исцеления: там работали не просто целители из нолдор, а целители, прибывшие из Амана. Таурлин смотрел на них, как на звезды в небе - он и представить себе не мог, что кто-то умеет больше, чем Ласмэ или Гвайлин, или кто еще из тех, у кого он учился, а оказалось… Оказалось, что - умеют. И даже не то, что - больше, а просто - иначе, просто - так, что кажется, вовсе нет ран и болезней, что были бы не под силу их Искусству. С болезнями порой и учителя Таурлина не справлялись, а эти… Эти могли все. Особенно - те, кто называли себя «ванъяр». Поистине, они были прекрасны, подобной красоты Таурлин не видел никогда… а еще они были - каждый, каждый! - полны совершенно золотого света… ох, вот чего не стоит делать - так это рассказывать о красоте ванъяр тому, кто не поэт, а только лишь ученик целителя! Просто слов не хватит, вот, Таурлину и не хватало - зато хватало времени на то, чтобы наблюдать, как работают аманские целители. Просто смотреть - тоже учиться, а если еще и понять пытаешься, то что-то даже можно запомнить… только вот применить не очень-то выходит, ну и ладно, это, наверняка, только они одни могут, ведь среди них есть сама Валиэ Эстэ. Точно-точно, есть, как не быть - наверняка же есть! Эльфы, даже самые прекрасные, одни не могут так, как - эти… А эти могли… наверное, все. Просто - все.
*
…Когда эти безумные напали на лагерь, Таурлин даже испугаться толком не успел. Подумал почему-то, что пожар, выскочил - нет, свет другой, факельный, это вот увидел. Напавших - нет, не увидел, да и дела-то до них ему не было. А вот до чего другого - было.
- Нинквессэ! - кинулся, за руку схватил, хотя прежде ничего подобного с одним из лучших целителей-ванъяр себе не позволял. Но тут позволил, само как-то получилось: схватил, потянул, едва ли не подтащил к шатру: - Нинквессэ, вы же можете!
Воины те, стражи шатра… Сыновья Феанора прошли с боем и оставили за собой мертвых - снова… снова, да, но…
- Нинквессэ! Пожалуйста, ведь вы же можете - оживите их!
Целитель молчал, смотрел только. Брат его подошел неслышно, тоже глянул, но тут же отвел взгляд. Так и молчали оба - близнецы-целители, одни из лучших… Да что ж они молчат-то?!
Таурлин упал на колени, приподнял воина - смутно знакомый, кажется, да не все ли равно? Тяжелый, и держать надо осторожно, клинок, похоже, чуть ли не до позвоночника прошел… а все-таки, что же ванъяр медлят?
- Оживите их! Пожалуйста!
Морквессэ отвернулся, Нинквессэ присел возле воина, но смотрел не на него, а на Таурлина.
- Мы не можем, - сказал тихо.
- Как это? Как же это? - вот в такое Таурлин как раз и не мог поверить.
- Так. Не можем. Никто из нас не может - так. Разве что Валар…
- А разве…? - Таурлин уже понял, но поверить все еще не получалось. Нинквессэ ответил не о том:
- Эонвэ не Вала, он из Майар. И он - не может. Разве что Мандос…
- А Госпожа Эстэ? Разве ее нет здесь? - но это уже от отчаянья, так-то и сам уже знал, что - нет здесь Госпожи Эстэ… а ученики ее могу многое, но не все. И отнятую жизнь они вернуть не в состоянии.
- Нет, конечно. Ее нет здесь… - Нинквессэ коротко вздохнул, спросил осторожно: - Кто он тебе? Этот воин?
- Да никто он мне… просто…
Просто - теперь уже совсем просто, потому что только тело, и это уже так просто… так что можно оставить, другие знают, что сделать, как похоронить павшего в последнем бою этой войны… ему, Таурлину, тут делать нечего… Точно так же как и двум аманским целителям. Они равно оказались беспомощны перед смертью - и от того, что даже ванъяр ничего не сумели сделать, Таурлину было горько и до слез жалко их. Ну, вот он и плакал, благо было время на то, чтобы плакать - и эта ночь до утра, и следующий день… И еще сколько-то дней - не на слезы уже, но на такую тихую, серую тоску - Таурлин потратил. И опять умудрился пропустить нападение на лагерь.
Говорили, что это кто-то из бывших воинов братьев-феанорингов сошел с ума и пришел в лагерь Эонвэ - убивать. Или вот так вот умереть - кто разберет, что в голове у безумца? Да, его не удалось остановить и пришлось убить - Таурлин, когда узнал, почему-то вспомнил того давнего нолдо-лучника - не с такой же улыбкой ли умер этот воин? Гвайлин, похоже, знал его, даже называл как-то - да только не спросишь пока, потому как Гвайлин до сих пор не пришел в себя, а раны у него, что называется, «плохие» - не как у Эдайн бывают - воспаленные или с гноем, нет, а вот такие, что Морквессэ уже сутки, а то и больше не может уговорить кровь свернуться толком - и она все подтекает через бинты, а Нинквессэ поэтому же сидит рядом и держит Гвайлина, держит так, что сам уже серый… Ну, а Таурлин - работает в должности «подай-принеси-подержи», только что с «отойди-и-не-мешай» не справляется, не уходит никуда… А на вторые сутки явилась Ласмэ - и осталась. И явно ее как раз и не хватало, потому что кровь, наконец, соизволила свернуться, Морквессэ перевел дух, а брат его приоткрыл глаза и попробовал улыбнуться. Ободренный тем, что у ванъя получилось, Таурлин решился задать свой вопрос:
- А рука у него когда вырастет?
За попытку остановить того воина Гвайлин поплатился левой рукой, а уж куда в свалке делась отрубленная кисть - этого Таурлин не знал, да и, похоже, никто не знал, не заметили. Но целителю нужны обе руки, такому, как Гвайлин - особенно… ох, да что же они опять - молчат?... Нет, не молчат - вот, Морквессэ и ответил.
- Никогда.
Тихо и окончательно, словно отрезал. Словно - тоже - клинком, только клинок этот не в руке, и не стальной, и не… а вот - точно так же. Ни-ког-да.
- …а… а как же…
Как же вы опять не можете? - хотел крикнуть, но не успел, Нинквессэ договорил вместо брата:
- Здесь - никогда. Там, дома - может быть…
- Может быть. О, это очень даже хорошо! - это, как ни странно, произнесла Ласмэ, да таким тоном, что даже Нинквессэ обернулся. Ласмэ - да, так!- улыбалась: - Может быть - это же так много! Это уже… словом, это много. Так что - теперь все хоть ясно - значит, мы и поплывем. Да, да, домой - слышишь ты, упрямое сердце?
Говорила она Гвайлину - он и ответил:
- Сама ты - сердце…
…а может - не так, может: «Это ты - сердце», говорили-то они на своем родном, а Таурлин язык этот толком не выучил… Зато ванъяр их прекрасно поняли - поэтому через секунду уже были на улице - все трое: Нинквессэ, Морквессэ и Таурлин с ними. А Ласмэ осталась с Гвайлином - надо полагать, что надолго.
- Ну, а ты? - спросил Нинквессэ… а может - брат его, по сумеркам было не разглядеть, у кого там белая прядь, а у кого - каштановая, да Таурлин и не приглядывался. Он вопроса не понял:
- Что - а я?
- Ну вот, Ласмэ и Сулиндо уплывут на Запад. А ты?
- А что - я?
- А ты не хочешь?
- У… уплыть? Куда - туда? К вам? А….
А вот об этом Таурлин вообще не задумывался. Ну, как-то и в голову не приходило! Зря, получается, не приходило - потому что вот, отвечать же надо… а что тут отвечать?
- А что я там делать буду?
Близнецы, неразличимо похожие в сумерках, переглянулись, словно советовались.
- Ну,… если хочешь, можешь учиться. Подумай, а?
- Правда, подумай. У тебя получится.
- Доброй ночи, - это уже оба, а вот кто что до этого говорил - Таурлин так и не понял. Стоял, смотрел на звезды, на лагерь… на дальние деревья, на землю под ногами…
… словно прощался. Ну, или просто - думал пока еще.
Время у него еще - было.
собственно - вот.
вот и все:)
мои благодарности Натали (Одной Змее), Ринону, Тас, Мыши и Лису - а так же тому, чья заявка меня так вдохновила. Ну, и Таурлину заодно.
Да, имя Морквессэ поддается редактированию, просто я не знаю, как его еще могут звать.
***
…а еще звери с ума сходили. На своих кидались, дрались не то, что за самку или добычу - а просто так, и - до смерти… и нападали - не только на людей-охотников, что да, то да. После войны особенно было страшно - никогда не знаешь, как на охоте будет: или ты зверя, или уж звери - тебя. Того охотника, которого рысь порвала, как раз Таурлин и пользовал - и вытянул, хоть и тяжело было. Когда принесли - даже не верилось, что справится: эльф тот столько крови потерял, да еще и живот когтями разорван… Но - вытянул. Пел ему - без слов, как мама учила, чтобы кровь текла медленно-медленно, затянул и зашил все раны, мох прикладывал, травы… Он же тут, лиг на 5, если не больше каждую травинку знает, каждый лист - как знакомого, знает, когда собрать, как хранить, как сделать для целительского дела пригодными… Мох, вот, сушит - белый мох с дальнего болота, его же сушить надо осторожно, тут целое искусство, на самом-то деле: нужно знать, когда собирать, как сушить, чтобы не спалило солнце или чтобы не подгнил в тени… словом - много разного нужно знать и уметь целителю-лайквендо. А Таурлин как раз им и был - одним из лучших, наверное, на всю округу, если не единственным. Мама его тоже целила - но сейчас ее не было… уже давно - она просто не вернулась однажды, и Таурлин понял, чуть позже, чем отец, но тоже понял - она не вернется. Никогда. И никак ей не поможешь - будь ты хоть дюжину раз целитель.
Ей - нет, а другим - вполне.
Когда войско Валар пришло на эту землю, чтобы избавить ее от Моргота, тот, кого называли Эонвэ, послал гонцов к каждому порогу и глашатаев в леса и долины - чтобы каждый, кто слышит, мог бы присоединиться к воинству. Таурлин - услышал и даже говорил с тем, кто видел гонца Западного Края - по словам того охотника, гонец был величествен и прекрасен, и не иначе как из Майар - впрочем, ни Майар, ни, тем более, Валар тот лайквендо прежде не видел, но уверял, что тут не ошибся. А у Таурлина загорелось сердце - он понял, что должен, просто должен, и все - быть там, где великие Западные Владыки сражаются с Врагом. К слову, Таурлин хорошо понимал, что не юношеский восторг им движет, и не жажда подвига: все же был он достаточно взрослым эльфом. Но то, что целителю есть, что делать на войне - это Таурлин знал четко, время такое, что поделать… Опыта по части исцеления ран ему было не занимать, да и на орков нагляделся, хотя, конечно, предпочел бы вовсе обойтись без такого сомнительного удовольствия, как орочьи морды на расстоянии в два полета стрелы. Но - война, на войне так бывает. Так что когда собиралось ополчение Оссирианда, Таурлин был с ними. На его пустые руки поглядывали с недоумением, а вот на торбу - с пониманием и огромным, подстать ее размеру, уважением: целитель собрал едва ли не все свои припасы, на всякий случай, «чтобы лишний раз не бегать». Груз этот он никому нести не доверял и поначалу, пока не приладился, уставал так, как только раз в жизни приходилось - когда выхаживал того охотника. Но потом привык и так и шел с воинами - единственный безоружный. Целитель.
Целитель. Так он назвался - со сдержанной гордостью - когда ополченцы дошли, наконец, до места сбора. Так держался - какое-то время… до первого вечера, точнее - до ночи, потому как работы в целительских палатах было столько, что никакого дня-вечера просто не различали. Этот день не оставил Таурлину ни следа гордости, даже и сдержанной, а только тяжесть на сердце и страшенную растерянность. Он, уверенный в своем мастерстве, оказывался беспомощен перед прежде невиданными ранами и болезнями, он не понимал, как быть, если нет времени на то, чтобы заговорить кровь - не от того, что надо куда-то бежать, а просто - таким потоком она льется; он не мог понять, что делать со смертным - и почему же у него, Таурлина, сына и ученика Галенлас, ну, никак не получается даже снять боль, не говоря уже о том, чтобы срастить перебитую кость руки Адана… У него, Таурлина, не получается - а у них, других целителей из нолдор - получается все. Ну, просто все, или почти все - да еще и такими способами, о которых Таурлин и не слыхивал.
Несколько дней… или больше, чем несколько? - словом, достаточно для того, чтобы понять - Таурлин проработал в целительских палатах на равных с другими, а потом сдался. Он делал только то, что умел и как умел - счастье, что ранения были несложные… то есть - для них несложные, Таурлин работал на пределе своих сил и знаний, но их явно не хватало. Последней каплей стал эльф-воин, лучник, нолдо… нет, не отравленный - но хуже, чем отравленный. То есть - да, ранили его дротиком, да, с паучьим ядом или чем-то схожим - по крайней мере это Таурлин определил… но больше не смог сделать ничего. Просто ничего - воин с пробитым легким молча истек кровью на руках у целителя. Это было страшнее всего, наверное, даже страшнее нападения орков, страшнее гибели мамы… да, наверное - даже этого. Таурлин бился над раненым, как рыба об лед, но воин неостановимо уходил - и ушел к полуночи… с жуткой улыбкой, Таурлин ее долго еще видел - так может улыбаться тот, кто предельно измучился, и вот мука окончена… Что с ним было - до этой раны, как он жил, кто он такой? Как получилось, что и самые сложные, и самые простые и потому безотказные способы унять кровь и удержать фэа, оказались равно бесполезны? Таурлин не мог понять - весь его жизненный опыт восставал против того, что видели глаза и знало сердце.
- Что же с ним такое, что же? - Таурлин не сразу понял, что спрашивает вслух. Понял, когда получил ответ:
- Жить не хотел больше, среди наших такое бывает.
Печальный голос был, вроде бы, знаком, но Таурлин не сразу сложил голос и имя - как-то не до знакомств было в круговерти работы… Потом вспомнил:
- Гвайлин! Скажи, да кто же он такой, что жить не хотел? Кто они, эти ваши, что у них такое - бывает?!
Гвайлин, которого еще называли Сулиндо, пожал плечами:
- Как тебе сказать - кто… Дружинник Куруфина, то есть - уже бывший дружинник… давно уже - бывший…
Склонился к раненому… то есть - к мертвому… коснулся щеки, улыбнулся почти так же отчаянно - простился. На родном им обоим языке.
- Ты его знаешь?
- Знал. Да. Я - тоже… тоже - бывший… только не дружинник… повезло, наверное… - вздрогнул, как очнулся, увидел, как смотрит на него Таурлин, попытался улыбнуться, но тут же понял, что зря, и ничего хорошего из этой попытки не выйдет. Вздохнул: - Ты извини, я пойду… работы еще море…
И ушел.
А Таурлин остался с чувством такой безмерной пустоты внутри, словно был он - треснувшей чашей, из которой утекла вся вода… может, и утекла, хоть не вода и не кровь - но силы как-то все разом вышли, только и хватило на то, чтобы укрыть мертвого эльфа («давно уже - бывший…», да теперь уже точно - и совсем) и дойти до выхода из шатра. Внутри ему уж точно было нечего делать. Пока.
Впрочем, в эту ночь целительское умение лайквендо еще раз потерпело поражение, правда, раненного удалось спасти, но буквально чудом - и еще потому, что он не был эльфом, а люди, хоть и смертные, к смерти обычно не торопились. Но с другой-то стороны и чуть не умер тот парень именно потому, что был из Эдайн - Таурлину и в голову не приходило, что простая рана может вести себя так вот! Ведь все, что нужно, он сделал - и кровь остановил, и края стянул, все, как положено… А вот про то, что у людей раны могут гнить - этого лайквендо не знал, и знать не мог, что обработать нужно было не раз и не два, да еще, по-хорошему, не торопиться зашивать… чтобы потом заново разрезать не пришлось. А тут вот - пришлось, и леди целительница, чьего имени Таурлин так и не смог вспомнить, гоняла его полночи - то за мазями, то за отварами, бинты пропитать одним, раненного напоить другим, в саму рану влить третьего… словом - это был очень наглядный урок. Жаль, что так поздно, но все же лучше, чем еще позже.
Следующим утром Таурлин попросился в ученики к Гвайлину. Тот, правда, отказался - доброжелательно, зато наотрез:
- Нет, не могу. Прости, из меня неплохой целитель, но учить я толком не умею. Попроси леди Ласмэ, а? Или, давай, я попрошу, хорошо?
Таурлину было все равно, просто Гвайлина он хоть по имени помнил. Ласмэ оказалась той самой леди, что гоняла Таурлина за отварами и бинтами, так что первый урок она, можно сказать, дала заранее. При ней Таурлин и остался - учеником.
На какое-то время.
А потом уже лагерь и целительские палаты вместе с ним влился в другой, больший, как потом оказалось - основной лагерь войска Запада… где тоже были целительские палаты… Госпиталь, вот как это все называлось. Или Палаты Исцеления - на самом деле исцеления: там работали не просто целители из нолдор, а целители, прибывшие из Амана. Таурлин смотрел на них, как на звезды в небе - он и представить себе не мог, что кто-то умеет больше, чем Ласмэ или Гвайлин, или кто еще из тех, у кого он учился, а оказалось… Оказалось, что - умеют. И даже не то, что - больше, а просто - иначе, просто - так, что кажется, вовсе нет ран и болезней, что были бы не под силу их Искусству. С болезнями порой и учителя Таурлина не справлялись, а эти… Эти могли все. Особенно - те, кто называли себя «ванъяр». Поистине, они были прекрасны, подобной красоты Таурлин не видел никогда… а еще они были - каждый, каждый! - полны совершенно золотого света… ох, вот чего не стоит делать - так это рассказывать о красоте ванъяр тому, кто не поэт, а только лишь ученик целителя! Просто слов не хватит, вот, Таурлину и не хватало - зато хватало времени на то, чтобы наблюдать, как работают аманские целители. Просто смотреть - тоже учиться, а если еще и понять пытаешься, то что-то даже можно запомнить… только вот применить не очень-то выходит, ну и ладно, это, наверняка, только они одни могут, ведь среди них есть сама Валиэ Эстэ. Точно-точно, есть, как не быть - наверняка же есть! Эльфы, даже самые прекрасные, одни не могут так, как - эти… А эти могли… наверное, все. Просто - все.
*
…Когда эти безумные напали на лагерь, Таурлин даже испугаться толком не успел. Подумал почему-то, что пожар, выскочил - нет, свет другой, факельный, это вот увидел. Напавших - нет, не увидел, да и дела-то до них ему не было. А вот до чего другого - было.
- Нинквессэ! - кинулся, за руку схватил, хотя прежде ничего подобного с одним из лучших целителей-ванъяр себе не позволял. Но тут позволил, само как-то получилось: схватил, потянул, едва ли не подтащил к шатру: - Нинквессэ, вы же можете!
Воины те, стражи шатра… Сыновья Феанора прошли с боем и оставили за собой мертвых - снова… снова, да, но…
- Нинквессэ! Пожалуйста, ведь вы же можете - оживите их!
Целитель молчал, смотрел только. Брат его подошел неслышно, тоже глянул, но тут же отвел взгляд. Так и молчали оба - близнецы-целители, одни из лучших… Да что ж они молчат-то?!
Таурлин упал на колени, приподнял воина - смутно знакомый, кажется, да не все ли равно? Тяжелый, и держать надо осторожно, клинок, похоже, чуть ли не до позвоночника прошел… а все-таки, что же ванъяр медлят?
- Оживите их! Пожалуйста!
Морквессэ отвернулся, Нинквессэ присел возле воина, но смотрел не на него, а на Таурлина.
- Мы не можем, - сказал тихо.
- Как это? Как же это? - вот в такое Таурлин как раз и не мог поверить.
- Так. Не можем. Никто из нас не может - так. Разве что Валар…
- А разве…? - Таурлин уже понял, но поверить все еще не получалось. Нинквессэ ответил не о том:
- Эонвэ не Вала, он из Майар. И он - не может. Разве что Мандос…
- А Госпожа Эстэ? Разве ее нет здесь? - но это уже от отчаянья, так-то и сам уже знал, что - нет здесь Госпожи Эстэ… а ученики ее могу многое, но не все. И отнятую жизнь они вернуть не в состоянии.
- Нет, конечно. Ее нет здесь… - Нинквессэ коротко вздохнул, спросил осторожно: - Кто он тебе? Этот воин?
- Да никто он мне… просто…
Просто - теперь уже совсем просто, потому что только тело, и это уже так просто… так что можно оставить, другие знают, что сделать, как похоронить павшего в последнем бою этой войны… ему, Таурлину, тут делать нечего… Точно так же как и двум аманским целителям. Они равно оказались беспомощны перед смертью - и от того, что даже ванъяр ничего не сумели сделать, Таурлину было горько и до слез жалко их. Ну, вот он и плакал, благо было время на то, чтобы плакать - и эта ночь до утра, и следующий день… И еще сколько-то дней - не на слезы уже, но на такую тихую, серую тоску - Таурлин потратил. И опять умудрился пропустить нападение на лагерь.
Говорили, что это кто-то из бывших воинов братьев-феанорингов сошел с ума и пришел в лагерь Эонвэ - убивать. Или вот так вот умереть - кто разберет, что в голове у безумца? Да, его не удалось остановить и пришлось убить - Таурлин, когда узнал, почему-то вспомнил того давнего нолдо-лучника - не с такой же улыбкой ли умер этот воин? Гвайлин, похоже, знал его, даже называл как-то - да только не спросишь пока, потому как Гвайлин до сих пор не пришел в себя, а раны у него, что называется, «плохие» - не как у Эдайн бывают - воспаленные или с гноем, нет, а вот такие, что Морквессэ уже сутки, а то и больше не может уговорить кровь свернуться толком - и она все подтекает через бинты, а Нинквессэ поэтому же сидит рядом и держит Гвайлина, держит так, что сам уже серый… Ну, а Таурлин - работает в должности «подай-принеси-подержи», только что с «отойди-и-не-мешай» не справляется, не уходит никуда… А на вторые сутки явилась Ласмэ - и осталась. И явно ее как раз и не хватало, потому что кровь, наконец, соизволила свернуться, Морквессэ перевел дух, а брат его приоткрыл глаза и попробовал улыбнуться. Ободренный тем, что у ванъя получилось, Таурлин решился задать свой вопрос:
- А рука у него когда вырастет?
За попытку остановить того воина Гвайлин поплатился левой рукой, а уж куда в свалке делась отрубленная кисть - этого Таурлин не знал, да и, похоже, никто не знал, не заметили. Но целителю нужны обе руки, такому, как Гвайлин - особенно… ох, да что же они опять - молчат?... Нет, не молчат - вот, Морквессэ и ответил.
- Никогда.
Тихо и окончательно, словно отрезал. Словно - тоже - клинком, только клинок этот не в руке, и не стальной, и не… а вот - точно так же. Ни-ког-да.
- …а… а как же…
Как же вы опять не можете? - хотел крикнуть, но не успел, Нинквессэ договорил вместо брата:
- Здесь - никогда. Там, дома - может быть…
- Может быть. О, это очень даже хорошо! - это, как ни странно, произнесла Ласмэ, да таким тоном, что даже Нинквессэ обернулся. Ласмэ - да, так!- улыбалась: - Может быть - это же так много! Это уже… словом, это много. Так что - теперь все хоть ясно - значит, мы и поплывем. Да, да, домой - слышишь ты, упрямое сердце?
Говорила она Гвайлину - он и ответил:
- Сама ты - сердце…
…а может - не так, может: «Это ты - сердце», говорили-то они на своем родном, а Таурлин язык этот толком не выучил… Зато ванъяр их прекрасно поняли - поэтому через секунду уже были на улице - все трое: Нинквессэ, Морквессэ и Таурлин с ними. А Ласмэ осталась с Гвайлином - надо полагать, что надолго.
- Ну, а ты? - спросил Нинквессэ… а может - брат его, по сумеркам было не разглядеть, у кого там белая прядь, а у кого - каштановая, да Таурлин и не приглядывался. Он вопроса не понял:
- Что - а я?
- Ну вот, Ласмэ и Сулиндо уплывут на Запад. А ты?
- А что - я?
- А ты не хочешь?
- У… уплыть? Куда - туда? К вам? А….
А вот об этом Таурлин вообще не задумывался. Ну, как-то и в голову не приходило! Зря, получается, не приходило - потому что вот, отвечать же надо… а что тут отвечать?
- А что я там делать буду?
Близнецы, неразличимо похожие в сумерках, переглянулись, словно советовались.
- Ну,… если хочешь, можешь учиться. Подумай, а?
- Правда, подумай. У тебя получится.
- Доброй ночи, - это уже оба, а вот кто что до этого говорил - Таурлин так и не понял. Стоял, смотрел на звезды, на лагерь… на дальние деревья, на землю под ногами…
… словно прощался. Ну, или просто - думал пока еще.
Время у него еще - было.
собственно - вот.
вот и все:)