Aug 02, 2006 10:24
Какое-то время назад случайно, за очень маленькие деньги - что-то около 50 рублей, купила замечательный сборник произведений Жана Кокто: "Петух и Арлекин". Следом за ним книгу Жана Марэ "Непостижимый Жан Кокто". И потом ещё книгу Кокто "Тяжесть бытия"...
Я читала и удивлялась - как щедро судьба наградила Кокто талантами: он остался в истории мировой культуры как неординарный и незаурядный поэт, романист, драматург, режиссер, эссеист, художник... Что ещё очень важно - он остался в памяти многих людей как удивительный друг,
а это тоже особый и ценный дар, своего рода талант - уметь дружить...
Я не люблю формальные биографии. Они скучны, безлики, бесцветны и никоим образом не отражают мир человека, в который, казалось бы они должны суметь проникнуть. Если я хочу узнать о каком-то человеке больше, я сначала читаю его произведения, потом, если есть такая возможность, его автобиографию или опубликованную переписку, и потом - неформальные биографии пера его близких или друзей. Понятное дело, что погрешности есть всегда, но тем не менее. Хотите узнать о Кокто больше - прочитайте его "Тяжесть бытия", там на каждой странице живёт его душа:
" Я корю себя за то, что у меня так много есть чего сказать и недостаточно того, о чём не скажешь, того, что наплывает, до такой степени окружённое пустотой, рождающейся вокруг, что уже даже неизвестно, поезд ли это и какой, не тот ли, в котором перевозят велосипеды, - но почему, Господи?"
"Есть и ещё, о чё не скажешь... И ещё. Только я не знаю, в какой это жизни, но совершенно точно не во сне. (Про то, что было во сне, всегда знаешь, где оно находится: во сне. О молодом трубочисте в цилиндре и на велосипеде и о том бепримерном изяществе акробата-эксцентрика, с каким он способен взобраться по лестнице, которую возит за спиной, словно какой-то музыкальный инструмент. Было это недалеко от гудящей лесопилки.
И ещё. И ещё. И ещё. И о пустынности волн пустоты и об обломках острейших переживаний, что накатывали с пеной прибоя и вновь возвращались в открытое море..."
"Я не весёлый и не хмурый. Но могу быть и таким, и таким, причём даже чрезмерно. В разговоре, особенно если в нём участвует душа, мне случается забывать про свои огорчения, про свою болезнь, забыть даже о себе, слова в таких случаях пьянят меня и влекут за собою мысли. Они приходят ко мне куда легче, чем когда я в одиночестве, и частенько написать статью становится для меня пыткой, меж тем как говорю я без всякого усилия."
"На кончике моего пера мало слов. Я поворачиваю их и так и этак. Мысль обгоняет их. Когда же она останавливается и оглядывается, то видит, что я едва плетусь. Это выводит её из терпения. Она уносится. Мне уже больше не найти её.
Тогда я отрываюсь от бумаги. Занимаюсь чем-нибудь другимю Распахиваю дверь. Я свободен. Но это слишком сильно сказано. Мысль стремительно возвращается и заталкивает меня за работу.
Та ярость, с какой я борюсь со спазмами, стоила мне того, что я превратился в человека, обросшего легендами одна нелепей другой. Невидимого по причине всех этих сказок и по той же самой причине оказывающегося на самом виду."
"Похоже, жажда одиночества - это общественное преступление. После завершения какой-нибудь работы я убегаю. Ищу новую территорию. Я боюсь дряблости привычки. Неловкий, я хочу быть свободным от всякой техники, от опыта. А это означает прослыть слабовольным, изменником, акробатом, сумасбродом. Или в виде похвалы - Волшебником.
Взмах волшебной палочки - и пишутся книги, снимается кино, перо рисует, пьесы играются. Всё очень просто. Волшебник. Слово это облегчает понимание. К чему изучать наши произведения? Всё делается само собой"...