Квентин Тарантино - Однажды в Голливуде
- Кстати, о фальшивых усах, - продолжает Сэм. - В последний раз сам я носил фальшивые усы на театральных подмостках, в «Лире» - с Оливье. И каждый вечер после сцены грозы он выходил промокший до нитки от дождя и пота. Потом смотрел на меня - а я играл герцога Корнуэльского... - Вдруг, словно в припадке вдохновения: - Рик, дорогой мой мальчик, а ты когда-нибудь играл Шекспира?
Рик сперва смеется, потом понимает: «Охренетъ, да он не шутит».
- Я? - переспрашивает Рик.
- Да.
«А что, похоже, будто я, блядь, играл Шекспира?»
- Нет, - говорит Рик, - я мало работал в театре.
- Ну, по-моему, ты прирожденный Эдмунд.
- Эд... Эдмунд? - переспрашивает Рик.
- Бастард Глостера, - напоминает Сэм. - Бастард, что всю жизнь прожил с ненавистью в сердце.
Любого персонажа с ненавистью в сердце можно назвать персонажем, которого прирожден играть Рик.
- Ну, такое я умею, - без ложной скромности говорит Рик.
- Он живет с ненавистью, потому что его обошел вниманием отец.
- Понятно.
- Из тебя бы вышел убийственный Эдмунд, - объявляет Сэм.
«Правда, что ли?» - думает Рик.
- Ну, спасибо, - говорит Рик. - Я польщен.
Рик даже прочитать Шекспира не может, куда уж там сказать из него реплику и уж тем более понять ее.
- И для меня была бы честь поставить спектакль с тобой, - заявляет Сэм. Рик, чуть ли не зардевшись, повторяет:
- Ну, я снова польщен.
Сэм начинает фантазировать:
- Я хочу сказать, мы вполне можем сыграть вместе. Думаю, пришла та пора, когда я достаточно поседел для Лира.
Рик искренне признается:
- Ну, мне бы сперва наверстать в чтении. Если честно, я мало что читал у Шекспира.
«Го есть вообще ни хрена», - думает Рик.
- Не вопрос, - не сдается Сэм. - Я могу тебя подтянуть.
- А там прям обязательно с британским акцентом?
- Господь милосердный, нет! Я этого не допущу, - говорит Сэм и объясняет: - Я понимаю: выглядит так, словно у британцев монополия на Барда.
«Какого еще Барда?» - думает Рик.
- Но, на мой взгляд, - провозглашает Сэм, - американский английский намного ближе к тому английскому, на котором говорили в дни Уилла.
- Какого Уилла? - спрашивает Рик. - А, блин, Шекспира!
- Да, не эта напыщенная, наигранная, вычурная проза школы Мориса Эванса.
«Напыщенная наигранная вычурная чего? Мориса кого?»
- Лучшие шекспировские актеры - американцы. Вообще-то, откровенно говоря, лучшие шекспировские актеры - это испанцы или мексиканцы, когда исполняют на английском. Макбет Рикардо Монтальбана - это блестяще! Но американцы ближе всего подходят к тому, чтобы уловить поэзию улиц, а в этом и есть суть Шекспира, когда его ставят правильно - что бывает редко. Другими словами, когда американский актер не пытается играть с британским акцентом. Хуже ничего не придумаешь.
- Да, я это ненавижу, - поддакивает Рик. - Ну, как я уже сказал, я не особо играл Шекспира. Я в основном по вестернам.
- Что ж, ты удивишься, в каком количестве вестернов шекспировский сюжет, - замечает Сэм. Потом
снова показывает на Джеймса Стейси на другом конце площадки, все еще с маленькой Труди Фрейзер у него на коленях: - Видишь ли, каждый раз, когда идет борьба за власть или за то, кто будет главным, - это и есть чистейший Шекспир.
Рик кивает и говорит:
- Да, понимаю.
- А в этом и заключаются ваши отношения, Калеба и Джонни, - в борьбе за власть. И когда мы снимем твою последнюю сцену на сегодня - сцену выкупа девочки, - можем обсудить и «Гамлета».
- То есть Калеб - он как Гамлет? - спрашивает Рик.
- И Эдмунд.
- Ну, боюсь, я не знаю, в чем тут разница.
- Что ж, они оба разгневанные молодые люди с внутренним конфликтом. Поэтому я и взял тебя. Но в основе Гамлета, в основе Эдмунда - гремучая змея.
- Гремучая змея?
- На мотоцикле.