Про бабулю
Про мою бабушку можно было бы написать книгу, которая читалась бы на одном дыхании, как остросюжетный роман. У нее даже имя было необычное - Мальвина. Оно изумительно сочеталось с ее внешностью, вот только кудри у моей Мальвины были не голубые, а каштановые. В 16 лет бабушка ушла на фронт партизанкой, прямо с собственного выпускного... Война пришлась на лучшие годы ее жизни, а после войны бабушку выдали замуж за человека, который годился ей в дедушки, а стал моим дедом. Но сейчас я хочу рассказать вам не про ту Мальвину, а про Мальвину Ивановну, которую знала я и которую часто вспоминаю с улыбкой.
У моей бабушки был невероятно сложный характер, который с возрастом достиг критической массы сложности. Если вы читали "Похороните меня за плинтусом" Павла Санаева, вам будет легче представить мою бабулю. Больше всего доставалось маме и папе, дедушке тоже перепадало, но его добродушие и буддистское спокойствие не могла поколебать даже она. Увы, когда дедушка умер, пал последний бастион, отделяющий мою маму от регулярных скандалов, и бабушка вышла из берегов. Снова войти в них, как ни странно, помогло мое рождение. Как ни странно, потому что бабуля всю жизнь хотела сына, ну или внука на худой конец. Так получилось, что бабушка рожала со своей сестрой в один день. У нее родилась не совсем чтобы желанная дочь, а сестре, которая мечтала о девочке, в родильном зале вручили мальчика. Женщины на полном серьезе хотели обменяться детьми, но отцы и мужья были резко против такого решения. Итак если с моей мамой бабуля худо-бедно смирилась с течением времени, то внучка оказалась полным разочарованием, о чем она незамедлительно сообщила моим родителям. Однако ее сердце растаяло, когда меня принесли из роддома. С этого момента и до конца бабушкиной жизни я стала человеком №1 для нее. Забегая вперед, скажу, что участь эта была незавидная!..
Декретный отпуск в то время заканчивался, когда ребенку исполнялся год, и отправив маму на работу, бабуля, наконец, получила полный доступ к моему телу. Теперь если я слышу слово "гиперопека", я вздрагиваю, ибо я, на самом деле, знаю, ЧТО это такое. Меня кормили, как молодого поросеночка на убой, при всем при этом я оставалась подозрительно тощей, и бабушка искренне обижалась на меня за это (слово "обижалась" в контексте про бабушку можно смело заменять на "ругалась на чем свет стоит").
На улице на меня всегда смотрели с сочувствием. Летом маленькую Леночку не выпускали из дома без нательной маечки и кофточки. Естественно между ними была еще одна прослойка из обычной майки или платьица. Зимой я являла собой весьма печальное зрелище, укутанное с головы до ног в меха и лишенное каких-либо половых, а то и человеческих признаков, так как больше всего я напоминала себе большой шар из всевозможной одежды, какая только была дома. А дома в зимнее время я ходила исключительно в валенках и вязаной безрукавке, на голове обязательная шапочка. Первый этаж, сквозняки, ну сами понимаете. Несмотря на все это, я часто и долго болела. Моя карточка по толщине могла дать фору "Войне и миру", и это лишь первый том. Да, карточек у меня было несколько.
Дело в том, что в поликлинику мы ездили, как на работу. А так как и взрослая, и детская поликлиники по счастливому стечению географических обстоятельств находились рядом, то нам всегда было куда податься. Что касается моего хрупкого здоровья, если я не болела, бабуля все равно находила повод заглянуть к врачам. Исключительно в профилактических целях мне проверяли печень, желудок и почки, сканировали мозг, делали рентген то одной конечности, то другой, я уже не говорю про всевозможные анализы и посиделки у педиатра. Бабуля надрессировала меня говорить "До свидания! Счастья вам и здоровья!", и когда трехлетняя кнопка выдавала такое на выходе, доктора роняли скупые слезы умиления и выписывали нам на дорожку еще направлений на дополнительные обследования.
Здесь стоит отметить, что поликлиники находились далековато от дома, а так как у бабушки болела нога, то каждое такое путешествие превращалось в долгую поездку на троллейбусе. Переходить дорогу без светофора, чтобы попасть на остановку, бабушка часто не могла да и ленилась, поэтому мы садились на троллейбус, следовавший до конечной, и сделав приличный такой круг, возвращались на ту же остановку, с которой и начинали путешествие, только с другой стороны дороги, а потом ехали еще пару остановочек до поликлиники. Эти поездки привносили элемент радости в мою историю болезни.
Бабушка была параноиком. Она ненавидела лифты и всячески избегала их. Учитывая больную ногу и нелюбовь к ступенькам, она ненавидела их особенно сильно. Мне она привила такую же нелюбовь к ним, и уже только после бабушкиной смерти я переборола эту свою фобию.
Еще бабушка боялась, что нас "обкрадут". Посему по возвращении домой мы блюли своеобразный ритуал. Обычно люди, войдя в дом, разуваются и снимают верхнюю одежду. Бабуля плевала на условности и первым делом, войдя в дом, мы с ней обыскивали шкафы и заглядывали под кровати, а вдруг как там притаился ворюга. Я ужасно любила эти обыски и всякий раз со смешанным чувством страха и любопытства распахивала дверцы шкафа и залазила под кровать. Обычно в шкафу меня приветствовала лишь моль, а из-под кровати уныло выглядывал горшок.
Бабуля обладала громким командным голосом и заводилась с полоборота. Попасть ей под горячую руку было легче простого, так как бабушка вообще была горячей штучкой. Мне было дозволено гулять лишь на детской площадке около нашего подъезда, которая в то время представляла собой скрипучие качели и буйные заросли сирени. Расстояние автоматически увеличивалось до третьего подъезда, если на улицу выходила подышать свежим воздухом Сёмчиха - древняя еврейка и бабулина заклятая подруженька. Сёмчиха благосклонно приглядывала за моими передвижениями, если не проваливалась в старческую дрему на солнышке.
Будучи натурой увлекающейся уже тогда и быстро натешившись и качелями, и сиренью, я часто покидала разрешенную для выгула территорию и убегала с мальчишками за дом, а то и на детскую площадку соседнего дома. И горе мне было, если бабуля выходила на улицу посмотреть, как там внученька. Ее голос я слышала, где бы ни находилась в тот момент...
Бабуля страшно не любила, когда к нам ходили дети на водопой, а так как жили мы на первом этаже, а я всегда была щедрой девочкой, то попить водички к нам приходил весь двор. Обычно это протекало так. Когда набиралась кучка страждущих из пяти-десяти человек, все выстраивались гуськом к нашей двери, а я под предлогом, что забыла косынку/куклу/мяч юркала домой и таскала кружками воду. Часто бабушка была слишком занята своими делами, чтобы заподозрить неладное, но если меня раскрывали, то бабуля включала сирену. Умирающие от жажды разбегались, а меня сажали под замок за непотребное поведение.
Увы, за широту души страдала я часто. Как-то мама нажарила драников и поставила миску с ними на окно. Остывать. Драники остывали уже во рту моей дворовой компании, которая играла под нашими окнами в мяч... Я щедро угостила всех. Когда мама и бабушка пришли обедать, на тарелке остался лежать один сиротливый блин. Увидев, как бабушка меняется в лице, я заверещала, что "Это не я! Это они!" С криками "Я пошла их убивать!" бабушка ринулась к двери, но маме как-то удалось остановить ее. В тот вечер "убивали" меня. В основном морально и стандартной процедурой домашнего ареста, однако я чувствовала себя настоящим Робин Гудом, накормившим деревню бедняков.
А как-то раз, забежав домой, я выкрикнула: "Бабуля, а где у нас ножницы?" Не подозревающая ничего дурного бабушка, погрузившаяся в вязание, протянула мне просимое, на всякий случай рассеянно спросив: "А тебе зачем?"
"Да мы эээм... Играем там с мальчиками... Веревочки режем", - буркнула я и исчезла за дверью.
Через полчаса в нашу дверь колотили соседки, чьи веревки с бельем мы обрезали. Бабушка так в халате и со спицами выбежала на улицу, но оказалось, что и ее веревочки с только что постиранным бельем мы благополучно обрезали. Так сильно на меня кричали, пожалуй, только тогда, когда я нарезала новое крепдешиновое платье бабули на косынки...
Уже вечером, после того как буря улеглась, бабуля глядела на меня ласково, как смотрят на детей-аутистов, и спрашивала: "Ну ладно их веревки. А свои ты почему резала, дурочка? Там же твои платья болтались..." Я гордо смотрела в свой угол, в котором уже обжилась за последние полчаса, и делала вид, что ничего не слышу.
Несмотря на мое деструктивное поведение, если было замешано второе лицо, с меня автоматически снимались все обвинения. Как-то раз я вернулась домой вся в соплях и с расцарапанными коленями и локтями. Бабушка сначала взвилась, а потом, увидев повреждения на конечностях родной внученьки, стала допытываться, кто посмел. Поняв, что обойдется без домашнего ареста, я разревелась и призналась, что это соседский Толик. Чтобы убивать Толика, далеко идти не надо. Он жил в нашем же подъезде на пятом этаже, поэтому бабушка просто сунула ноги в туфли, но открыв дверь, обнаружила на пороге вышеназванного Толика со своей бабушкой наперевес. Толику повезло чуть меньше, чем мне. Прямо из его лба рос внушительный рог, который язык не повернулся бы назвать обычной шишкой.
Бабушка Толика была не промах, но моей бабуле не было равных в склоках. Через минут десять пристыженная соседка выдала внуку оплеуху, и они стали грустно подниматься по лестнице.
А мне бабушка объявила:
- Так и надо! Надо сдачи давать, а то ишь чего удумал... Девочку мою обидеть хотел.
- Они же оба виноваты! У него вообще сотрясение мозга могло быть! Это нам надо извиняться! - возмутилась мама.
- Вот еще! Да и нечему там сотрясаться! Это у него генетическое. Родители - идиоты, да и бабка давно не в себе!
В этом была вся моя бабушка. Я же красная как рак, проскользнула мимо мамы в комнату, стараясь не встретиться с ней взглядом...
У бабули были очень специфические представления о детской психологии и довольно странные, однако же действенные, способы борьбы с бессонницей. Как-то раз я не могла уснуть, все ворочалась. А спали мы с бабушкой в одной комнате. Сначала бабуля пыталась рассказывать мне сказки, потом считала вместе со мной баранов, а под конец не выдержала и решила припугнуть: "Если лечь на бок, приложить ухо к подушке и долго слушать, то можно услышать, как черти в аду стучат копытами..." Я в ужасе уснула минут через пять. Правда, потом долгое время боялась спать на боку и засыпала исключительно на спине.
Бабушка была резко против детского сада. С самого раннего детства мне внушалось, что садик - это плохо!
- Туда ходят только подкидыши, которых не любят мамы и папы, там бьют детей и плохо кормят. Леночка, ты хочешь в детский садик?
- Нееет, бабушка! Не отдавай меня им!!!
Однако мама меня все-таки отдала, ужасно сердитая, узнав про бабушкины рассказы. В садике мне понравилось. Там было интересно, новые игрушки, много детей, к тому же мальчик, который спал на соседней кроватке, подарил мне своего резинового жирафика. Увы, счастье было недолгим. Бабуля не могла вынести разлуки и всегда находилась где-то неподалеку. Или заглядывала в окошко, или подглядывала в щелочку возле двери в группу, или устраивала променад прямо возле нашей веранды, когда нас выводили на прогулку. Воспитатель и нянечка боялись ее как огня, поэтому бабуля пользовалась негласным разрешением находиться на территории сада в любое удобное для нее время, а также раздавать указания по воспитанию подрастающего поколения. Все нервничали, атмосфера накалялась... И под конец третьего месяца моего хождения в детский сад грянул гром. Бабушка оказалась свидетелем, как в меня вливали ненавистный борщ, который даже у нас дома не готовили, потому что "Леночка его не любит", и со скандалом меня забрали домой под всеобщее облегчение.
В школу я все же ходила, однако бабушка прикормила дефицитными гречкой и колбасой нашего педиатра, и справки мне выписывали чаще, чем на самом деле было нужно.
Бабуля была озабочена моим будущим и постоянно фантазировала на тему, кем я буду.
- Кем ты хочешь быть?
- Продавцом!
- Только через мой труп!! Чтобы моя внучка была торговкой... Пффф! Будешь врачом!
- Нееее! Я уколов боюсь! Хочу быть учительницей, как мама!
- Опа! Еще одна! Достаточно нам одной ненормальной в семье!
Кроме того волновал бабушку и вопрос моего замужества. Самым главным кандидатом на мои руку и сердце в будущем считался внук бабушкиной подруги бабы Раи, черноволосый пухленький мальчик. Я совершенно не помню его имени, но помню, что всегда бурно протестовала, так как была совершенно уверена, что выйду замуж за Толика, мальчика с пятого этажа, который с моей легкой руки стал единорогом, ну вы помните, да? Бабуля только отмахивалась от меня и говорила, что Толик - это все ерунда, а вот внук бабы Раи вырастет и уедет в Израиль. И меня с собой заберет. В Израиль я совершенно не хотела, к тому же без мамы и Толика.
Пользуясь связями, бабушка покупала какие-то немыслимые сервизы, постельное белье, даже каким-то образом выкупила совершенно сумасшедшую по тем временам вещь - стиральную машину, но строго-настрого запретила всем этим пользоваться. Это было мое приданое.
Бабушка умерла, когда мне было девять лет. Стиральную машину достали из коробки уже через несколько месяцев... В день похорон я долго играла на улице, никто не звал меня домой, никому не было до меня дела - родители занимались поминками. Соседи с сочувствием поглядывали на меня... Стемнело, я сидела на качелях, ковыряла землю ногой, и какая-то недетская мысль закралась мне в голову: "Вот и закончилось детство..."
Бабуля была строгой, взрывной, категоричной, резкой, прямолинейной, но она очень любила меня. Одно из самых стареньких моих воспоминаний: я просыпаюсь среди ночи, мягкий свет торшера, бабушка вяжет что-то и шикает на меня.
- Баба, а что это будет? Что ты вяжешь?
- Тшшш... Спать! Сюрприз, утром увидишь.
Сюрприз оказался костюмчиком для моей куклы Наташи. Зеленые штанишки и кофточка из той же шерсти с настоящими зелеными пуговицами. Бабушка обвязывала не только меня, но и всех моих кукол.
Увы, бабулиных фото тех лет нет, если не считать фотографии на документы. Мой папа был в страшных контрах с ней и ни разу не сфотографировал ее, хотя почти профессионально занимался фотографией. Самое позднее фото с ней, что я нашла в семейном архиве, датируется 22 декабря 1978 года, за шесть лет до моего рождения. В то время бабушка подрабатывала нянечкой в детском садике. Вот такой я ее и помню, только немного старше...
Не знаю, зачем я все это написала... Эти воспоминания рвались из меня уже давно. Спасибо всем, кто дочитал до конца! :)
У моей бабушки был невероятно сложный характер, который с возрастом достиг критической массы сложности. Если вы читали "Похороните меня за плинтусом" Павла Санаева, вам будет легче представить мою бабулю. Больше всего доставалось маме и папе, дедушке тоже перепадало, но его добродушие и буддистское спокойствие не могла поколебать даже она. Увы, когда дедушка умер, пал последний бастион, отделяющий мою маму от регулярных скандалов, и бабушка вышла из берегов. Снова войти в них, как ни странно, помогло мое рождение. Как ни странно, потому что бабуля всю жизнь хотела сына, ну или внука на худой конец. Так получилось, что бабушка рожала со своей сестрой в один день. У нее родилась не совсем чтобы желанная дочь, а сестре, которая мечтала о девочке, в родильном зале вручили мальчика. Женщины на полном серьезе хотели обменяться детьми, но отцы и мужья были резко против такого решения. Итак если с моей мамой бабуля худо-бедно смирилась с течением времени, то внучка оказалась полным разочарованием, о чем она незамедлительно сообщила моим родителям. Однако ее сердце растаяло, когда меня принесли из роддома. С этого момента и до конца бабушкиной жизни я стала человеком №1 для нее. Забегая вперед, скажу, что участь эта была незавидная!..
Декретный отпуск в то время заканчивался, когда ребенку исполнялся год, и отправив маму на работу, бабуля, наконец, получила полный доступ к моему телу. Теперь если я слышу слово "гиперопека", я вздрагиваю, ибо я, на самом деле, знаю, ЧТО это такое. Меня кормили, как молодого поросеночка на убой, при всем при этом я оставалась подозрительно тощей, и бабушка искренне обижалась на меня за это (слово "обижалась" в контексте про бабушку можно смело заменять на "ругалась на чем свет стоит").
На улице на меня всегда смотрели с сочувствием. Летом маленькую Леночку не выпускали из дома без нательной маечки и кофточки. Естественно между ними была еще одна прослойка из обычной майки или платьица. Зимой я являла собой весьма печальное зрелище, укутанное с головы до ног в меха и лишенное каких-либо половых, а то и человеческих признаков, так как больше всего я напоминала себе большой шар из всевозможной одежды, какая только была дома. А дома в зимнее время я ходила исключительно в валенках и вязаной безрукавке, на голове обязательная шапочка. Первый этаж, сквозняки, ну сами понимаете. Несмотря на все это, я часто и долго болела. Моя карточка по толщине могла дать фору "Войне и миру", и это лишь первый том. Да, карточек у меня было несколько.
Дело в том, что в поликлинику мы ездили, как на работу. А так как и взрослая, и детская поликлиники по счастливому стечению географических обстоятельств находились рядом, то нам всегда было куда податься. Что касается моего хрупкого здоровья, если я не болела, бабуля все равно находила повод заглянуть к врачам. Исключительно в профилактических целях мне проверяли печень, желудок и почки, сканировали мозг, делали рентген то одной конечности, то другой, я уже не говорю про всевозможные анализы и посиделки у педиатра. Бабуля надрессировала меня говорить "До свидания! Счастья вам и здоровья!", и когда трехлетняя кнопка выдавала такое на выходе, доктора роняли скупые слезы умиления и выписывали нам на дорожку еще направлений на дополнительные обследования.
Здесь стоит отметить, что поликлиники находились далековато от дома, а так как у бабушки болела нога, то каждое такое путешествие превращалось в долгую поездку на троллейбусе. Переходить дорогу без светофора, чтобы попасть на остановку, бабушка часто не могла да и ленилась, поэтому мы садились на троллейбус, следовавший до конечной, и сделав приличный такой круг, возвращались на ту же остановку, с которой и начинали путешествие, только с другой стороны дороги, а потом ехали еще пару остановочек до поликлиники. Эти поездки привносили элемент радости в мою историю болезни.
Бабушка была параноиком. Она ненавидела лифты и всячески избегала их. Учитывая больную ногу и нелюбовь к ступенькам, она ненавидела их особенно сильно. Мне она привила такую же нелюбовь к ним, и уже только после бабушкиной смерти я переборола эту свою фобию.
Еще бабушка боялась, что нас "обкрадут". Посему по возвращении домой мы блюли своеобразный ритуал. Обычно люди, войдя в дом, разуваются и снимают верхнюю одежду. Бабуля плевала на условности и первым делом, войдя в дом, мы с ней обыскивали шкафы и заглядывали под кровати, а вдруг как там притаился ворюга. Я ужасно любила эти обыски и всякий раз со смешанным чувством страха и любопытства распахивала дверцы шкафа и залазила под кровать. Обычно в шкафу меня приветствовала лишь моль, а из-под кровати уныло выглядывал горшок.
Бабуля обладала громким командным голосом и заводилась с полоборота. Попасть ей под горячую руку было легче простого, так как бабушка вообще была горячей штучкой. Мне было дозволено гулять лишь на детской площадке около нашего подъезда, которая в то время представляла собой скрипучие качели и буйные заросли сирени. Расстояние автоматически увеличивалось до третьего подъезда, если на улицу выходила подышать свежим воздухом Сёмчиха - древняя еврейка и бабулина заклятая подруженька. Сёмчиха благосклонно приглядывала за моими передвижениями, если не проваливалась в старческую дрему на солнышке.
Будучи натурой увлекающейся уже тогда и быстро натешившись и качелями, и сиренью, я часто покидала разрешенную для выгула территорию и убегала с мальчишками за дом, а то и на детскую площадку соседнего дома. И горе мне было, если бабуля выходила на улицу посмотреть, как там внученька. Ее голос я слышала, где бы ни находилась в тот момент...
Бабуля страшно не любила, когда к нам ходили дети на водопой, а так как жили мы на первом этаже, а я всегда была щедрой девочкой, то попить водички к нам приходил весь двор. Обычно это протекало так. Когда набиралась кучка страждущих из пяти-десяти человек, все выстраивались гуськом к нашей двери, а я под предлогом, что забыла косынку/куклу/мяч юркала домой и таскала кружками воду. Часто бабушка была слишком занята своими делами, чтобы заподозрить неладное, но если меня раскрывали, то бабуля включала сирену. Умирающие от жажды разбегались, а меня сажали под замок за непотребное поведение.
Увы, за широту души страдала я часто. Как-то мама нажарила драников и поставила миску с ними на окно. Остывать. Драники остывали уже во рту моей дворовой компании, которая играла под нашими окнами в мяч... Я щедро угостила всех. Когда мама и бабушка пришли обедать, на тарелке остался лежать один сиротливый блин. Увидев, как бабушка меняется в лице, я заверещала, что "Это не я! Это они!" С криками "Я пошла их убивать!" бабушка ринулась к двери, но маме как-то удалось остановить ее. В тот вечер "убивали" меня. В основном морально и стандартной процедурой домашнего ареста, однако я чувствовала себя настоящим Робин Гудом, накормившим деревню бедняков.
А как-то раз, забежав домой, я выкрикнула: "Бабуля, а где у нас ножницы?" Не подозревающая ничего дурного бабушка, погрузившаяся в вязание, протянула мне просимое, на всякий случай рассеянно спросив: "А тебе зачем?"
"Да мы эээм... Играем там с мальчиками... Веревочки режем", - буркнула я и исчезла за дверью.
Через полчаса в нашу дверь колотили соседки, чьи веревки с бельем мы обрезали. Бабушка так в халате и со спицами выбежала на улицу, но оказалось, что и ее веревочки с только что постиранным бельем мы благополучно обрезали. Так сильно на меня кричали, пожалуй, только тогда, когда я нарезала новое крепдешиновое платье бабули на косынки...
Уже вечером, после того как буря улеглась, бабуля глядела на меня ласково, как смотрят на детей-аутистов, и спрашивала: "Ну ладно их веревки. А свои ты почему резала, дурочка? Там же твои платья болтались..." Я гордо смотрела в свой угол, в котором уже обжилась за последние полчаса, и делала вид, что ничего не слышу.
Несмотря на мое деструктивное поведение, если было замешано второе лицо, с меня автоматически снимались все обвинения. Как-то раз я вернулась домой вся в соплях и с расцарапанными коленями и локтями. Бабушка сначала взвилась, а потом, увидев повреждения на конечностях родной внученьки, стала допытываться, кто посмел. Поняв, что обойдется без домашнего ареста, я разревелась и призналась, что это соседский Толик. Чтобы убивать Толика, далеко идти не надо. Он жил в нашем же подъезде на пятом этаже, поэтому бабушка просто сунула ноги в туфли, но открыв дверь, обнаружила на пороге вышеназванного Толика со своей бабушкой наперевес. Толику повезло чуть меньше, чем мне. Прямо из его лба рос внушительный рог, который язык не повернулся бы назвать обычной шишкой.
Бабушка Толика была не промах, но моей бабуле не было равных в склоках. Через минут десять пристыженная соседка выдала внуку оплеуху, и они стали грустно подниматься по лестнице.
А мне бабушка объявила:
- Так и надо! Надо сдачи давать, а то ишь чего удумал... Девочку мою обидеть хотел.
- Они же оба виноваты! У него вообще сотрясение мозга могло быть! Это нам надо извиняться! - возмутилась мама.
- Вот еще! Да и нечему там сотрясаться! Это у него генетическое. Родители - идиоты, да и бабка давно не в себе!
В этом была вся моя бабушка. Я же красная как рак, проскользнула мимо мамы в комнату, стараясь не встретиться с ней взглядом...
У бабули были очень специфические представления о детской психологии и довольно странные, однако же действенные, способы борьбы с бессонницей. Как-то раз я не могла уснуть, все ворочалась. А спали мы с бабушкой в одной комнате. Сначала бабуля пыталась рассказывать мне сказки, потом считала вместе со мной баранов, а под конец не выдержала и решила припугнуть: "Если лечь на бок, приложить ухо к подушке и долго слушать, то можно услышать, как черти в аду стучат копытами..." Я в ужасе уснула минут через пять. Правда, потом долгое время боялась спать на боку и засыпала исключительно на спине.
Бабушка была резко против детского сада. С самого раннего детства мне внушалось, что садик - это плохо!
- Туда ходят только подкидыши, которых не любят мамы и папы, там бьют детей и плохо кормят. Леночка, ты хочешь в детский садик?
- Нееет, бабушка! Не отдавай меня им!!!
Однако мама меня все-таки отдала, ужасно сердитая, узнав про бабушкины рассказы. В садике мне понравилось. Там было интересно, новые игрушки, много детей, к тому же мальчик, который спал на соседней кроватке, подарил мне своего резинового жирафика. Увы, счастье было недолгим. Бабуля не могла вынести разлуки и всегда находилась где-то неподалеку. Или заглядывала в окошко, или подглядывала в щелочку возле двери в группу, или устраивала променад прямо возле нашей веранды, когда нас выводили на прогулку. Воспитатель и нянечка боялись ее как огня, поэтому бабуля пользовалась негласным разрешением находиться на территории сада в любое удобное для нее время, а также раздавать указания по воспитанию подрастающего поколения. Все нервничали, атмосфера накалялась... И под конец третьего месяца моего хождения в детский сад грянул гром. Бабушка оказалась свидетелем, как в меня вливали ненавистный борщ, который даже у нас дома не готовили, потому что "Леночка его не любит", и со скандалом меня забрали домой под всеобщее облегчение.
В школу я все же ходила, однако бабушка прикормила дефицитными гречкой и колбасой нашего педиатра, и справки мне выписывали чаще, чем на самом деле было нужно.
Бабуля была озабочена моим будущим и постоянно фантазировала на тему, кем я буду.
- Кем ты хочешь быть?
- Продавцом!
- Только через мой труп!! Чтобы моя внучка была торговкой... Пффф! Будешь врачом!
- Нееее! Я уколов боюсь! Хочу быть учительницей, как мама!
- Опа! Еще одна! Достаточно нам одной ненормальной в семье!
Кроме того волновал бабушку и вопрос моего замужества. Самым главным кандидатом на мои руку и сердце в будущем считался внук бабушкиной подруги бабы Раи, черноволосый пухленький мальчик. Я совершенно не помню его имени, но помню, что всегда бурно протестовала, так как была совершенно уверена, что выйду замуж за Толика, мальчика с пятого этажа, который с моей легкой руки стал единорогом, ну вы помните, да? Бабуля только отмахивалась от меня и говорила, что Толик - это все ерунда, а вот внук бабы Раи вырастет и уедет в Израиль. И меня с собой заберет. В Израиль я совершенно не хотела, к тому же без мамы и Толика.
Пользуясь связями, бабушка покупала какие-то немыслимые сервизы, постельное белье, даже каким-то образом выкупила совершенно сумасшедшую по тем временам вещь - стиральную машину, но строго-настрого запретила всем этим пользоваться. Это было мое приданое.
Бабушка умерла, когда мне было девять лет. Стиральную машину достали из коробки уже через несколько месяцев... В день похорон я долго играла на улице, никто не звал меня домой, никому не было до меня дела - родители занимались поминками. Соседи с сочувствием поглядывали на меня... Стемнело, я сидела на качелях, ковыряла землю ногой, и какая-то недетская мысль закралась мне в голову: "Вот и закончилось детство..."
Бабуля была строгой, взрывной, категоричной, резкой, прямолинейной, но она очень любила меня. Одно из самых стареньких моих воспоминаний: я просыпаюсь среди ночи, мягкий свет торшера, бабушка вяжет что-то и шикает на меня.
- Баба, а что это будет? Что ты вяжешь?
- Тшшш... Спать! Сюрприз, утром увидишь.
Сюрприз оказался костюмчиком для моей куклы Наташи. Зеленые штанишки и кофточка из той же шерсти с настоящими зелеными пуговицами. Бабушка обвязывала не только меня, но и всех моих кукол.
Увы, бабулиных фото тех лет нет, если не считать фотографии на документы. Мой папа был в страшных контрах с ней и ни разу не сфотографировал ее, хотя почти профессионально занимался фотографией. Самое позднее фото с ней, что я нашла в семейном архиве, датируется 22 декабря 1978 года, за шесть лет до моего рождения. В то время бабушка подрабатывала нянечкой в детском садике. Вот такой я ее и помню, только немного старше...
Не знаю, зачем я все это написала... Эти воспоминания рвались из меня уже давно. Спасибо всем, кто дочитал до конца! :)