7 (19) июля 1812 года. Бой при Гросс-Экау. Последствия
Стратегические последствия достаточно заурядного боя оказались значительно серьёзнее его тактических результатов.
Первым по времени стало оставление на следующий день Митавы и отступление обеих частей отряда Левиза в Ригу. Путь к стенам города оказался открыт для прусских войск. Впрочем, отправка в качестве заслона малочисленного отряда изначально была спорной идеей. Так что этим результатом можно было бы и пренебречь.
Но результат поражения весьма серьёзно сказался на настроениях горожан и русского генералитета и в первую очередь - военного генерал-губернатора. Несмотря на то, что Левизу удалось продемонстрировать «весёлое и бодрое, как на параде» настроение войск при возвращении отряда в Ригу, а сам Эссен 1-й строчил бравурные приказы и раздавал благодарности, другие его распоряжения свидетельствовали о том, что воспинимает ситуацию близкой к катастрофической.
Вице-губернатор Лифляндии Осип Осипович Дюгамель, вместе с персоналом всех присутственных мест получил приказание спешно эвакуироваться морем в Пернов, Феллин и Вольмар.
Жителям предместий было приказано очистить свои дома, которые будут сожжены при приближении неприятеля. Уже вечером 7 (19) июля (или утром следующего дня) спешно сожжён Митавский форштадт (на левом берегу Двины). А в 10 часов утра 9 (21) июля, после занятия французами Даленкирхена и возникновения слухов о том, что неприятель переходит реку у Юнгфернгофа, Эссен отдал приказ поджечь Петербургский и Московский форштадты. Однако, по ходатайству Левиза и графа Петра Алексеевича Палена распоряжение было отменено. Вместо этого на расстоянии 150-180 саженей от гласиса крепости начали устанавливать вехи, обозначающие линию необходимого разрушения. Естественно, такие действия вызвали массовое переселение жителей предместий в город, немедленно переполненный. Утром 11 (22) июля на бирже вывесили объявление от имени военного губернатора, призывавшее всех живущих вне проведённой черты вернуться в свои дома. Вероятно, оно было неправильно понято, как заявление о том, что форштадты вообще не будут сжигаться, и часть жильцов вернулась, в том числе и в районы, предназначенные к уничтожению.
После полудня к Эссену явился главный лесничий Ренне и сообщил о том, что неприятель делает попытки перейти Двину у Юнгфернгофа (в 7 верстах от Риги). Войска спешно начали занимать укрепления. Вверх по реке отправились канонерки и несколько батальонов пехоты по правому берегу. На разведку, к месту предполагаемой переправы, отправился начальник штаба подполковник Тидеман. Но прежде, чем пришли сведения от него, прибыло ещё одно сообщение из лесничества. И Эссен, не дожидаясь Тидемана, отдал послал записку полицмейстеру Крюденеру: - «Прикажите зажечь форштадты».
Позднейший отчёт полицмейстера указывает, что приказание повторялось трижды с семи часов вечера до полуночи. В этот период проводились приготовления и извещались жители домов в черте, подлежащей уничтожению. Около полуночи был подан сигнал выстрелом из пушки и звуком трубы. В половину первого ночи 12 (23) июля был зажжён Московский форштадт, а через полчаса - Петербургский.
К сожалению, поднялся сильный ветер и раздул пламя, а меры к предотвращению распространения огня оказались недостаточными и он перекинулся далеко за черту, туда где его никто не ожидал. Тут же в хаосе появляются мародёры и поджигатели, распространяющие огонь ещё дальше.
Вот как описывает события очевидец, пастор Граве:
«Предупреждают город, но не будят жителей форштадтов. В 10 часов вечера выезжает телега с 2 000 смоляных венков, которые без счёта раздаются солдатам гарнизона с приказанием: „зажигайте“. Сперва запылал Московский форштадт. Там именно теснится множество маленьких домов, там живут беднейшие классы народа, мелкие рабочие, которые, уставши от работы, лежат в первом сне. С сильным стуком в двери и окна прибивают смоляные венки к домам, бросают их чрез разбитые окна спящим под кровати. Они просыпаются от блеска пламени и от дыма. В течение одного часа всё объято пламенем, ветер дует к городу; огненные искры летают до валов; город сам находится в величайшей опасности. Тогда поворачивается ветер и гонит пламя на Петербургский форштадт, здесь также ужасное приказание исполняется с бесчеловечной поспешностью. Служители общественной безопасности в диком беспорядке пробегают улицы и приказывают повсюду зажигать. Добровольные поджигатели соединяются с назначенными: они со скотской алчностью и свирепой жестокостью принимают участие в разрушении, с диким шумом проникают в дома и грабят; поджигая с слепым усердием, думают, что борются за отечество. Буря гонит огонь далеко за отмеченные линии, она несёт беспорядок и смятение, в котором никто не знает, что делает. В дома, которые лежат вне определённой черты, подкладывается огонь; домовладельцы работают с напряжением смертельного страха, чтобы отразить пламя; они с оружием в руках защищаются против поджигателей; немногим это удается, сама полиция запрещает это. Наконец, все усилия остаются тщетными и таким образом в несколько часов
всё объято пламенем…»
Пожар продолжался до утра, когда ветер утих, и огонь стал ослабевать. В 10 часов были посланы из города пожарные и огонь уняли.
По официальным сведениям погибло 4 человека (по мнению полиции - мародёры). Сгорела масса разнообразного имущества. Многие остались без крова. Огнём уничтожены 35 казённых зданий, 702 частных строения, 36 магазинов и много складов. Сгорели 4 церкви.
Эссен пытался оправдываться:
«По военным законам форштадты Риги, как препятствующие защите, не могли быть оставлены в целости. Особое определённое приказание предписало мне более ранний срок, чем какой я выбрал… Я медлил из участия к несчастным, которые должны были принести для общего блага столь тяжёлые жертвы; медлил, насколько это было согласно с долгом, который я обязан был свято исполнить пред государем, отечеством, жителями города и моей личной совестью. Наконец, я должен был исполнить это необходимое мероприятие, должен был уничтожить!»
С военнойточки зрения он был прав. Но общественное мнение заклеймило его поджигателем и убийцей. Окончилось дело тем, что ровно через год Эссен покончил жизнь самоубийством.
Горькая ирония состояла в том, что никакого наступления на Ригу прусский вспомогательный корпус не предпринял, остановившись на почтительном расстоянии, протянув свои посты дугой от Шлока на побережье до Даленкирхена на Двине. Хотя маршал Макднальд рвал и метал, утверждая, что после Гросс-Экау должно было преследовать русских и сходу взять город.
Что же побудило прусское командование отказаться от такой попытки? Возможно, понимание недостаточности собственных сих, не позволившее в полевом сражении окружить и разгромить часть рижского гарнизона. И того, что задача разбить его весь, занимающий укрепления и поддержанный крепостной артиллерией, будет куда сложнее.
Может быть сыграл «личный фактор» в виде переломанной ноги генерал-лейтенанта Граверта - едва ли не единственного прусского генерала, одобрявшего союз с французами.
Так или иначе, но Граверт решил дожидаться прибытия осадного парка, а пока ограничиться написанием письма Эссену:
«Вашему Превосходительству известно столько же, сколько и мне, что действия, направленные к Витебску и Днепру, заставили русскую армию, состоящую под личным начальством Его Величества Императора, отступить из укреплённого лагеря при Дриссе. Непосредственным следствием этого отступления будет осада Риги; осадная артиллерия, к тому назначенная, не замедлит явиться. Слабость крепости известна мне также, как и Вам. Несмотря на неустрашимое сопротивление, она будет принуждена сдаться через несколько дней или, во всяком случае, через несколько недель; но и этого короткого времени достаточно для окончательного разорения торгового города, и без того уже много пострадавшего от последнего пожара, а значительное количество храбрых войск, предводимых всеми уважаемым начальником, будет принесено в жертву для бесплодного сопротивления.
Мне кажется, что в настоящих обстоятельствах Ваши обязанности, как в отношении человеколюбия, так и долга службы Вашему Государю, требуют, чтобы Вы избавили Ригу от бедствий осады, которая, как уже сказано, по слабому состоянию крепости не может быть продолжительна и, следовательно, только повергнет в нищету тысячи невинных жителей, не принеся никакой выгоды Вашему Монарху. Если Ваше Превосходительство разделяете мой образ мыслей, основанный единственно на человеколюбии, то я готов прислать офицера, снабжённого необходимыми полномочиями, для заключения условий, на которых Вам будет угодно сдать город и крепость.»
Эссен на это ответил следующим образом:
«Если я бы мог допустить, что прусский генерал по собственному своему побуждению в состоянии написать письмо, подобное полученному мною от Вас, то счёл бы его недостойным ответа. Но так как в нём ясно проглядывает французский слог, то обращаю эти строки в ответ на Ваше письмо, оставаясь в уверенности, что Вы служите орудием деспотического могущества, безусловно повиноваться которому считаете своей обязанностью. Прошу Вас принять уверение в моём уважении».
На том и разошлись. А боевые действия на рижском направлении заглохли до конца июля.
P.S. Если вспомнить о, том, что едва ли не главной целью Наполеона в наступлении на второстепенном Рижском направлении было разорение порта, через которыйосуществлялась торговля с англией, то в значительной мере её можно считать достигнутой.
Сводная запись темы Наполеоника (оглавление)