Стихотворение Юлии Кокошко
На позднем портрете улицы Люксембург,
родившей каденции лучшего мира,
два мешка битых фокусов и лотерею,
тетя Роза, доалевшая до фламинго
в фокусе пентаграмм числом - симург,
передернув аптечную склянку на рюмку,
а не то прихлопнув каналью реку,
подается хлопать и цыкать,
щедро метит носатым штиблетом - поскакавшие трюки
и, ввалившись в новые экзорцистки,
вытрясает из башмаков и цирлов,
гонит из собственных левых и правых миссий
вожделение к цирку,
и бедняги паника с заварухой сверкают и реют
вкруг своей ненаглядной эгретки
и вдоль сдвинутой на голодный пай Мнемозины,
цепляя днищем - лазурь, а лазурью - чертополохи,
но, не в силах содрать с себя превращенья и преломленья,
пресуществляют головы - в пушку, которая глохнет,
барабаны - в золу и вплетают надомницы-крыши - в корзину,
а собаки и белки бьются за верный кусок резины…
(с) Юлия Кокошко
Екатеринбург, ул. Розы Люксембург, усадьба Железнова
родившей каденции лучшего мира,
два мешка битых фокусов и лотерею,
тетя Роза, доалевшая до фламинго
в фокусе пентаграмм числом - симург,
передернув аптечную склянку на рюмку,
а не то прихлопнув каналью реку,
подается хлопать и цыкать,
щедро метит носатым штиблетом - поскакавшие трюки
и, ввалившись в новые экзорцистки,
вытрясает из башмаков и цирлов,
гонит из собственных левых и правых миссий
вожделение к цирку,
и бедняги паника с заварухой сверкают и реют
вкруг своей ненаглядной эгретки
и вдоль сдвинутой на голодный пай Мнемозины,
цепляя днищем - лазурь, а лазурью - чертополохи,
но, не в силах содрать с себя превращенья и преломленья,
пресуществляют головы - в пушку, которая глохнет,
барабаны - в золу и вплетают надомницы-крыши - в корзину,
а собаки и белки бьются за верный кусок резины…
(с) Юлия Кокошко
Екатеринбург, ул. Розы Люксембург, усадьба Железнова