Записка
Я все никак не мог дочитать эту записку до конца. Знал, что самое плохое кроется в последней строчке, был почти уверен, но сон всегда обрывался на словах "Сочувствую, но". В детстве меня изводило любопытство, я хитрил, не желал открывать глаза, возвращался туда, где рвалась пленка, но ничего не получалось - меня снова выбрасывало, и вместо того, чтобы прочесть заветное, страшное, я отчетливо слышал собственное сопение и понимал, что проснулся. С годами я все меньше хотел увидеть последнюю строчку, хорошего от нее ждать не приходилось.
Утомительное совещание затянулось. Эксперт задерживался, но и без его вердикта ни один из из присутствующих уже не сомневался, что сегодня никто ничего не подпишет. Все продолжали сидеть, уныло пялясь перед собой и сохраняя значительные выражения лиц. Дверь приоткрылась, по кабинету лебедью проплыла секретарша Верочка, мягко улыбнувшись, положила передо мной записку. Ее округлый, без разрывов, почерк, фиолетовые чернила. Почему я раньше не обращал внимания, что этот тот самый почерк? В животе у меня заурчало, лица сидящих напротив как-то растеклись, потеряли честкость очертаний, я почувствовал, что сползаю на пол. Дмитрий Борисович, Вам плохо? - кажется, это голос моего зама. Господи, ну конечно. Я не хотел, чтобы они уезжали без меня. Просил подождать всего два дня, и мы бы поехали вместе. Наверное, сын раскапризничался, она отвлеклась, не смотрела на дорогу. Мне давно не интересно, что в той записке, я бы предпочел никогда не видеть снов. Сглотнув, я поднес к глазам смятый листок, придется дочитать его до конца. С детства знал, что однажды придется. После слов "Сочувствую, но" было написано: эта сволочь опаздывает еще на пятнадцать минут. Хотите, я сделаю кофе?
Утомительное совещание затянулось. Эксперт задерживался, но и без его вердикта ни один из из присутствующих уже не сомневался, что сегодня никто ничего не подпишет. Все продолжали сидеть, уныло пялясь перед собой и сохраняя значительные выражения лиц. Дверь приоткрылась, по кабинету лебедью проплыла секретарша Верочка, мягко улыбнувшись, положила передо мной записку. Ее округлый, без разрывов, почерк, фиолетовые чернила. Почему я раньше не обращал внимания, что этот тот самый почерк? В животе у меня заурчало, лица сидящих напротив как-то растеклись, потеряли честкость очертаний, я почувствовал, что сползаю на пол. Дмитрий Борисович, Вам плохо? - кажется, это голос моего зама. Господи, ну конечно. Я не хотел, чтобы они уезжали без меня. Просил подождать всего два дня, и мы бы поехали вместе. Наверное, сын раскапризничался, она отвлеклась, не смотрела на дорогу. Мне давно не интересно, что в той записке, я бы предпочел никогда не видеть снов. Сглотнув, я поднес к глазам смятый листок, придется дочитать его до конца. С детства знал, что однажды придется. После слов "Сочувствую, но" было написано: эта сволочь опаздывает еще на пятнадцать минут. Хотите, я сделаю кофе?