Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем - и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки - идешь, никого не заметишь -
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни:
Далеко в шалаше голоса - не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы на окнах опущены темные шторы,
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград как старинная битва живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке.
В каменистой Тавриде наука Эллады - и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну, а в комнате белой как прялка стоит тишина.
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена -
Не Елена - другая - как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И покинув корабль, натрудивших в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
1917
Тут можно было бы пуститься в пояснения, отчего оно мне понравилось, и рассуждать и про мягкий калифорнийский климат, и про ночь, и про дождь, и про двух котов (торчат их уши), и, конечно же, бессоница (откуда бы и взяться Мандельштаму)... провести сравнения и параллели, потом диагонали, потом найти прямые углы (странное все таки словосочетания "прямой" угол, оно словно сродни cutting ball), и так далее. Писать же что-то связное в два часа ночи все равно не получится, то есть получится, но будет либо пафосно, либо сродни бреду, так что так.