Превращенная форма, или Какого «гада» способна породить цифровизация
В статье « В чем опасность появления цифрового аватара человека, или Куда ведет ЕФИР?» я подробно разобрал вопрос о том, что в результате тотальной цифровизации по сути создается электронный двойник человека, он же цифровой аватар.
Уже сейчас можно сказать о том, что этот аватар имеет склонность к отрыву от своего владельца и подмены его в каких-то сторонах общественной жизни.
В заключение статьи в своем ЖЖ я отметил, что явление, при котором порожденная человеком сущность отрывается от него и начинает жить собственной жизнью и противостоять человеку уже была описана в философии. Также я обещал рассмотреть этот вопрос в одной из заметок.
Перед рассмотрением я хотел бы предупредить и заметить весьма важную вещь. Ниже придется погрузиться в относительно сложные философские построения. Но такие погружения необходимы. Ибо без них за деревьями нельзя увидеть лес! Без философской фокусировки, то есть приведения явлений к какому-то общему знаменателю, все пространство фактов и наблюдений распадется на множество несвязанных явлений.
В этом случае что-то понять - откуда явление пришло, в чем его природа, как оно связано с другими явлениями, как его или нечто подобное оценивали в истории, что с этим предлагали делать - весьма сложно, если вообще возможно. А когда явление остается непознанным, то и сделать с ним ничего нельзя. В этом смысле познание и преодоление взаимосвязаны.
А если мы говорим о тенденциях, которые представляют опасность, такое положение дел недопустимо. Поэтому и приходится предпринимать попытки осмысления через призму философии. С помощью них можно хоть как-то, хоть на миллиметр, но приблизиться к пониманию, а следовательно и преодолению.
В этой связи я хотел бы подробней остановиться на таком явлении как «Превращенная форма». Сам термин «превращенная форма» был введен в научный и философский оборот Марксом.
Маркс описывал данное явление в том числе при изучении того, что он назвал «товарный фетишизм». Так, Маркс в 4 параграфе первой главы первого тома Капитала:
«На первый взгляд товар кажется очень простой и тривиальной вещью. Его анализ показывает, что это - вещь, полная причуд, метафизических тонкостей и теологических ухищрений».
Вот так. Маркс отчего-то в товаре усмотрел не абы что, а метафизические тонкости. Далее он раскрывает в чем они заключаются:
«Как потребительская стоимость (т.е. полезность - прим. F-E), он не заключает в себе ничего загадочного, будем ли мы его рассматривать с той точки зрения, что он своими свойствами удовлетворяет человеческие потребности, или с той точки зрения, что он приобретает эти свойства как продукт человеческого труда. Само собой понятно, что человек своей деятельностью изменяет формы веществ природы в полезном для него направлении. Формы дерева изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остаётся деревом - обыденной, чувственно воспринимаемой вещью».
То есть в товаре как материальной вещи взятой самой по себе ничего особенного нет. Какая-то ворожба начинается, если товар рассматривать как единицу в системе общественных отношений:
«Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка (здесь и далее выделено мной - F-E.) порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать».
Здесь я хотел обратить внимание на нарочито грубую лексику («башка»), которая отражает чрезвычайное удивление и недоумение в связи с обнаруженным явлением. Ведь далее Маркс пишет, что было бы менее удивительным(!), если бы стол пустился танцевать, чем те превращения, которые претерпевает стол в качестве товара! То есть, это едва ли не философский аналог восклицания «Свят, свят, свят!»
Далее Маркс утверждает, что подобное явление вытекает из свойств самой формы и показывает как это происходит:
«Следовательно, таинственность товарной формы состоит просто в том, что она является зеркалом, которое отражает людям общественный характер их собственного труда как вещный характер самих продуктов труда, как общественные свойства данных вещей, присущие им от природы; поэтому и общественное отношение производителей к совокупному труду представляется им находящимся вне их общественным отношением вещей. Благодаря этому quid pro quo [появлению одного вместо другого] продукты труда становятся товарами, вещами чувственно-сверхчувственными, или общественными».
То есть, товар получает свою вторую сверхчувственную природу как вещь общественная. Другими словами, товар приобретает особые свойства, начиная участвовать в определенных общественных отношениях. Такое участие товара в общественных отношениях осуществляется в отрыве от своего производителя. В результате у последних складывается ощущение, что товары вступают во взаимоотношения между собой, хотя на самом деле это ощущение представляет собой лишь отражение общественного характера труда, сосредоточенного в товаре.
Если бы такое положение дел было бы просто ощущением, то особой беды бы не было. Но в том то и дело, что это ощущение, это представление разрастается в нечто намного большее:
«Между тем товарная форма и то отношение стоимостей продуктов труда, в котором она выражается, не имеют решительно ничего общего с физической природой вещей и вытекающими из неё отношениями вещей. Это - лишь определённое общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами. Чтобы найти аналогию этому, нам пришлось бы забраться в туманные области религиозного мира. Здесь продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одарёнными собственной жизнью, стоящими в определённых отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит в мире товаров с продуктами человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства».
То есть товарный фетишизм - это явление, при котором товары в человеческом обществе обретают самостоятельную сущность, которая характеризуется наличием у них собственной жизни, определенных взаимоотношений между собой и человеком. Это безусловно звучит весьма эксцентрично, но отсюда и реакция Маркса (см. выше про танцующий стол).
Мераб Мамардашвили
Проблему превращенных форм рассматривал и советский философ Мераб Мамардашвили. В книге «Как я понимаю философию» отдельная глава посвящена рассмотрению этого явления.
Во-первых, об абсурде. Мамардашвили пишет, что превращенные формы, в силу своей особенной природы «порождают парадоксы в интерпретации наблюдений, несовместимость видения системы "изнутри" и видения системы "извне", видимые эффекты и кажущиеся зависимости системы. При разрешении последних в системе нельзя просто отбросить точку зрения субъекта как ложную. Кроме значений истинности или ложности, вводится еще значение "превращенности" (указанные косвенные выражения не являются просто ложными, хотя и абсурдны, как абсурден "жареный логарифм")».
То есть, для внешнего наблюдателя явление, вызванное превращением формы, кажется абсурдным, но отбросить наблюдение как ложь, как просто неверную интерпретацию было бы неправильно. Я хотел обратить на это внимание, поскольку на статью, где были описаны возможности отрыва цифрового аватара от человека, последовал ряд комментариев, что, мол, автор то того «с прибабахом». Так то оно может быть и так, но разве в то же самое время не удивительно, что Маркс, описывая превращенные формы, говорит о танцующем столе, а Мамардашвили о жареных логарифмах?
Ведь в этом в самом деле есть какая-то чертовщина. А поскольку просто приписать какие-то явления действию злых потусторонних сил было бы очень скучно, то нужно разобраться (или хотя бы постараться) как, где и за счет чего это все происходит.
Мамардашвили пишет о значении фактора превращенных форм следующим образом:
«Ее (то есть превращенную форму - прим. F-E) следовало бы выявить в обобщенном виде не только в смысле независимости от исходного эмпирического материала абстракции и расширения на любые явления данного типа, но и в смысле обобщения самих оснований и сферы приложения причинного описания по сравнению с классическим. Фактически речь идет о конструировании специального (отдифференцированного от других) оператора в концептуальном аппарате гуманитарных наук, обозначающего особую онтологическую реальность - превращенные объекты или "превращенные формы" - и вводящего эти объекты в число объектов всякой теории, относящейся к человеческой реальности (исторической, социальной, психологической). Свойства таких областей теории фундаментально неклассичны».
То есть, само по себе явление превращенных форм, по мнению Мамардашвили говорит о необходимости скорректировать основания классической системы описания явлений! А если мы говорим о неклассичности, то почему бы здесь не возникнуть и танцующим столам, и жареным логарифмам, и черт знает чему еще?
Ведь Мамардашвили говорит об особой онтологической реальности превращенных форм, которую необходимо ввести «в число объектов всякой теории, относящейся к человеческой реальности». А что это значит? Это значит, что это нечто, которое присутствует во всем бытии. И искать это нечто надо во всем бытии.
Другим словами, превращенные формы как явление имеют место не только в социальной сфере, в которой с ними столкнулся Маркс, но и, например, в человеческой психологии (здесь Мамардашвили приводит в пример открытия, сделанные Фрейдом в психоанализе и концепцию архетипов Юнга).
Но и этим все не ограничивается. Так, философ и политолог Сергей Кургинян в 34 выпуске цикла лекций «Суть времени» сказал, что есть основания полагать, что превращенные формы относятся и к физической реальности: «У Маркса то же самое возникло с превращёнными формами. Превращённые формы, эти дыры, эти тени и пр., внутри социального мира являются фактически тем же, чем является чёрная материя и чёрная энергия с её формами существования в мире физическом».
Также Кургинян уточнил, какое явление соответствует превращенной форме в психоанализе Фрейда: «Так вот эта триада - чёрная энергия, чёрная материя в физическом мире; превращённые формы в мире социальном; танатос, который Фрейд вынужден был добавить к эросу в мире внутреннем, человеческом, - составляют триединство».
То есть, превращенные формы действительно присущи всему бытию и своим наличием меняют представления о мире, в котором мы живем.
Но вернемся к Мамардашвили, который пытается рассмотреть механизм появления и особенности функционирования превращенных форм в общем виде. Он подчеркивает, что было бы неправильным полагать, что при помощи объективного анализа можно отвлечься от обнаруженной превращенной формы и таким образом показать «действительное положение дела».
В том то и суть явления «превращенных форм», что оно «выступает, напротив, как вполне самостоятельный, отделенный в пространстве и времени предмет, "сущность", объективная роль которой как раз на этом преображении и извращении действительного основана и которая именно его делает неразложимым, индивидуально-цельным элементом самой же системы».
Мамардашвили подчеркивает, что исследователь должен оперировать как данностями тем, что наблюдает. Отбрасывать это, по мнению философа, означало бы игнорировать факты. «Аргументы, касающиеся того, что стоит за этим видимым с точки зрения исследователя, не имеют здесь значения, поскольку они не являются описанием фактов», - подчеркивает философ.
Здесь я хочу обратить внимание на то, что в приведенной выше цитате Маркс изумляется и недоумевает, но ни в коем случае не игнорирует наличия данной реальности в виде существования превращенной товарной формы. Более того, Маркс видел в этом явлении весьма серьезную угрозу для человека и человечества и потому переход к иному, не товарному способу производства, а следовательно и борьбу с капитализмом, который основан на этой форме, следовало бы рассматривать в том числе как борьбу с угрозой, которую представляют из себя превращенные формы, или точней было бы сказать, порождаемые ими явления.
В чем же заключается эта угроза? Вот что пишет Мамардашвили: «Спецификой превращенной формы является действительно (а не в сознании наблюдателя) существующее извращение содержания или такая его переработка, что оно становится неузнаваемым прямо».
За сухими строками философского текста сложно увидеть масштаб проблемы. Чтобы проиллюстрировать к чему могут привести превращенные формы, необходимо вернуться к Марксу.
Он увидел в таком явлении как капитал нечто куда зловещее, чем простую несправедливость. Это можно почувствовать в приведенных выше строках. Но наиболее показательной здесь было бы привести суждение одного из наиболее знаменитых психологов XX века Эриха Фромма из его книги «Иметь или быть»:
«Труд, по Марксу, - это символ человеческой деятельности, а человеческая деятельность - это жизнь. Наоборот, капитал, с точки зрения Маркса, - это накопленное, прошлое и, в конечном счете, мертвое (Grundrisse). Чтобы полностью понять, какой эмоциональный заряд имела для Маркса борьба между трудом и капиталом, надо принять во внимание, что для него это была борьба между жизнью и смертью, борьба настоящего с прошлым, борьба людей и вещей, борьба бытия и обладания. Для Маркса вопрос стоял таким образом: "Кто должен править кем? Должно ли живое властвовать над мертвым или мертвое над живым?" Общество, в котором живое побеждает мертвое, - это, по Марксу, социалистическое общество».
Давайте соединим несколько мыслей. Для Маркса, капитал по сути есть превращенная форма, образовавшаяся в результате такой общественной практики как товарное производство.
(Чтобы подтвердить, что капитал - это превращенная форма приведу цитату из упомянутой работы Мамардашвили: «Такова, например, капитализированная стоимость в системе буржуазной экономики, обнаруживающая "способность" к самовозрастанию. Это - типичный случай иррациональной превращенной формы, когда вещь наделяется свойствами общественных отношений и эти свойства выступают вне связи с человеческой деятельностью, то есть вполне натуралистически»)
Далее Маркс видит как порожденный таким образом капитал вступает в противоречие и борьбу с человеческим трудом, по сути его породившим. Фромм, подробно изучавший Маркса, говорит, что данный конфликт Маркс воспринимает как борьбу жизни и смерти. Таким образом, можно заключить, что превращенная форма фактически является инструментом, посредством которого порождается конфликт, и не абы какой конфликт, а предельный, то есть метафизический! Потому что конфликт между жизнью и смертью - это именно такой конфликт. То есть превращенная форма является тем, что порождает конфликты метафизического уровня!
Тут надо оценить масштаб обнаруженного явления.
Это особенно важно понять сейчас, когда привычный нам мир начинает очень сильно шататься. Ведь Маркс и коммунизм - это не про «отнять и поделить», а про проблему духовной смерти человека. Маркс увидел, что капитализм, не смотря на его изначальную прогрессивность в плане развития производительных сил, как никакой другой общественный строй приводит человека и человечество в объятия духовной смерти.
Фетишизация товара, появление капитала, превращение в товар тех вещей, которые в принципе не относятся к сфере торговых отношений (например честность, совесть, семейные отношения и т.д.) - все это инструменты, приводящие к духовной смерти человека. А общее название феномена, посредством которой описанные инструменты получают возможность существовать - это превращенная форма. То есть превращенная форма - это отнюдь не мелочь, а то чрево, которое может вынашивать и порождать настоящих «гадов».
Соответственно последовательную и беспощадную борьбу с капитализмом, к которой призывал Маркс, следует рассматривать как борьбу именно против этих явлений, борьбу во имя торжества жизни над смертью (как утверждает Фромм), во имя человека, во имя развития его высших творческих способностей! Таким образом, Маркс - это последовательный и предельный гуманист. Поэтому в ответ на утверждения некоторых политологов о том, что марксизм - это про деньги, необходимо со всей ответственностью заявить, что марксизм, может быть и про деньги, а Маркс, который утверждал, что он не является марксистом - это про ЧЕЛОВЕКА и его восхождение!
Однако, как мы знаем, борьба с капитализмом пока далека от завершения. Соответственно, по мере своего развития он рождает новые превращенные формы.
Поэтому в этом ключе и следовало бы рассмотреть вопрос цифровизации. Ведь мы в предыдущей статье увидели, что цифровой аватар человека, который по сути является продуктом цифровизации уже обладает рядом черт, присущих превращенной форме.
Во-первых, это тенденция к подмене отношений между людьми, отношениями между их цифровыми аватарами. Касается ли это отношений с другими людьми и обществом (социальные сети) или государством (профиль на госуслугах, ЕФИР). Вполне вероятно предположить, что в будущем произойдет объединение этих сущностей.
Во-вторых, это тенденция к порождению в человеке мотивации к поступкам, направленную не изнутри самого человека, а от его цифрового аватара (у нас пока это соцсети, а в Китае уже реализована, например, цифровая оценка граждан). Конечно, здесь можно сказать, что в человека мотивацию закладывает воспитание, другими словами воздействие культуры и общества, следовательно мотивация и так рождается вне человека. Так то оно, может быть, и так, но дело в том, что контролировать культуру и что каждый конкретный родитель вложит в сознание своего ребенка крайне сложно, а вот в случае с цифровыми аватарами - это вполне возможно.
В-третьих, это способность отрыва цифрового аватара от человека. С одной стороны, цифровой оттиск человека можно использовать без самого человека, что означает принципиальную возможность отделения их друг от друга. С другой стороны аватар способен вбирать в себя, как идентификаторы человека, так и некоторое отражение собственно человеческих качеств. Это обстоятельство влечет за собой очень много вопросов о фундаментальных правах человека.
Таким образом, необдуманная, неконтролируемая цифровизация ведет к отчуждению от человека его сущностных качеств. Борьба с таким отчуждением безусловно будет являться одним из фронтов войны за гуманизм в XXI веке.
Как же происходит рождение явлений-превращенных форм? Мамардашвили утверждает следующее: «Таким образом, в превращенной форме важна, во-первых, превращенность в ней каких-то других отношений, во-вторых, то, что она при этом есть качественно новое, вполне дискретное явление, в котором посредствующие промежуточные звенья "сжались" в особый функциональный орган, обладающий уже своей квазисубстанциональностью».
Чтобы что-то сжалось, это что-то сначала должно появиться в необходимом количестве. Соответственно, создавая один за одним необоснованные опосредующие промежуточные цифровые звенья между человеком и государством, между человеком и обществом, при этом оставляя эти средства бесконтрольными со стороны самих людей, мы очень рискуем тем, что чрево превращенной формы таки породит цифрового«гада».
Этот риск достаточно велик даже в том случае, если намерения создателей действительно чисты, а уж если там замешано что-то другое, то это тем более случится.
Вот, что пишет Мамардашвили: «Превращенные формы существования возникают независимо от сознательных намерений и идеальных мотивов действующего субъекта; они объективно (и с необходимостью) индуцируются переплетением и возмущающим наложением друг на друга различных связей системы в тех ее областях, где операции, задающие субъект наблюдения, соизмеримы с действием предмета наблюдения».
Когда мы говорим о том, что цифровой аватар человека (предмет наблюдения) уже способен подменять собой самого человека (субъекта наблюдения) в некоторых операциях (задающих самого человека), то не идет ли речь о той самой соизмеримости?
То есть мы уже наблюдаем шевеления цифрового «гада». Но это только цветочки, поскольку процесс продолжается совершенно бешеными темпами. Как будто кто-то куда-то очень спешит и все делается для того, чтобы этот «гад» родился как можно быстрее.
А поскольку мы установили, что превращенная форма порождает не какие-то там шалости, а такие явления, посредством которых в реальность привносятся конфликты метафизического уровня, то рождение цифрового «гада» - это отнюдь не мелочь. Это вопрос о судьбе человечества.
