Язык мой - друг и враг мой. Теперь я знаю, что если я захочу "просто отдыха", то выберу такую страну, языка которой нипочем не понимаю. Весь эмоциональный и умственный "загруз" шел оттого, что я читала рекламу и вывески, вчитывалась в музейные этикетки, понимала, что говорят люди на улицах. Мой "пассивный запас" оживал и переходил в активный, это радовало, но это также без конца щекотало мозг и не давало ему свернуться в приятной полудреме.
Я не жалею. Моя поездка состоялась бы и без похода в Бургтеатр на спектакль по произведению классика немецкой литературы Готхольда Эфраима Лессинга "Минна фон Барнхельм". Но это стоило посмотреть. Литературная-то основа классическая, а постановка авангардная: сцена представляет собой заплеванный и замусоренный подземный переход, герои-мужчины - бомжи, Минна и Франциска в первом своем "явлении" выглядят девушками по вызову. Смысл режиссерской задумки в том, чтобы показать, как война уродует человека и вообще все человеческое. Язык актеров изумителен. Я никогда, нигде, ни у кого не слышала такой эталонной немецкой речи…
Я не жалею, что в поисках настоящего лица этой страны, не заоблачно-глянцевого, а близкого и живого, забрела в один музей, где целый зал был посвящен русскому фронту в первой мировой войне, и час бродила по нему, читала, рассматривала все, что там было, щипала себя до синяков: "Немедленно перестань реветь! Ты что, вообразила себя героиней Дины Рубиной? Нашла следы своих и оплакиваешь их участь?" Бесполезно…
Весь этот накал эмоций, с которым оказалось напрасно бороться, достиг своего пика на концерте в Зальцбурге. После него я поняла: пора уезжать. Что могло мне открыться, то открылось, и больше на этом уровне уже ничего не будет, а переходить на другой возможности нет. Я почувствовала в музыке Моцарта за всей ее гениальной безмятежностью - пропасти, из которых веет смертным холодом. Зеленые лужайки, цветение яблонь и солнечный свет, - и тут же порыв ледяного ветра, от которого кровь стынет в жилах. Так наконец-то совместились в моей бедной голове две разрезанные половинки одной картины, два образа Австрии: страна глянцевых красот и бездумно-идиотического здоровья, написанного на лицах белокурых девушек в косыночках, и страна таких немыслимых глубин человеческой души, в которые отважились заглянуть некоторые ее сыновья и дочери, - а обычному человеку и близко-то подойти страшно… Так сидела я на концерте и ошалело смотрела на музыкантов: да ведают ли эти ребята, что они творят? А они весело размахивали смычками и только чуть прикусывали губы, когда публика в зале начинала аплодировать после каждой части каждого произведения…
Заканчиваю эту свою арию недолеченного шизоида и перехожу к более жизнерадостной части рассказа - к насущному хлебу.
Гастрономических радостей мне удалось вкусить не так много. Еда дорогая, денег было жалко, и потом, в первые два дня в Вене я испортила себе аппетит экскурсиями по криптам с с костями и мумиями, а потом уже привыкла питаться два раза в день - оплаченный завтрак в отеле и что-нибудь экспериментальное на ужин.
Классические блюда венской кухни, тафельшпиц и венский шницель, попробовала, можно сказать, для галочки. В восторг ни от того, ни от другого не пришла. Особенно обидно было с последним. Ресторан был рекомендован путеводителем, и действительно интерьер впечатлял: барочная мебель, зеркала и живой огонь свечей, розы, белейшие скатерти. И музыка "Дон-Жуана". Я почувствовала себя принцессой, путешествующей инкогнито. Но каково же было разочарование, когда шницель мне принесли уже через 3 минуты. Явный полуфабрикат, оказавшийся сухим, дерущим горло куском мяса в жесткой панировке, да еще на гарнир картофель фри из "Макдональдса".
Сладкий омлет "кайзершмарн", изобретенный, по легенде, самим Францем-Иосифом, я даже и пробовать не стала. Зато блюдами, пополнившими домашнюю книгу рецептов, стали картофельный салат с тыквенным маслом (бальзам на мою картофелелюбивую душу), "фриттатензуппе" - бульон с полосками яичных блинчиков, суп с печеночными клецками, венские и тирольские кнедли (первые - к гуляшу, вторые - к кислой капусте). Приобщилась к передовой венской кухне фьюжн в Пальмовом павильоне возле Альбертины: там мне подали нечто умопомрачительное из спаржи, молодого картофеля, листьев руколы и плода маракуйи.
Впервые в жизни увидела в супермаркете марципановую массу - такие колбаски в оболочке, в каких у нас продают ливерную колбасу. Очень хотелось взять домой, но со вздохом отложила - тяжелые…
Сеть рыбных ресторанов Нордзее чуть меня не разорила. Какое там все свежее и вкусное! Майская камбала, палтус, озерная и морская форель! Креветки и прочие лобстеры! О, боги… Почему-то, кстати, коктейльными креветками там называется то, что у нас идет уже по разряду чуть не "королевских". Недешево, конечно. Утешала себя, что один раз живем.
Любимейшим местом в Вене для меня стал буфет с "непроизносимо вкусными булочками" (цитата из рекламы) под названием "Trzhesniewsky" (сто лет назад это заведение открыл поляк по имени Франтишек Тржезневский). Кусочки испеченного прямо здесь хлеба, покрытые паштетами, форшмаком и прочими яичными со шпиком, печеночными, рыбными, сырными, грибными и овощными "замазками". Любит ли кто-нибудь всевозможные Brotaufstriche так, как люблю их я?.. Дома такого не наготовишь, потому что муж их ненавидит, а половина друзей - аллергики и яйца не едят. Отвела душу. Вино и пиво в этом буфете наливает молодой югослав, такой смуглый, что о том, что он югослав, а не, скажем, колумбиец, я догадалась лишь по бейджику с именем и фамилией. Наливает медленно, но очень тщательно. Все с оттенком неподражаемой венской церемонности. "Да вы настоящий сомелье!" - воскликнул какой-то пожилой мужчина из очереди, нисколько не раздраженный тем, что приходится ждать. Там почему-то меня упорно принимали за свою: одна дама вдруг принялась за бутербродом рассказывать мне о своей дочери-студентке, у которой скоро экзамен по физике, а пара туристов, с которой я оказалась за одним столиком, на ломаном немецком начала делиться восторгами, как прекрасны Австрия и ее столица. Я спросила, откуда они. Оказалось, англичане. Приехали ради Моцарта. Только что из Зальцбурга, где посетили несколько концертов. У меня тогда Зальцбург был еще впереди.
Вообще говоря, особенности моего немецкого, с которыми мне непросто приходилось в университете, здесь действительно придавали мне налет аутентичности. Так уж получилось, что картошка для меня изначально была Erdapfel, цветная капуста - Karfiol, творог - Topfen, абрикосы - Marillen, булочка - Semmel. "Ich habe Masel" я говорила еще до того, как узнала, что по-немецки "счастье" - это "глюк". Ну и произношение, забавлявшее моих преподавателей фонетики… Местные жители, с которыми я разговаривала, остолбенело слушали, как явная иностранка (неуверенное владение сложными грамматическими конструкциями и ограниченный словарный запас ведь не скроешь) говорит по-немецки с австрийской лексикой и австрийским же прононсом. "Вы откуда? - следовал неизбежный вопрос. - Наверное, из Венгрии?" - "Нет". - "Ну, тогда из Чехии!"
Пить вино в заведения известного всем туристам района Гринциг я не поехала - решила, что это место не для одиноких посиделок (по той же причине не ездила и в парк развлечений Пратер: представила, с какого такого бодуна мне бы захотелось, допустим, в одиночестве покрутиться на карусели в нашем ЦПКиО, и решила не тратить время). Зато привычка местных пить в течение дня по чуть-чуть мне пришлась очень по нраву. Когда солидные пожилые мужчины не стесняются заказывать пиво в количестве "айн пфифф" (кружка емкостью 1/8 литра, напоминающая игрушечную; для вина такая доза называется "айн ахтель"), то мне-то уж и подавно нечего стесняться. В пиве я разбираюсь плохо, скверное от хорошего отличить, конечно, могу, но хорошее для меня все одинаковое. Зато местное сухое белое вино "Грюнер Фельтлинер" заполучило в моем лице преданную поклонницу.
Отдельная тема - поход на Нашмаркт. Но поскольку это больше не об еде, а о нравах, я лучше расскажу о нем в главе "Люди". Окончание - в следующем номере.