Конкурентное исключение
Вот уже более десяти лет мой день - не без исключений, но все-таки - начинается примерно одинаково. Я рано встаю (сначала вставал на учебу, теперь - на работу), провожу не менее часа в общественном транспорте, а далее следую проторенными университетскими тропами. После столь продолжительного опыта, за которым неизменно следуют усталая привычка и даже оскомина, в этих тропах, казалось бы, трудно найти что-то примечательное - но в последнее время именно здесь начинаются различия, о которых однажды писал и мой коллега и тезка kmartynov.
Десять лет назад университетские дорожки вели меня мимо яблоневых аллей, мимо фонтанов и площадей, где нетрудно было различить особую атмосферу студенческой жизни - со всеми ее плюсами и минусами, но и с ее неповторимой магией. Мы торопились на занятия, стаптывали каблуки, на ходу завтракали или пили кофе, глядели на аллею из окон библиотеки Первого гуманитарного корпуса - и рядом с нами были такие же самые люди, которые азартно впитывали новый для себя дух. Друг как-то рассказывал мне о шокированном таксисте из Средней Азии, который, заехав на территорию МГУ, обратился к пассажиру с вопросом: "А это что, уже не Москва? Почему так красиво?".
Но время прошло, и рыночные отношения глубже въелись в гранит науки. Путь к двум новым корпусам университета, как и к Фундаментальной библиотеки, проходит ныне вдоль растущего Ломоносовского проспекта и распространяющихся, подобно инфекции, элитных домов с гордым названием "Доминион", заставляющим вспомнить славные подвиги Сынов Корхала; на самой же территории не менее элитные, чем "Доминион", автомобили наносят все новые и новые удары по позициям людей, выигрывая сражение за "жизненное пространство". В новой для себя среде студенту, особенно приехавшему из регионов талантливому юноше или девушке с горящими глазами, все тяжелее исключить себя из пространства безумной конкуренции, мотовства и показного роскошества, за которыми нет ничего, кроме серийного убийства собственного времени.
Половина учащихся уже сейчас ходит в университет, будто в клуб - здесь в изобилии имеются осененные белоснежными носками и кроваво-красными мокасинами молодые люди и дамы, одежда на которых асимптотически стремится к нулю. Поведение этой половины изрядно смущает уже не только неофитов-первокурсников, но и преподавателей: как доказать взрослеющему человеку, сидящему напротив тебя в аудитории, что жизнь - это не только метание FMCG-бисера и трепетное составление брендиария? Не то, чтобы эта задача была очень уж трудной, - совсем нет; просто за пределами университета человека ждет ровно та же причудливая конкуренция.
Конкуренция всех со всеми. Конкуренция пиджаков, юбок, машин, холодильников, наполных покрытий, подвесных потолков, обвесов, купленной в магазине клубники; соревновательный дух проникает в кухонную утварь, носки, ящики для нижнего белья, солнцезащитные очки, сумки и кроссовки. Все, что окружает человека, превращается в поле для признания - судят по одежке, по одежке и еще раз по одежке; нет, ум тоже в почете, но что это за ум, если у него нет одежки? Бедный Фалес со своими маслобойнями здесь бы долго не продержался, ведь ценятся лишь перманентные "успехи".
Победить в этой конкуренции - или даже стать "царем горы" - попросту невозможно; в этом и хитрость ловушки. Чего бы ты ни добился, рынок всегда предложит новые идеи для подвигов, свершений, успехов и достижений; постоянная инфляция - спутник такого рода конкуренции. Хуже всего то, что и конкуренция, и обесценивание всего и вся проникает даже и на уровень частной жизни - человек даже сам себя начинает оценивать маркетинговой меркой. Всем известны страдающие душевными метаниями "дауншифтеры" - люди, на разных этапах жизни подающиеся в нищенские странствия по Индии в поисках истин и откровений, экстаза и катарсиса, Нирваны и Валхаллы. Они, наверное, более прочих мыслят самих себя в рыночных категориях, поскольку не считают для себя возможным достигнуть просветления в обычных для себя условиях и бегут, бегут, бегут в обетованные земли, будто те когда-то и где-либо существовали; так поклонники Ницше, не понимания тезиса о "смерти" бога, заменяли бога сверхчеловеком. "В нашей жизни счастья нет", - говорят дауншифтеры, не сумев исключить себя из ложной конкуренции и отправляясь потому в совершеннейшую страну фантазий. Прочь, собственно говоря, от жизни как таковой.
пора уже наметить первыми двумя штрихами психологический рисунок сегодняшнего массового человека: эти две черты - беспрепятственный рост жизненных запросов и, следовательно, безудержная экспансия собственной натуры и, второе, врожденная неблагодарность ко всему, что сумело облегчить ему жизнь
Хосе Ортега-и-Гассет, "Восстание масс"
Речь здесь не о пришествии "грядущего хама", о котором пишут на протяжении последнего века столь же исправно, как о безграничных возможностях "нового человека" или о "гоноре капиталистов перед простым человеком труда"; напротив, левые мыслители должны с большей готовностью откликнуться на угрозу со стороны общества столь истовой и при том ложной конкуренции, чем любой консерватор. Ведь подобная установка на размежевание "нормальных людей" и "лузеров" бьет не только по структуре потребления, но и по рынку труда, государственному управлению, политике и самой социализации личности. Еще в школе несчастный ребенок узнает, что его папа лох, потому что хирург или преподаватель; в университете он видит не усвоение знаний, а присвоение отливающих позолотой корочек; на работе он видит...о, что он может увидеть на работе, мы с вами прекрасно знаем.
В 2002 году британец Чарльз Тейлор написал работу "Демократическое исключение", в которой примирял мультикультурализм и республиканскую традицию посредством предлагаемого разделения сфер идентичности: только так, по мнению Тейлора, можно было допустить плюрализм на частном уровне в контексте единой политической культуры. С конкуренцией - воспеваемой и ненавидимой, чаемой и отрицаемой - лучше всего поступить так же: в конце концов, неудивительно, когда Ваш начальник ведет себя как Блейк из "Гленгарри Глен Росс", однако на редкость глупо, когда мы начинаем всегда судить о человеке с такой колокольни.