Феномен нетаковости
Я уже когда-то писала о мужчинах в феминизме. Пост был о тех товарищах, которые в фемдвижение приходят самостоятельно, находятся в нем собственнолично (физически или виртуально) и норовят пробиться на руководящие должностЯ.
Теперь хочу поговорить о других мужчинах, которые тоже присутствуют среди нас, но при этом зачастую ни сном ни духом о своей архиважной роли в нашем отсеке. Они по большей части плевали на феминизм слюной, но тем не менее их рожи сияют на наших флагах. Это разлюбезные мужья, обожаемые сыновья, лучшие друзья, братья, сватья и папаши, словом, близкие и любимые.
Некоторые из тех, кто только начинает или уже заканчивает свой феминистский путь, таскают образы нетаких за собой в любую тему, расписывают их под хохлому и нахваливают как лошадиные барышники в старину. Но это хрестоматийные случаи, таких мало и над ними обычно снисходительно посмеиваются.
Гораздо хуже другие варианты, менее явные, либо совсем тайные, потому что о них не думают и не говорят, их не вскрывают, они гнездятся на дне разума и медленно гниют, отравляя сознание. Однако окончательно перевести синдром нетакого в скрытую форму не получается, гной регулярно прорывается там и сям.
Я считаю, что эту тему необходимо обдумать каждой из нас, повернуться к мужчине-за-спиной и посмотреть ему в глаза. И по возможности прогнать в шею.
Симптомы синдрома:
1. Когда заходят разговоры, что мужчины мучают, убивают, насилуют, унижают, продают в рабство и т. д., обязательно набегает некоторое количество защитниц, которые:
а) уверяют, что есть, есть исключения! (а вот мой муж…),
б) обязательно начинают выяснять подробности личной жизни той, кто осмелилась вякнуть про мужчин (бьете ли вы своего мужа?) и
в) рассказывают ужасы про женщин, «которые тоже насилуют» (а моя начальница в прошлом году…)
Это явный признак, что где-то совсем рядом притаился господин-повелитель. Откуда иначе чувство, что вроде бы говорят о посторонних мужиках, а кажется, будто бьют твоего? О домашних нетаких я позднее напишу более развернуто.
2. Если же персонального мужчины под рукой нет, то поиск объектов для защиты всползает на следующий уровень. На сцену выходит безудержное общечеловечество и всеохватный гуманизм. Из дальних закромов вынимаются мигранты-негры-трансы-рабочий класс и все прочие голодающие-поволжья. И эти страдальцы приобретают в глазах феминисток такой сверкающий нимб, что он своим сиянием озаряет всю их жизнь и вот уже бедняги вычеркиваются из списков мучителей и насильников своих жен и детей.
И никто не вспоминает, что любая помощь, которая направляется несчастным кучно, а не адресно женщинам, достается преимущественно мужчинам (вы видели кадры дележки гуманитарной помощи, например?).
Проявляется это приступами оголтелого равноправия, утверждениями, что Ж=М (уже!), призывами ни в коем случае не обижать и не уподобляться. В более тяжелых случаях дело заканчивается выяснением привилегий феминисток перед китайскими шахтерами и размалеванными трансвеститами. И в каждом случае за равненькими, справедливенькими и гуманненькими декорациями стоит группа мужчин, для которых, собственно и совершается скандаль (и группа эта чаще всего про защитниц даже не слыхала).
3. В случае, если удается избежать инфицирования общегуманитарным вирусом, высовывается следующая голова гидры. Вместо того чтобы всхлипывать о мужчинах слабых, женщина подыскивает кого посильнее, чтоб окопаться за воображаемой каменной стеной - неосознанно старается прибиться к группе, которая солиднее каких-то там феминисток. Это могут быть профессиональные объединения (я не женщина, я поэт!), это могут быть приступы национальной идентичности - фронт освобождения Иудеи либо покаяние перед оккупированными (руками белых феминисток) народами.
От этого же желания прислониться-опереться вполне сознательные феминистки падают в объятия левых товарищей, закрывая глаза на признаки обобществления женщин, связываются с движениями за права геев или оппозиционерами - словом, «борются» за женщин, отдавая львиную долю внимания очередным нетаким.
Именно неосознанное ощущение общности с любыми мужчинами - близкими или далекими - дает мощнейший стимул к срачам между феминистками. И практически всегда перебранки прикрываются благородными целями - за справедливость, за равенство, против обратной дискриминации (!), против трансфобии, за все хорошее против всего плохого. Но на деле это страх - страх обидеть своих нетаких (как я посмотрю сыну в глаза), страх оказаться оторванными от группы (не русская и не малайская, а какая-то жалкая женщина, ужоснах), страх назвать угнетателей угнетателями и показать на них пальцем (вдруг надают по кумполу).
Вспомните - темы, не затрагивающие мужчин и их интересы напрямую, практически не вызывают многодневных склок. Аборты, репродуктивный труд, внешность, стеклянный потолок, стиль жизни, эмпаурмент - все это находится в границах, до которых феминиздить «разрешено», неопасно. Как только дело доходит до патриархата, сепарации, мальчиков, объединения женщин поверх мужских границ (нации, расы, возраста, внешности, ориентации) - тогда, именно тогда синдром нетакого (групповой или индивидуальный) переходит в острую фазу.
Поэтому я считаю архиважным для всех нас сесть и проветрить темные кладовые идентичностей. Почему мы не хотим считаться просто женщинами? Почему нам хочется обязательно принадлежать еще к каким-то категориям? К русским, к малайским, к белым, к черным, к левым-правым, высоким-низким? Кто мы? Разве эти группы мужчин упоминают феминисток или женщин? Разве пекутся о наших интересах? Разве нам выгодно быть с ними?
Если этот вопрос не отрефлексировать, получится ровно то же, что происходит сейчас с бывшими феминистками, которые едва занеся ногу над порогом, начинают пятиться назад, бросаются открещиваться, отмазываться и, что еще хуже, показательно травить и проклинать бывших соучастниц, демонстрируя, что «нет-нет, я не с ними, видишь, дорогой/товарищ/земляк, как я пинаю их каблуком?»
ЗЫ. Я подозреваю, что этот пост добавят к сериалу «они душат мальчиков по песочницам», так что ответственно заявляю - душим, травим, топим, режем, а фрау Зло лично выходит на зачистки. Чтоб не было вопросов.