Из воспоминаний прапорщика лейб-гвардии артиллерийской бригады Николая Андриановича Дивова
Утащил у Олега Дивова.
Опять дату пропустил. День Бородинской битвы прошел, как говорится, бездарно. Но тем не менее - напомню вам один любопытный исторический документ.
И очень интересного человека.
Короткий мемуар Н.А.Дивова о войне 1812 года и Бородинском сражении подкупает своей бесхитростностью. Он вовсе лишен пафоса. И сами приключения юного прапорщика артиллерии поданы неожиданным образом. Казалось бы, вокруг него - ад кромешный. Подъехал к офицеру передать приказ - бац, офицера убили; вернулся к командиру, а тот пропал; скакал назад мимо оврага, а оврага больше нет, он весь засыпан мертвыми телами… Но куда больше волнует нашего героя совсем другое: как бы не оказаться в стороне, как бы не остаться без дела. И еще желательно «пришиться» к командиру покруче, чтобы было потом чем гордиться.
Между тем, Николай Дивов - фигура для Отечественной Войны прямо-таки символическая.
В 1801 году родители Николая жили на Елисейских полях. Елизавета «Лиза» Дивова дружила с первой дамой французской столицы Жозефиной Богарне, супругой консула Наполеона (чем вызывала лютую зависть всего дипломатического корпуса, но это уже другая история). По рассказу ее брата М. Д. Бутурлина, однажды, когда Елизавета Петровна вместе с младшим сыном Николаем была приглашена на завтрак к Жозефине, к столу вышел Наполеон, обласкал мальчика и спросил, как понравился ему только что окончившийся смотр войск и не желает ли он вступить в ряды этого войска. Николенька с достоинством ответил: "Смотр очень мне понравился, но я русский и желаю служить только моему отечеству"."Очень хорошо и правильно ты мыслишь, - отвечал Наполеон, поцеловав в голову юного патриота, - таковым всегда оставайся".
Теперь сами посудите: на войне, где русские генералы общаются по-французски, да еще и шпарят пикардийскими поговорками, и это в порядке вещей - офицером связи у них служит парень семнадцати лет, который еще в детстве был лично знаком с Наполеоном. Ну так, парой слов перекинулся... И это нормально.
Более того, Наполеон прямо и недвусмысленно благословил парня верно служить России. И это тоже нормально.
По иронии судьбы, именно на батарею, с которой Николай Дивов в 1813 году будет обстреливать город своего детства Париж, прибудет император Александр I для встречи с французским парламентером...
А теперь - про войну и Бородино.
Для удобства чтения текст подвергнут минимальной стилистической правке.
Русский архив, 1873. - Кн. 2. - Вып. 7. - Стб 1331-1338.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ H.А.ДИВОВА
Отставной артиллерист, генерал-майор Николай Андрианович Дивов, один из немногих живых деятелей славной эпохи, личный и непосредственный участник в обороне отечества от западного нашествия и со своей батареи обстреливавший Париж, склонился на просьбу нашу и изложил на бумаге несколько воспоминаний, пробужденных в его восмидесятилетней памяти напечатанными в первой книге Русского Архива сего года Записками его соратника графа П. X. Граббе. Считаем долгом выразить глубокую признательность маститому старцу, озаренному лучом Русской славы. Даже и мелкие черты того времени должны бережно сохраняться в нашем издании.
*****
В исходе 1811 года, выдержав удачно экзамен при Артиллерийском Ученом Комитете, произведен я был в прапорщики лейб-гвардии артиллерийской бригады и зачислен в роту Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Павловича.
Из Петербурга вышел я в поход с бригадою 5 Марта 1812 года. Переходы были легкие, и мы часто имели дневки. Дошедши до Даугелишек (местечка Витебской губернии), мы получили приказание там остановиться. В окрестностях онаго местечка солдаты получили широкое размещение, а для офицеров нашей роты определен был фольварк одного пана, имя которого не припомню. Эта стоянка продолжалась не более трех недель. Время проводили не скучно. Общество наших офицеров было самое отличное, и дружба наша была общая.
В особенности подружился я с князьями Петром и Михайлом Горчаковыми, с Григорием Николаевичем Коробьиным, Сергеем Павловичем Сумароковым, с Абрамом Сергеевичем Норовым и Димитрием Андреевичем Дуниным-Барковским.
Из Даугелишек, по данному нам маршруту, дошли мы в конце Мая до г. Вильны. После весьма короткого пребывания около Вильны, получено приказание следовать обратным путем к городу Свенцианам. Тут прочли мы Манифест о войне с Наполеоном, вскоре Государь Император изволил прибыть в этот город, где однажды мне довелось являться ординарцем к Его Величеству. Как известно, мы отступили к городу Дриссе, и там устроен был укрепленный лагерь. Для занятия мест на биваках, я был отправлен квартирьером. Мне было только 17 лет, и потому эта командировка, первая в моей жизни, крайне меня тешила мыслию, что я командую отдельно двумя фейерверкерами и 15 солдатами.
Во время стоянки нашей в Дрисском укрепленном лагере имел я случай познакомиться с П.X.Граббе, про которого уже и в то время мы знали, что он отличился в сражениях 1807 года. Он был украшен Прейсиш-эйлауским крестом (редкое в то кремя отличие); его военные способности, героическая пылкость, и ко всему этому прекрасная наружность обращали на него общее внимание. В начале 1812 года П.X.Граббе числился в гвардейской конной артиллерии и состоял адъютантом главнокомандующего Барклая де Толли.
Граф П.X.Граббе в своих Записках мастерски очерчивает подвиги доблестных наших войск, но к сожалению часто умалчивает о своих собственных в те дни, которые возвеличили наше отечество, вышедшее так славно из борьбы с исполином. Несмотря на свой тогда обер-офицерский чин, он был уже в то время заметным деятелем по блистательным способностям, личной храбрости и той живой отважности и предприимчивой деятельности, которая его всегда отличала. Его высоко уважали и ценили А.П.Ермолов и граф А.И.Кутайсов, чему я (хотя и в прапорщичьем чине) был не раз лично свидетелем.
Случайным образом, в день сражения 13 Июля под Островной, был я ординарцем у начальника артиллерии 1-й армии графа А.И.Кутайсова, который, едучи верхом из Витебска на место сражения и проезжая мимо наших биваков, приказал полковнику нашей бригады Эйлеру (за неимением при себе в тот час адъютанта) нарядить офицера, который догнал бы его. В то самое время, будучи в этот день дежурным по роте, возвращался я с артиллерийскими лошадьми с водопоя, и к счастью моему довелось мне получить от Эйлера приказание догнать начальника артиллерии. Не доезжая нескольких верст до гор. Островны, явился я к графу Кутайсову.
К сожалению, к приезду нашему, сражение было уже окончено и не в нашу пользу: шесть орудий конной роты полковника Кандибы взяты были неприятелем. Возвратившись с графом в Витебск, где была главная квартира, ожидал я приказания ехать назад в свою роту, но к радости моей не получил никакого приказания и потому остался в Витебске при графе.
На следующий день, около полудня, стала слышна довольно сильная перестрелка в нашем арьергарде. Граф Кутайсов приказал седлать лошадей и, взяв с собою своего старшего адъютанта Поздеева, меня и барона Шепинга, отправился на место, где была сильная ружейная перестрелка. Не прошло и получаса, как граф сказал мне, что он ранен и чтобы я поспешил снять его с лошади, что и было мною исполнено. Граф был ранен пулею в правую ляжку. Понесли мы его на солдатской шинели до ближайшей корчмы, где и вынута была пуля.
Все думали, что предположено на другой день дать большое сражение, но по распоряжению главнокомандующего назначено было снова отступление. Велено было оставить лишь сильный арьергард под начальством славного генерала графа П.П.Палена, который умными и геройскими распоряжениями дал 1-й армии нужное время в средине дня отступить с позиции в совершенном порядке.
Граф Кутайсов, несмотря на то, что накануне получил рану, был верхом все время, пока отступали войска. Припоминаю слова, сказанныя тогда при мне графу Кутайсову А.П.Ермоловым: Voilà comme on se retire en Picardie [Вот как отступают в Пикардии (французская поговорка)].
Через два или три дня по отступлении от Витебска, вследствие приказа Цесаревича Великого Князя Константина Павловича всем офицерам гвардейского корпуса, состоящим на ординарцах при генералах немедленно явиться к своим полкам, должен был и я оставить графа Кутайсова и явиться в свою роту, и это перемещение лишило меня счастья быть при графе Кутайсове во время геройской защиты Смоленска.
По оставлении пепелища Смоленска, Цесаревич отъехал из армии, и в тот же самый день начальник артиллерии изволил сам приехать к нашей палатки и, вызвав меня, милостиво приказал мне снова быть при нем ординарцем. Таковое еще незаслуженное внимание меня крайне обрадовало и польстило моему юному самолюбию. Когда явился я к графу, он сказал мне: J'espère que vous ne me quitterez plus maintenant [Надеюсь, что вы меня теперь не оставите].
Я имел случай удостоиваться его личной доверенности. Так, когда стали говорить о назначении в главнокомандующие М.И.Кутузова, граф Александр Иванович, получивший на этот счет верное известие, написал о том несколько строк на клочке бумаги и приказал мне отвезти эту записку к другу своему Ермолову, прибавив, чтобы я никому ее не показывал, а в случае невозможности сохранить тайну, уничтожил бы записку.
Но увы, скоро лишился я навсегда подобного благодетеля!
Вскоре после нового моего назначения прибыл генерал-фельдмаршал князь Кутузов, главнокомандующим 1 и 2 армий. В этот день войска стояли у Царева-Займища. В тот вечер Кутузов объезжал на дрожках все линии расположения войск и, осмотрев позиции приказал армиям снова продолжать отступление.
С того времени, как я поступил во второй раз ординарцем к начальнику артиллерии, имел я случай часто видеться с П.X.Граббе и слышать от графа Кутайсова, как он ставил нам примером его храбрость и сметливость во время геройской защиты города Смоленска.
После немногих переходов, выступив из Царева-Займища, армии расположились лагерем на том месте, где 26 Августа было побоище, которое названо Наполеоном битвою исполинов. 24 Августа вечером Кутайсов сам расставлял все батареи 1-й apмии, a накануне Бородинского дня посылал меня объехать батареи и донести ему об их расположении и состоянии.
24 Августа, с 12-ти часов пополудни до вечера, генерал Коновницын геройски удерживал арьергардом наступащие силы, которыми лично командовал Наполеон. При начале Бородинского сражения, гвардейский егерский полк, стоя в самом селе Бородине, был атакован сильным неприятельским отрядом. Начальник apтиллepии счел за нужное поставить против моста на речке Колоче конную батарею и поручил П.X.Граббе исполнить оное; мне же приказал ехать к этому мосту, и донести ему, когда конная батарея прибудет на назначенное место. В скором времени Граббе привел конную батарею полковника Егора Федоровича Ховена. С необыкновенною неустрашимостью орудия были поставлены на места, и жестокий огонь был открыт. В продолжение одного часа потеря людей и лошадей в этой батарее была так велика, что она уже не могла быть употреблена более. Хотя я был самое короткое время на этой батарее, но убедился наглядно в справедливости отзывов графа Кутайсова о П.X.Граббе.
Около 11 часов А.П.Ермолов доложил главнокомандующему, что князь Багратион смертельно ранен, корпусный командир Тучков убит, что Раевского батарея (центральная всей позиции) уже взята неприятелем и что потому он счел за нужное отправиться к этой батарее. Граф Кутайсов не последовал приказанию Кутузова оставаться все время при нем и поехал к той батарее вместе с Ермоловым.
По дороге туда, уже недалеко от батареи, я проезжал мимо оврага; а когда возвращался, то увидел тот же овраг, но уже вровень с землею: он весь завален был трупами.
Удостоверившись, что помянутая батарея находится в руках неприятеля, А.П.Ермолов с свойственным ему геройством повел лично два полка на штыки, и в самое короткое время батарея была отнята у неприятеля, и вновь поставлены наших 18 орудий. Тут взят был в плен французский генерал Бонами.
Начальник артиллерии, заметив, что рота полковника Веселитского недостаточно сберегает заряды, отправил меня для передачи этого замечания, и в самое то время когда я, подъехав к полковнику Веселитскому, передал ему несколько слов, он был смертельно ранен. Многие старшие офицеры этой роты были уже перебиты, и подпоручик Я.И.Вальц принял командование.
Возвратившись на то место, где я оставил графа Кутайсова, я не нашел его уже там. Все усилия мои вместе с полковником Сеславиным отыскать начальника артиллерии остались тщетными. Вскоре потом увидали бураго боевого коня стоящего неподвижным, не в дальнем расстоянии от батареи, где мы находились. Мы вместе с полковником Сеславиным подошли к лошади и увидали, что она была облита кровью и обрызгана мозгом, что убедило нас в невозвратной потере для всей Российской артиллерии достойнейшего ея начальника.
Мое положение было самое затруднительное. Я не знал, к кому и куда пришиться. К счастью моему, А.П.Ермолов удостоил меня дозволением состоять при нем до окончания Бородинского сражения, и через 60 лет я живо помню, с какою распорядительностью в продолжение более четырех часов на батарее Раевского П.X.Граббе исполнял приказы А.П.Ермолова.
Положение наше в эти часы было критическое. Сам главнокомандующий тщетно изыскивал средства к подкреплению. Вероятно зная о доверии ко мне Кутайсова или просто заметив меня, когда я проезжал мимо, будучи послан Ермоловым с каким-то приказанием, генерал Кайсаров подозвал меня к себе и спросил, есть ли еще батареи, не бывшие в деле. Когда я отвечал, что, сколько мне известно, на самом крайнем правом фланге нашем должна находиться батарейная батарея [техническое выражение]. Кайсаров представил меня главнокомандующему, который и приказал мне немедленно ехать туда и вести батарею на левый фланг позиции. Когда я доехал, батарейной батареи уже не было на месте. Я поскакал обратно, доложил о том Кайсарову и отправился исполнять приказание Ермолова, при котором затем и оставался во весь остальной день.
Москва, 25 Мая 1873 г.