Рецензия на "Развод Надера и Симин"
ОБЫКНОВЕННОЕ СОЧУВСТВИЕ
Рецензия на фильм
«Развод Надера и Симин»
جدایی نادر از سیمین (Jodaeiye Nader az Simin)
Режиссер: Асгар Фархади
В ролях: Пейман Моаади, Лейла Хатами, Сарэ Байат, Шахиб Хоссейни, Сарина Фархади
Сценарист: Асгар Фархади
Продюсеры: Асгар Фархади, Негар Эскандарфар
Оператор: Махмуд Калари
Композитор: Саттар Ораки
Производство: Иран, 2011
Цитата: Так получилось, - Надер
Так получилось, что международные кинофестивали вольно или невольно, но все равно удивительно точно сформировали для современного мирового зрителя три «иранских» периода. Причем периоды эти связаны между собой тонкой причинно-следственной вязью, изяществом не уступающей персидским коврам. Конец XX века прошел под знаком поэтических фильмов Аббаса Киаростами. В середине 90-х на съемках картины «Сквозь оливы» его ассистентом выступил 34-летний телережиссер Джафар Панахи, который уже в следующем году положил начало собственной кинокарьере и на рубеже веков сменил мэтра, совершив рывок от поэтики к политике и сняв ряд остросоциальных картин. Как и следовало того ожидать, в 2010 году правительство страны сочло кинооппозиционера слишком опасным и наказало Панахи шестилетним тюремным сроком и двадцатилетним запретом на создание фильмов. Судебное решение вызвало острейшую реакцию мирового культурного сообщества: практически каждый западный кинематографист высказался в поддержку режиссера, по инициативе Пола Хаггиса была запущена онлайн-петиция, осуждающая арест, а в жюри Берлинского кинофестиваля 2011 года для Панахи было оставлено символическое пустое кресло. И на том же фестивале главный приз и международное признание завоевал его соотечественник Асгар Фархади с фильмом «Развод Надера и Симин». История продолжается…
Так, однако, получилось, что с Фархади мировой кинематограф открыл для себя настоящее третье поколение иранской новой волны: продолжая общую гуманистическую традицию национального кинематографа, «Надер и Симин» равно далеки и от поэзии Киаростами, и от активной гражданской позиции Панахи, взамен предлагая стиль, который приблизительно можно описать как «сочувствующий реализм». Фархади погружает зрителя в каждодневный быт простых иранцев, жизнь которых разворачивается в самой конкретной и знакомой обстановке (квартиры, трущобы, магазины, больницы, суды) и подчиняется общечеловеческим страстям, страхам и предрассудкам. Для героев картины политика начинается и заканчивается на стремлении решительной рыжеволосой женщины средних лет Симин уехать с дочерью из Ирана, чему противится ее муж Надер, не желающий бросать больного Альцгеймером отца. Не менее важные вопросы религии поднимаются столь же по-бытовому: в терзаниях наемной сиделки, ради хотя бы минимального заработка вынужденной тайком от мужа приходить домой к брошенному женой Надеру и в его отсутствие заботиться о старике. С этого, собственно, начинается фильм.
И как-то так получилось, что два совсем не примечательных бытовых сюжета у Асгара Фархади удивительно органично, будто случайно и незапланированно сплетаются, наслаиваются друг на друга и вдруг формируют настоящую детективную интригу, которая в своем развитии не раз удивляет, в финале поражает, а в общем поддерживает напряжение в кадре на столь высоком уровне, что некоторые критики даже осмелились называть «Надер и Симин» «социальным триллером». Тем не менее, по сути своей драматургии и идейной направленности Фархади близок совсем не Хичкоку, но скорее Антониони - весь внешний детектив приводит в действие обыкновенная человеческая неконтактность. Впрочем, у иранского режиссера под этим словом подразумевается не зияющая эмоциональная пустота героев итальянского классика и не их неопределенность в жизненных потребностях. Обе представленные в картине семьи не стесняются своих эмоций, искренне любят своих близких, желают семейного и материального благополучия себе и родным, а в действиях руководствуются вполне определенными принципами, которые они не стесняются отстаивать по мере жесткости своего характера. Хорошие, в общем и целом, люди. Но почему-то они не могут между собой договориться, таскают друг друга по судам, выдвигают друг против друга обвинения, боятся и ненавидят друг друга, отчаянно не находя выхода из эмоционального конфликта. Почему?
Ну, так получилось - как, собственно, в жизни получается всегда. И заканчивается фильм также самым обыкновенным (при всей неожиданности развязки) образом: все оказываются виноватыми… и невиновными. Опять же, не стоит считать упоминание Антониони указанием на возможную амбивалентность концовки «Надер и Симин»: закрученную с виртуозным мастерством интригу Фархади, подтверждая свой талант сценариста, выводит на предельно понятный финал, один только эпилог оставляя в оглушающей напряженной незавершенности. Но общий эффект неоднозначности достигается за счет того, что, рассказывая запутанную и противоречивую с точки зрения морали историю, режиссер максимально растворяет свое авторское «я» и занимает будто бы наблюдательную позицию, никого не обвиняя и не оправдывая, но всех при этом понимая и всем сочувствуя, ведь две семьи в центре сюжета, как уже было сказано, состоят из, в общем-то, хороших людей. Фархади, будто судья в первой сцене, находится за кадром и, выслушивая споры и причитания разводящихся героев, не находит ничего лучше, чем сказать «Живите дальше». А что еще делать, если так получилось?
Равной беспристрастностью обладает и камера оператора Махмуда Калари (который, к слову, до этого снимал «Оффсайд» Панахи и трижды сотрудничал с Киаростами - еще одна профессионально-наследственная связь поколений): продолжая взятый иранским кино на рубеже веков курс на документальную стилистику, изображение в «Надер и Симин» выстроено так, чтобы ни на секунду не разрушать реалистичность мира на экране. Подобно человеческому глазу, камера большую часть времени следит за персонажами, в особо драматичные моменты чередуя крупные планы и всматриваясь в напряженные лица, но вдруг нет-нет, да остановится на разноцветных чашках в раковине и бельевых веревках на балконе, при первом знакомстве с квартирой позволит себе ненавязчиво оглядеться, а в кабинете у усталого следователя неожиданно остановит внимание на огромной кипе рабочих бумаг, в каждой из которых что-то «так получилось».
И в эти редкие моменты на мгновение может показаться, что у Асгара Фархади есть тяга к обобщениям, к выводу частных проблем на уровень если не человечества в целом, то хотя бы социальной системы, в которой судья, следователь, закон, Коран и даже теща - никто не способен помочь хорошим людям разрешить свои противоречия. Вполне возможно, что и закольцовывающая фильм дилемма дочери-подростка Надера и Симин (остаться с отцом и дедом на родине или бежать вместе с матерью) располагает к трактовке самой себя как невозможности выбора между прошлым и будущим. Или же это выбор между разрушительной, но достойной принципиальностью и отчаянной, преисполненной любви решимостью. Иные события даже позволяют задуматься о прочтении фильма как противостояния мужского начала с женским. Но нет: для таких пространных заключений Фархади слишком конкретен в бытовых деталях, а его актеры (также коллективно отмеченные призом Берлинале) создают по-настоящему ярких, живых и обладающих редкой индивидуальностью персонажей. Так что все трактовки, все суждения и все умозаключения фильм оставляет на совести зрителя; режиссер же берет на себя обязанности проводника, умело вовлекающего его в мир фильма. Первые пятнадцать минут он часто прибегает к помощи юмора, чтобы как можно быстрее расположить зрителя к себе, потом резко и неожиданно шокирует трагедией, дающей начало развитию интриги, а в дальнейшем, пока событие следует за событием, переживание за переживанием, недомолвка за недомолвкой, а одна не обязательно плохая ложь за другой, отпускает «синхронизированного» зрителя в свободное плавание - или это сам зритель перестает ощущать режиссерскую хватку на своем плече. Фархади почти исчезает как режиссер и лишь ненавязчиво поддерживает на экране эмоциональную искренность, сопереживая своим героям, для которых всё просто так получилось.
В связи с этим сложно удержаться от сравнений «Надер и Симин» с другими социальными драмами, вышедшими в 2011 году, режиссеры которых стремились к беспристрастности и объективности. Американский вариант - например, тепло принятый на родине «Win Win» Томаса МакКарти - демонстрирует те же нарастающие по принципу снежного кома жизненные проблемы и схожие морально-неоднозначные решения, принятые из лучших побуждений; но в итоге автор фильма сдается на милость магии кино, и все заканчивается внезапным счастливым разрешением проблем. Стало быть, у американских режиссеров-гуманистов объективность утешающая. Отечественную современную социальную драму наиболее ярко представляет «Елена» Андрея Звягинцева, повествующая о повседневном убийстве; и как бы режиссер ни пытался убедить всех в своей отстраненной позиции, подобно любому русскому интеллигенту Звягинцев не может до конца скрыть собственного негодования и, в отличие от Фархади, намеренно допускает высокие поколенческие обобщения. В России, стало быть, объективность осуждающая (и осуждающая сразу всех). Получается, что только кинематограф Ирана - страны, которую многие назовут одной из самых жестких в своем отношении к человеку - на примере «Развода Надер и Симин» показал, что такое настоящий фильм о человечности и что значит быть объе… Нет, неправильно. «Объективность» - слово чрезвычайно холодное и отстраненное, в принципе не имеющее к человеку никакого отношения. Гораздо точнее будет назвать Асгара Фархади режиссером, снявшим честное и справедливое кино - такое, какое снимали (каждый по-своему) его соотечественники, ранее представлявшие Иран в международном кинематографе. Кино, которое действительно так получилось.
Рецензия на фильм
«Развод Надера и Симин»
جدایی نادر از سیمین (Jodaeiye Nader az Simin)
Режиссер: Асгар Фархади
В ролях: Пейман Моаади, Лейла Хатами, Сарэ Байат, Шахиб Хоссейни, Сарина Фархади
Сценарист: Асгар Фархади
Продюсеры: Асгар Фархади, Негар Эскандарфар
Оператор: Махмуд Калари
Композитор: Саттар Ораки
Производство: Иран, 2011
Цитата: Так получилось, - Надер
Так получилось, что международные кинофестивали вольно или невольно, но все равно удивительно точно сформировали для современного мирового зрителя три «иранских» периода. Причем периоды эти связаны между собой тонкой причинно-следственной вязью, изяществом не уступающей персидским коврам. Конец XX века прошел под знаком поэтических фильмов Аббаса Киаростами. В середине 90-х на съемках картины «Сквозь оливы» его ассистентом выступил 34-летний телережиссер Джафар Панахи, который уже в следующем году положил начало собственной кинокарьере и на рубеже веков сменил мэтра, совершив рывок от поэтики к политике и сняв ряд остросоциальных картин. Как и следовало того ожидать, в 2010 году правительство страны сочло кинооппозиционера слишком опасным и наказало Панахи шестилетним тюремным сроком и двадцатилетним запретом на создание фильмов. Судебное решение вызвало острейшую реакцию мирового культурного сообщества: практически каждый западный кинематографист высказался в поддержку режиссера, по инициативе Пола Хаггиса была запущена онлайн-петиция, осуждающая арест, а в жюри Берлинского кинофестиваля 2011 года для Панахи было оставлено символическое пустое кресло. И на том же фестивале главный приз и международное признание завоевал его соотечественник Асгар Фархади с фильмом «Развод Надера и Симин». История продолжается…
Так, однако, получилось, что с Фархади мировой кинематограф открыл для себя настоящее третье поколение иранской новой волны: продолжая общую гуманистическую традицию национального кинематографа, «Надер и Симин» равно далеки и от поэзии Киаростами, и от активной гражданской позиции Панахи, взамен предлагая стиль, который приблизительно можно описать как «сочувствующий реализм». Фархади погружает зрителя в каждодневный быт простых иранцев, жизнь которых разворачивается в самой конкретной и знакомой обстановке (квартиры, трущобы, магазины, больницы, суды) и подчиняется общечеловеческим страстям, страхам и предрассудкам. Для героев картины политика начинается и заканчивается на стремлении решительной рыжеволосой женщины средних лет Симин уехать с дочерью из Ирана, чему противится ее муж Надер, не желающий бросать больного Альцгеймером отца. Не менее важные вопросы религии поднимаются столь же по-бытовому: в терзаниях наемной сиделки, ради хотя бы минимального заработка вынужденной тайком от мужа приходить домой к брошенному женой Надеру и в его отсутствие заботиться о старике. С этого, собственно, начинается фильм.
И как-то так получилось, что два совсем не примечательных бытовых сюжета у Асгара Фархади удивительно органично, будто случайно и незапланированно сплетаются, наслаиваются друг на друга и вдруг формируют настоящую детективную интригу, которая в своем развитии не раз удивляет, в финале поражает, а в общем поддерживает напряжение в кадре на столь высоком уровне, что некоторые критики даже осмелились называть «Надер и Симин» «социальным триллером». Тем не менее, по сути своей драматургии и идейной направленности Фархади близок совсем не Хичкоку, но скорее Антониони - весь внешний детектив приводит в действие обыкновенная человеческая неконтактность. Впрочем, у иранского режиссера под этим словом подразумевается не зияющая эмоциональная пустота героев итальянского классика и не их неопределенность в жизненных потребностях. Обе представленные в картине семьи не стесняются своих эмоций, искренне любят своих близких, желают семейного и материального благополучия себе и родным, а в действиях руководствуются вполне определенными принципами, которые они не стесняются отстаивать по мере жесткости своего характера. Хорошие, в общем и целом, люди. Но почему-то они не могут между собой договориться, таскают друг друга по судам, выдвигают друг против друга обвинения, боятся и ненавидят друг друга, отчаянно не находя выхода из эмоционального конфликта. Почему?
Ну, так получилось - как, собственно, в жизни получается всегда. И заканчивается фильм также самым обыкновенным (при всей неожиданности развязки) образом: все оказываются виноватыми… и невиновными. Опять же, не стоит считать упоминание Антониони указанием на возможную амбивалентность концовки «Надер и Симин»: закрученную с виртуозным мастерством интригу Фархади, подтверждая свой талант сценариста, выводит на предельно понятный финал, один только эпилог оставляя в оглушающей напряженной незавершенности. Но общий эффект неоднозначности достигается за счет того, что, рассказывая запутанную и противоречивую с точки зрения морали историю, режиссер максимально растворяет свое авторское «я» и занимает будто бы наблюдательную позицию, никого не обвиняя и не оправдывая, но всех при этом понимая и всем сочувствуя, ведь две семьи в центре сюжета, как уже было сказано, состоят из, в общем-то, хороших людей. Фархади, будто судья в первой сцене, находится за кадром и, выслушивая споры и причитания разводящихся героев, не находит ничего лучше, чем сказать «Живите дальше». А что еще делать, если так получилось?
Равной беспристрастностью обладает и камера оператора Махмуда Калари (который, к слову, до этого снимал «Оффсайд» Панахи и трижды сотрудничал с Киаростами - еще одна профессионально-наследственная связь поколений): продолжая взятый иранским кино на рубеже веков курс на документальную стилистику, изображение в «Надер и Симин» выстроено так, чтобы ни на секунду не разрушать реалистичность мира на экране. Подобно человеческому глазу, камера большую часть времени следит за персонажами, в особо драматичные моменты чередуя крупные планы и всматриваясь в напряженные лица, но вдруг нет-нет, да остановится на разноцветных чашках в раковине и бельевых веревках на балконе, при первом знакомстве с квартирой позволит себе ненавязчиво оглядеться, а в кабинете у усталого следователя неожиданно остановит внимание на огромной кипе рабочих бумаг, в каждой из которых что-то «так получилось».
И в эти редкие моменты на мгновение может показаться, что у Асгара Фархади есть тяга к обобщениям, к выводу частных проблем на уровень если не человечества в целом, то хотя бы социальной системы, в которой судья, следователь, закон, Коран и даже теща - никто не способен помочь хорошим людям разрешить свои противоречия. Вполне возможно, что и закольцовывающая фильм дилемма дочери-подростка Надера и Симин (остаться с отцом и дедом на родине или бежать вместе с матерью) располагает к трактовке самой себя как невозможности выбора между прошлым и будущим. Или же это выбор между разрушительной, но достойной принципиальностью и отчаянной, преисполненной любви решимостью. Иные события даже позволяют задуматься о прочтении фильма как противостояния мужского начала с женским. Но нет: для таких пространных заключений Фархади слишком конкретен в бытовых деталях, а его актеры (также коллективно отмеченные призом Берлинале) создают по-настоящему ярких, живых и обладающих редкой индивидуальностью персонажей. Так что все трактовки, все суждения и все умозаключения фильм оставляет на совести зрителя; режиссер же берет на себя обязанности проводника, умело вовлекающего его в мир фильма. Первые пятнадцать минут он часто прибегает к помощи юмора, чтобы как можно быстрее расположить зрителя к себе, потом резко и неожиданно шокирует трагедией, дающей начало развитию интриги, а в дальнейшем, пока событие следует за событием, переживание за переживанием, недомолвка за недомолвкой, а одна не обязательно плохая ложь за другой, отпускает «синхронизированного» зрителя в свободное плавание - или это сам зритель перестает ощущать режиссерскую хватку на своем плече. Фархади почти исчезает как режиссер и лишь ненавязчиво поддерживает на экране эмоциональную искренность, сопереживая своим героям, для которых всё просто так получилось.
В связи с этим сложно удержаться от сравнений «Надер и Симин» с другими социальными драмами, вышедшими в 2011 году, режиссеры которых стремились к беспристрастности и объективности. Американский вариант - например, тепло принятый на родине «Win Win» Томаса МакКарти - демонстрирует те же нарастающие по принципу снежного кома жизненные проблемы и схожие морально-неоднозначные решения, принятые из лучших побуждений; но в итоге автор фильма сдается на милость магии кино, и все заканчивается внезапным счастливым разрешением проблем. Стало быть, у американских режиссеров-гуманистов объективность утешающая. Отечественную современную социальную драму наиболее ярко представляет «Елена» Андрея Звягинцева, повествующая о повседневном убийстве; и как бы режиссер ни пытался убедить всех в своей отстраненной позиции, подобно любому русскому интеллигенту Звягинцев не может до конца скрыть собственного негодования и, в отличие от Фархади, намеренно допускает высокие поколенческие обобщения. В России, стало быть, объективность осуждающая (и осуждающая сразу всех). Получается, что только кинематограф Ирана - страны, которую многие назовут одной из самых жестких в своем отношении к человеку - на примере «Развода Надер и Симин» показал, что такое настоящий фильм о человечности и что значит быть объе… Нет, неправильно. «Объективность» - слово чрезвычайно холодное и отстраненное, в принципе не имеющее к человеку никакого отношения. Гораздо точнее будет назвать Асгара Фархади режиссером, снявшим честное и справедливое кино - такое, какое снимали (каждый по-своему) его соотечественники, ранее представлявшие Иран в международном кинематографе. Кино, которое действительно так получилось.