Два фильма о снах
Некоторые вещи можно посмотреть только тогда, когда для их восприятия готово окружение: некая антитеза, либо поддержка. Фильм Мишеля Гондри "Наука сна" я пытался посмотреть по меньшей мере трижды, но каждый раз что-то мешало дойти до финала.
Оказывается, сначала мне надо было посмотреть "Пережить самого себя: Теория и практика" Яна Шванкмайера.
То, что я увидел - именно поэзия в кинематографе, поэма, для которой не столько важен сюжет, сколько детали, проработка, стиль, атмосфера, игра со звуком, ассоциации, раскладываемость на цитаты. Заявленная комедия меня не коснулась, я прожил этот реверанс перед Федерико Феллини как нечто происходящее именно со мной, постоянно отцепляя липкую паутину навязанных соответствий. Нет никаких соответствий, но в процессе чтения этого досконально выверенного визуального текста, ты всё равно копаешься в себе, создаёшь самому себе ложную память. То есть видишь не своих маму и папу, а становишься Петражичеком из фильма.
Ян Шванкмайер разбирает разделение нашей психики на Эго, Ид и Супер-Эго, словно конкретных персонажей, ставит противопоставление мотиваций у Фройда и Юнга, как некое перетягивание одеяла, забавляется над мифом об Эдипе, будто над реально свершившимся событием. Самый большой восторг я испытал, когда жена главного героя решает тайно проникнуть в его сны! Ход, который очень любит Макс Фрай, используемый в романтических мелодрамах, но не в почти-детективе.
Социальные моменты фильма достаточно условны, зато личная линия безупречна настолько, что финал при всём своём стандартном трагизме, даже слегка разочаровывает (те, кто любит, когда на все вопросы даны ответы, напротив будут счастливы).
Мне же нравится самому дописывать полотна, досказывать реплики, досматривать альтернативные коды фильмов в своей голове. Возможно я бы вообще не стал говорить про этот фильм, если бы не моя любовь к Юнгу.
Во-первых, у Юнга было чувство юмора, во-вторых, он мог поверить в сочинённую им же самим за пять минут до этого любую сказку. Ему нравилось чудесное как факт, само ощущение переживания некоторой выворотки разумности и рациональности, даже если с позиции общепринятого в этом явлении ничего приятного нет. Если бы перед Юнгом явился Ктулху, чтобы "схавать его мосх", то Карл Густав захлопал бы в ладоши от радости.
Именно нечто подобное Яну Шваркмайеру и удалось устроить для зрителя. Во всяком случае для меня. Я отложил логику и этику подальше и наслаждался чистой феерией бреда. Визуального удовольствия вполне хватало.
Но раздражающе-рациональная развязка оставила в голове такой кислый привкус, который просто необходимо было залить каким-нибудь кинематографическим шампанским. Той самой романтической комедией, но с высоких уровнем абсурда.
И тогда на помощь пришёл Мишель Гондри. И с "Перемоткой", и с "Вечным сиянием" "Науку сна" роднит восхитительный бардак декораций и потрясающая сердечная теплота окружающих (сопутствующих) персонажей к центральным фрикам.
Фрик, маргинал, девиант, псих - для Гондри та тема, которая должна не пугать, а приносить детскую радость, свежий ветер, новые возможности. Изначальная установка на снятие глянца и открытие красоты невзрачного и бесполезного, роднит его с японской традицией восприятия прекрасного, с красотой увядания, развала, надколов и трещин. Вроде бы это дело называется "мононо-аварэ", подробно про такую эстетику пишет Дзюнъитиро Танидзаки в "Похвале тени" и Дж.К. Сэлинджер в "Симор. Введение". Но у Мишеля Гондри раскрывается красота надколотой психики.
По Гондри валяние дурака - естественная потребность человека, и только страшная старуха Супер-Эго требует от нас жизни по правилам и ритуалам. И обороняя от неё свою территорию, мы всё только делаем хуже, впадаем в грубость, в пошлость, в мерзость, в действительную глупость.
По сути для русской культуры подобный образ закреплён за Мальчиком Банананом из "Асса". И я ждал очень грустного финала, смерти или полной потери у парня связи с реальностью.
Но Мишель Гондри изначально добр к своим героям, он не может придумать им счастливую жизнь, не может её заснять, но он может её пообещать: счастливая жизнь есть, где-то там, за кадром, вне фильма.
И отсутствие финала у "Науки сна" - самый лучший финал. У нас есть Он, Она и игрушечный пони. И лодка, в которой растут деревья. И вода из целлофана. И совместное дуракаваляние. И желание жить сразу во всех реальностях. В том числе и в общепринятой.
Признаюсь, мой интерес к Гондри (помимо "Вечного сияния чистого разума") начался с сообщения, что он экранизирует "Убик" Филипа Дика, и чем больше я смотрю работ этого режиссёра, тем больше убеждаюсь, что нашу жизнь определяет наше будущее, а не наше прошлое. Даже "секундная машина времени", словно предчувствие Пэт Конли, обманывавшей своих родителей-провидцев, созданием альтернативных временных сценариев.
Мой провал в маргинального Филипа Дика словно намагнитил меня на определённую волну и ко мне стали притягиваться очень специфические вещи. Даже детская сказка "Город Эмбер: Побег" вызвала чёткую ассоциацию, что это вариация на тему Диковской "Предпоследней правды". И рядом с такими притянутыми вещами релятивист Дик внезапно начинает казаться основательным и простым, теряет загадочность. Как будто ты оказался с другой стороны зеркального стекла и теперь магической тебе кажется твоя собственная комната.
Оказывается, сначала мне надо было посмотреть "Пережить самого себя: Теория и практика" Яна Шванкмайера.
То, что я увидел - именно поэзия в кинематографе, поэма, для которой не столько важен сюжет, сколько детали, проработка, стиль, атмосфера, игра со звуком, ассоциации, раскладываемость на цитаты. Заявленная комедия меня не коснулась, я прожил этот реверанс перед Федерико Феллини как нечто происходящее именно со мной, постоянно отцепляя липкую паутину навязанных соответствий. Нет никаких соответствий, но в процессе чтения этого досконально выверенного визуального текста, ты всё равно копаешься в себе, создаёшь самому себе ложную память. То есть видишь не своих маму и папу, а становишься Петражичеком из фильма.
Ян Шванкмайер разбирает разделение нашей психики на Эго, Ид и Супер-Эго, словно конкретных персонажей, ставит противопоставление мотиваций у Фройда и Юнга, как некое перетягивание одеяла, забавляется над мифом об Эдипе, будто над реально свершившимся событием. Самый большой восторг я испытал, когда жена главного героя решает тайно проникнуть в его сны! Ход, который очень любит Макс Фрай, используемый в романтических мелодрамах, но не в почти-детективе.
Социальные моменты фильма достаточно условны, зато личная линия безупречна настолько, что финал при всём своём стандартном трагизме, даже слегка разочаровывает (те, кто любит, когда на все вопросы даны ответы, напротив будут счастливы).
Мне же нравится самому дописывать полотна, досказывать реплики, досматривать альтернативные коды фильмов в своей голове. Возможно я бы вообще не стал говорить про этот фильм, если бы не моя любовь к Юнгу.
Во-первых, у Юнга было чувство юмора, во-вторых, он мог поверить в сочинённую им же самим за пять минут до этого любую сказку. Ему нравилось чудесное как факт, само ощущение переживания некоторой выворотки разумности и рациональности, даже если с позиции общепринятого в этом явлении ничего приятного нет. Если бы перед Юнгом явился Ктулху, чтобы "схавать его мосх", то Карл Густав захлопал бы в ладоши от радости.
Именно нечто подобное Яну Шваркмайеру и удалось устроить для зрителя. Во всяком случае для меня. Я отложил логику и этику подальше и наслаждался чистой феерией бреда. Визуального удовольствия вполне хватало.
Но раздражающе-рациональная развязка оставила в голове такой кислый привкус, который просто необходимо было залить каким-нибудь кинематографическим шампанским. Той самой романтической комедией, но с высоких уровнем абсурда.
И тогда на помощь пришёл Мишель Гондри. И с "Перемоткой", и с "Вечным сиянием" "Науку сна" роднит восхитительный бардак декораций и потрясающая сердечная теплота окружающих (сопутствующих) персонажей к центральным фрикам.
Фрик, маргинал, девиант, псих - для Гондри та тема, которая должна не пугать, а приносить детскую радость, свежий ветер, новые возможности. Изначальная установка на снятие глянца и открытие красоты невзрачного и бесполезного, роднит его с японской традицией восприятия прекрасного, с красотой увядания, развала, надколов и трещин. Вроде бы это дело называется "мононо-аварэ", подробно про такую эстетику пишет Дзюнъитиро Танидзаки в "Похвале тени" и Дж.К. Сэлинджер в "Симор. Введение". Но у Мишеля Гондри раскрывается красота надколотой психики.
По Гондри валяние дурака - естественная потребность человека, и только страшная старуха Супер-Эго требует от нас жизни по правилам и ритуалам. И обороняя от неё свою территорию, мы всё только делаем хуже, впадаем в грубость, в пошлость, в мерзость, в действительную глупость.
По сути для русской культуры подобный образ закреплён за Мальчиком Банананом из "Асса". И я ждал очень грустного финала, смерти или полной потери у парня связи с реальностью.
Но Мишель Гондри изначально добр к своим героям, он не может придумать им счастливую жизнь, не может её заснять, но он может её пообещать: счастливая жизнь есть, где-то там, за кадром, вне фильма.
И отсутствие финала у "Науки сна" - самый лучший финал. У нас есть Он, Она и игрушечный пони. И лодка, в которой растут деревья. И вода из целлофана. И совместное дуракаваляние. И желание жить сразу во всех реальностях. В том числе и в общепринятой.
Признаюсь, мой интерес к Гондри (помимо "Вечного сияния чистого разума") начался с сообщения, что он экранизирует "Убик" Филипа Дика, и чем больше я смотрю работ этого режиссёра, тем больше убеждаюсь, что нашу жизнь определяет наше будущее, а не наше прошлое. Даже "секундная машина времени", словно предчувствие Пэт Конли, обманывавшей своих родителей-провидцев, созданием альтернативных временных сценариев.
Мой провал в маргинального Филипа Дика словно намагнитил меня на определённую волну и ко мне стали притягиваться очень специфические вещи. Даже детская сказка "Город Эмбер: Побег" вызвала чёткую ассоциацию, что это вариация на тему Диковской "Предпоследней правды". И рядом с такими притянутыми вещами релятивист Дик внезапно начинает казаться основательным и простым, теряет загадочность. Как будто ты оказался с другой стороны зеркального стекла и теперь магической тебе кажется твоя собственная комната.