Понравилось
Рассказ tatko_vovk в К чему деньги в Раю?
Когда я был ребенком, по соседству с нами (через дорогу) жила одна бабушка, в высшей степени замечательная личность. Как и положено в селах или маленьких городках на Украине (а дело было в Миргороде) у нее, кроме имени и фамилии, имелась еще и уличная кличка. Имени ее и фамилии я категорически не помню, но кличку эту помню хорошо: Бабáчка. Что означает это слово, я до сих пор не знаю, но пацаны с переулка объяснили мне по-секрету, что это значит «ведьма». Видимо, такая версия родилась от того, что Бабачке очень не нравилось, когда ее так называли. На классическую ведьму она сама никак не походила, поскольку была аккуратной, лицо имела круглое и двигалась весьма энергично, совершенно пренебрегая клюкой.
Бабачку в переулке все боялись, ибо характер у бабушки был, мягко говоря, сварливый. (Сейчас бы я сказал еще мягче: «конфликтный». Но тогда я подобных слов еще не употреблял, ибо был весьма юн, что-то около 10 лет от роду). Жила она одна, в гости к ней никто почти не ходил, а если кто-то и забредал к ней во двор, то не иначе как по делу. Да и дело это чаще всего заканчивалось громкой руганью.
Прожил я по соседству с Бабачкой лет семь или восемь, но помню о ней немногое, поскольку видел я ее, по счастью, не очень часто. На самом деле, я помню только один случай, когда наши пути плотно пересеклись.
Году эдак в 71-м, когда наша советская промышленность, семимильными шагами устремляясь к коммунизму, выполняя и перевыполняя пятилетний план, догнала наконец загнивающую Америку в одном конкретно взятом сегменте экономики, и освоила выпуск цветных шариковых ручек (до того были только синие и фиолетовые), я, будучи человеком зажиточным (у меня было 35 копеек), приобрел указанное достижение совпрома в частную собственность. И должен признаться, что ввиду политической безграмотности меня тогда совершенно не мучили сомнения, связанные с размышлениями на тему: «а не является такая ручка средством производства?». Более того, я, как счастливый ручкообладатель, бродил по городу и предавался мечтаниям о том, что я теперь с этой самой ручкой смогу сделать. И главным моим желанием на тот момент, насколько я помню, было желание кого-то удивить, поскольку существование в природе ручек, пишущих зеленым, предположительно было чудом, неизвестным широким массам советской общественности, и это обстоятельство непременно надо было использовать в развлекательных целях. Результатом такого досадного отказа от политической бдительности стало то, что ручку я решил использовать именно как средство производства, а если еще точнее, как средство производства трехрублевой банкноты.
И, что самое интересное, коммунистические идеалы, видимо реально оценив свои шансы в борьбе с Мамоной, мгновенно улетучились из моей пионерской головы. Дома я нашел подходящую, по моему мнению, бумажку, выпросил у родителей трешку в качестве образца, и сел за работу. В результате долгого и кропотливого труда из под моих рук вышло изделие, в скомканном виде весьма смахивающее на настоящую трешку метров с двух, если не очень приглядываться. Отец похихикал, сказал что похоже, но не очень, и предупредил, чтобы я не слишком этим делом увлекался, не то могу угодить в тюрьму.
На следующий день ручка «с зеленой пастой» была забыта навсегда, поскольку у меня уже была новая интересная игрушка - рисованная трешка. Похваставшись своим достижением перед всеми своими друзьями я начал думать о том, что же можно сделать с этой «как бы трешкой», чтобы было еще веселее. После обсуждения с пацанами решено было бросить ее на дорогу перед входом во двор Бабачки. Другие претенденты, по понятным причинам, даже не рассматривались.
Замысел наш состоял в том, что она должна подобрать бумажку, обрадоваться, а потом, зайдя домой, обнаружить подделку и огорчиться. А мы будем стоять за углом и угорать слушая ее громкие ругательства. Но, ввиду того, что жертва долго не появлялась, замысел подвергся существенному усовершенствованию: бумажка была привязана к длинной ниточке, чтобы одергивать ее, когда Бабачка наклонится за бумажкой. Предполагалось, что будет ну очень смешно и весело. Мы просто не понимали, с кем мы имеем дело.
Поэтому все получилось гораздо смешнее чем нам думалось, но не сразу.
Во-первых, едва увидев бумажку, Бабачка тут же наступила на нее ногой. Затем, наклонившись и обнаружив ниточку, привязанную к бумажке, она сразу же разгадала наш «коварный замысел» и, громко ругаясь, пошла вдоль ниточки в поисках шутников. Шутники тут же разбежались, как тараканы, и, нервно хихикая, собрались снова только через пол-часа после того, как Бабачка скрылась в своем доме. Но на этом история не закончилась. Как оказалось, Бабачка не просто плохо видела, она ОЧЕНЬ плохо видела, поэтому, даже придя домой она не обнаружила подвоха и положила нашу «трешку» в свой кошелек. И на следующий день в магазине попыталась расплатиться этой рисованной бумажкой.
Когда утром, хорошо выспавшись, я наконец выполз со двора, мои друзья, хихикая, тут же рассказали мне о случившемся, сообщив при этом, что вышел большой скандал, и что Бабачка ищет меня, чтобы подробно обсудить со мной данную проблему. При этом, несмотря на хихикание, выглядели они немного встревоженными. Или, если сказать точнее, «взбудораженными» - вот ведь замечательное какое слово, оно мне чем-то напоминает глагол «завздыпиться». Заботливые друзья посоветовали мне возле дома своего не гулять, чтобы не столкнуться с Бабачкой, иначе мне несдобровать - она непременно схватит меня за ухо и потащит меня через весь город в детскую комнату милиции. Это у нее, как бы, фишка такая - хватать пионеров за ухо и тащить их в милицию. А вырваться и убежать при этом невозможно - заботливо убеждали меня друзья - она сильная, держит крепко, к тому же еще и дерется, если нужно, короче, мне с ней не справиться. Учитывая то, что мои друзья знали Бабачку намного дольше, чем я, и глядя на их оттопыренные уши и растерянный вид, я им поверил. И потому целый день старался бродить вдали от дома.
Возвратился я домой только поздно вечером, и мои родители тут же сообщили мне, что к нам дважды приходила Бабачка и хотела о чем-то со мной поговорить. И передала мне просьбу, чтобы я непременно зашел к ней завтра, она будет меня ждать очень сильно, потому что она без меня скучает. Наверное, они думали, что это сообщение укрепит мой сон.
Все последующие дни я нарезал круги в окрестностях города, со скуки вступая в бессмысленные словопрения с обывателями и размышляя о том, откуда Бабачка знает, что трешку нарисовал я. В один из таких дней я впервые в своей жизни столкнулся с ангелом. Ангел явился мне в виде небритого грязноватого мужика, отличающегося невысоким ростом и высокой прозорливостью. Не дослушав мою историю даже до середины мужик сказал: «Небось хочешь мне рассказать, как Бабачка попыталась расплатиться рисованной трешкой?». Тут я слегка оторопел. Откуда этот мужик знает о случившимся? Неужели скандал был настолько уж громким? Откуда он, живущий в совсем другом месте, знает саму Бабачку? Откуда он знает ее уличную кличку, ведь я ее даже не упоминал в своем рассказе?
Ввиду большого количества возникших у меня вопросов и наступившей прострации право рассказчика естественным образом перешло к мужику. И поведал он мне вещи воистину удивительные. Оказывается, Бабачку именно под этим прозвищем знает если не весь город, то, по крайней мере, пол-города и окрестности, особенно водители и завмаги. В их среде Бабачка - личность просто-таки легендарная, в самом прямом смысле этого слова. О ней слагают легенды. О ней поют песни пионеры. Ее боятся, перед ней трепещут. Ее глубоко уважает все городское и партийное начальство, включая самого первого секретаря райкома.
Во всей этой глупой истории с рисованной трешкой Бабачка по определению была вне всяких подозрений уже просто потому, что всем достоверно известно: Бабачка на обман не пойдет никогда. И тут мужика понесло, и он поведал мне историю, почти сказочную. А ввиду того, что мужик был истинным ангелом (он был трезв в 6 часов вечера, видел меня насквозь и знал о Бабачке все!), то все им рассказанное должно быть истинной правдой. Поэтому внемлите и удивляйтесь!
В молодости Бабачка была пламенным революционером и даже, кажется, комиссаром. В последнем я до сих пор не уверен, потому что не знаю, могут ли быть беспартийные комиссары. Но ангел так возвестил, а значит, я должен в это верить. Поначалу Бабачка заведовала продзаготовками и активно занималась раскулачиванием. Причем она часто разъезжала одна, без отряда, верхом на лошади, вооруженная маузером, и никого при этом не боялась, а ее все боялись как огня. Стреляла, говорят, не больше раза. Этого всегда хватало, потому что Бабачка не промахивалась. Еще говорят, что в одной перестрелке она пятью патронами уложила пятерых. Подсчитав, сколько в маузере осталось патронов, остальные прекратили сопротивление. С тех пор стрелять ей почти не приходилось. Ее и так все слушались. В партию вступить она сильно хотела, имела подходящее происхождение и репутацию, но ее туда не брали, потому как девушка (мне до сих пор удивительно думать о ней, как о девушке) оказалась верующей. И всегда, на протяжении всей своей жизни, регулярно ходила в церковь. Несмотря на это, весь партхозактив ее очень уважал и с мнением ее всегда считались. Когда продзаготовки закончились и начались колхозы, Бабачка изобрела новый способ утверждения социальной справедливости - перешла то ли в ОБХСС, то ли еще куда, и начала делать ревизии в магазинах. Почти всегда ревизия заканчивалась тем, что продавца или завмага (а чаще обоих) садили в тюрьму на продолжительные сроки. Скрыть от нее что-либо было невозможно, она всегда находила концы и раскапывала все, что нужно для того, чтобы отправить работников советской торговли по назначению. Ни откупиться, ни упросить, ни запугать ее было невозможно. Завмаг, переживший ревизию Бабачки, и оставшийся при этом на свободе, приравнивался к святому. Одноразовое перенесение Бабачкиной ревизии без отсидки приравнивалось к рекомендациям трех членов КПСС при вступлении в партию. Но даже у таких счастливчиков фанфары и литавры, как правило, продолжались недолго. Собравшись с силами, Бабачка делала «второй заход», и святой завмаг навсегда лишался столь высокого статуса, а заодно всего нажитого имущества, свободы и партбилета.
Ей дважды поджигали дом и трижды сарай. На нее было совершено несколько покушений, но это ее не останавливало. И только когда у нее появились дети, и ей прозрачно намекнули, что они пока плохо держаться в седле и маузером не владеют, а значит, их могут скушать злые волки, она оставила эту работу и перешла работать контролером, то есть проверять наличие билетов в рейсовых автобусах. Для водителей, привыкших собирать деньги не выдавая билетов, настали черные времена. Несмотря на меры коллективной безопасности, которым позавидовала бы довоенная Европа, спрятаться от Бабачки было невозможно. Она появлялась на трассах буквально из-под земли, целый день катаясь по району на рейсовых автобусах или другом, никому не ведомом транспорте. Авторитет ее, даже среди тех же водителей, был непререкаемым. Среди них ходили даже слухи, что на дне ее сундука до сих пор хранится то ли наградной, то ли именной маузер, правда без патронов. Но никто из них не сомневался, что при потребности патроны будут. Поэтому попавшийся водитель уже даже не пытался оправдываться. Если Бабачка утверждала, что у кого-то там что-то не так, никто уже и не сомневался, что: а) это действительно так; б) она сможет это доказать. Если же Бабачка не могла этого доказать, она брала водителя измором. Она была настолько уверена в том, что справедливость должна торжествовать всегда, что просто ходила за водителем, требуя от него, чтобы он признался, потому что это правда. Это могло продолжаться до бесконечности. Жертве оставалось или повеситься, или признаться и быть оштрафованным. И, даже уйдя на пенсию, она продолжала еще работать контролером, потому что охочих работать на этом месте не было, а она работала даже не за деньги, а за идею, с энергией, которая вызывала удивление и восхищение даже у её «врагов». А в конце своего рассказа ангел, воплотившийся в мужика, сказал мне: «Когда-то ты еще будешь гордиться тем, что был с ней знаком». Возвестив мне эту странную весть, ангел сплюнул и удалился. Но он оказался прав. Я горжусь.
Поэтому сейчас мне и не удивительно, что в случае с рисованной трешкой никто не стал разбираться в этой истории, зная, что за дело взялась Бабачка. Не удивительно и то, что она смогла вычислить меня так быстро. И мне все же пришлось с ней побеседовать.
Приблизительно неделю спустя она поймала меня у входа во двор. Появилась она, как обычно, прямо из-под земли и начала «допрос с пристрастием». Разговор длился ну очень долго. Бабушка использовала свою излюбленную тактику - брала меня измором. Пока я отпирался, она просто громко ругалась, перекрывая все пути к отходу, и было совершенно ясно, что разговор этот не закончится вообще никогда, если я не признаюсь, что трешку подкинул я. И только когда я сказал, что хотел просто пошутить, и что я не думал, что она не различит рисованную бумажку, она вдруг успокоилась и ругаться перестала. Сказала, чтобы я больше так никогда не делал, иначе в следующий раз она все расскажет родителям, и ушла. А надо сказать, что родители к тому времени и сами уже знали всю эту историю, но, конечно, не от Бабачки. Тем не менее, я отметил для себя, что уличная ведьма в этой ситуации неожиданно обернулась джентльменом или даже рыцарем. И очень этому удивился.
А два года спустя эта вот самая пресловутая Бабачка сыграла в моей жизни другую, гораздо более важную роль. Однажды, когда мне было уже лет 12 или чуть больше, Бабачка встретила меня, возвращающегося из школы и сказала: «Я слышала, что ты много читаешь. Не хочешь прочесть одну интересную книжку, но только так, чтобы никому об этом не говорить, и обязательно вернуть мне ее в целости и сохранности?» Я пытался допытаться, что за книга такая, но Бабачка могла книгу только дать или не дать, а говорить о ней она не хотела - она всегда играла только по своим правилам. Ввиду того, что ее предложение меня весьма заинтриговало, я с радостью согласился на ее условия, но мне пришлось еще долго клятвенно заверять ее, что книгу я никому не дам, никому не покажу и верну непременно.
Тогда она дала мне учебник слова Божьего для церковно-приходских школ, в дореволюционной орфографии, с ятями и фитами. Тут же открыв книгу, я испугался, что ничего в ней не пойму, но Бабачка уверила меня, что там все на обычном русском языке и я очень скоро привыкну так читать.
Читать я действительно привык в первый же вечер. Читал я эту книгу месяца два и прочел, помнится, раз пять. Через два месяца пришла Бабачка, устроила скандал, напомнила мне, что я обещал книгу вернуть, и до сих пор не вернул (хотя срок использования книги оговорен нами не был). Я сказал, что книгу вернуть я собираюсь, но хотел бы ее еще немного почитать, на что она мне ответила, что «хватит уже», книгу забрала, и, ругаясь, ушла домой.
Эта маленькая книжка и ее осмысление составили целую эпоху в моей юной жизни. Хотя я, как юный пионер, достоверно знал, что Бога нет, и был готов строить коммунизм в одной, отдельно взятой стране, игнорировать содержание прочитанной книжечки я не мог. Первое, что я вынес из прочитанного, так это полную убежденность, что человек, именуемый нами Иисус Христос, в действительности когда-то жил (тогда модно было утверждать, что Иисуса никакого не было, его просто придумали попы). Убежденность я эту вынес неизвестно как, но факт этот у меня ни малейшего сомнения не вызывал, слишком уж сильным было впечатление от прочитанного, оно было чем-то сродни личному знакомству. Во-вторых, я выяснил для себя, что в словах Иисуса было много вещей правильных, справедливых, мудрых и глубоких. Я не только был согласен с большинством его утверждений, но они мне так понравились, что я хотел ходить и проповедовать их, чтобы все узнали эти классные и яркие высказывания. Мне казалось, что их незнание оскудняет восприятие мира моими друзьями, а знание сделает их в чем-то богаче и правильнее. Кроме того, я не нашел в его словах ничего контрреволюционного или порочащего социалистический строй, поэтому меня сильно заинтересовал вопрос, почему же нас, советских пионеров, так старательно изолируют от таких увлекательных вещей. Но мои родители вникли в проблему, и хитрым образом удержали меня от религиозной пропаганды, объяснив, что если я начну проповедовать, то меня вызовут на пионерское собрание, и там мне придется выдать Бабачку, а настоящие пионеры так не поступают. Но если я окажусь таким настоящим пионером, пионером-героем, и не выдам Бабачку, то сразу же перестану быть пионером, потому что меня исключат из пионеров за то, что я оказался настоящим пионером. Такой вот парадокс. Поэтому я обдумал ситуацию, и, скорее всего, по малодушию своему, пришел к выводу, что неверующему пионеру религиозная пропаганда все-таки не к лицу. Хотя я уже тогда сомневался в том, что я настоящий неверующий. Потому что я твердо знал, что Бога нет, но не мог при этом с уверенность утверждать, что известный мне Христос не является как раз тем самым Богом, которого нет. Однако со временем первое утверждение, ввиду большей ясности и простоты, перевесило второе.
Тем не менее, след от прочитанного остался, и довольно серьезный. Многие из высказываний Иисуса я поначалу не понял, но почему-то запомнил. Со временем я их вспоминал, обдумывал, и смысл сказанного им с годами становился для меня все яснее. Это, конечно, не делало меня верующим, но помогало смотреть на многие вещи под другим углом. Так, изучая в институте марксистско-ленинскую философию или научный атеизм, я пытался выяснить для себя, почему мы так уверены, что Бога нет, и чем вера в Бога и проповедь Иисуса Христа вредит строительству коммунизма. По первому вопросу я выяснил для себя, что науке, для объяснения всего, что она изучает, Бог, как понятие, просто не нужен. Но почему Его нет, я так и не понял. Видимо, в голове у воинствующих атеистов спутались эти две совершенно разные вещи. По второму вопросу я не понял вообще ничего, только раздразнил преподавателя так, что он начал подозревать во мне верующего и даже, на всякий случай, заставил во всеуслышание заявить, что в Бога я не верю (видимо, считалось, что верующему это не под силу). Так что загадка Бабачки, истинной коммунистки по убеждениям, и такой же истинной православной верующей, осталась для меня не проясненной.
Были у этого моего тайного чтения и другие последствия. Будучи человеком неверующим, но уже знакомым если не с христианским вероучением, то, по крайней мере, с некоторыми его центральными идеями, я оказался в положении стороннего наблюдателя, созерцающего борьбу с призраками, затеянную кафедрой научного атеизма нашего института. Наблюдая эту загадочную борьбу ни с чем, я обратил внимание на то, что неверующие студенты заучивали атеистическую аргументацию в виде, совершенно непригодном для разговора с верующими, поскольку они не имели ни малейшего представления о том, во что же, собственно, верят христиане, и почему. Заметил я и то, что сами преподаватели тоже были изрядными олухами. Причем, если студенты были такими ввиду отсутствия необходимой информации, то преподаватели были такими ввиду некоего умственного изъяна, не позволяющего им понимать смысл некоторых утверждений. Мои попытки обсудить с ними какие-нибудь вполне справедливые, на мой взгляд, христианские утверждения заканчивались всегда вопросами «Откуда ты это знаешь?» и «Где ты достал Библию?». Про самой же сути вопроса они говорить не то чтобы не хотели, а были просто не готовы, потому что не владели предметом. Они знали только то, что им положено было знать, а понимали, кажется, и того меньше. Но, что самое удивительное, эти преподаватели были куда меньшими атеистами, чем я сам. Когда, для написания своего реферата по научному атеизму я попросил преподавателя дать мне адрес какой-либо протестантской общины, чтобы сходить к ним на молитвенное собрание и изучить материал, как говорится, на месте, он старательно отговаривал меня от этого, опасаясь за меня, что я могу там уверовать, и, как он говорил, «испортить себе жизнь». Я был гораздо увереннее в себе, чем этот преподаватель, и говорил ему, что такого не может со мной случиться, потому что я человек образованный, а эти темные люди верят в чудеса и тому подобное. На что мой преподаватель ответил мне со вздохом: «В том-то все и дело, что есть у них чудеса». «То есть как это есть чудеса?» - удивился я, - «Наука это отрицает!». «А чудесам это по барабану, что наука их отрицает» - ответил странный преподаватель. Адрес общины он мне так и не дал. Реферат свой я высасывал из пальца, к чему я по жизни сильно не привык. Может быть поэтому я сейчас ненавижу научный атеизм даже больше, чем Каутского?
А вот почему я вспомнил всю эту историю. Недавно я узнал, какого наказания заслуживает покойная ныне Бабачка за то, что подсунула мне в свое время этот самый церковно-приходской учебник. Оказывается, в соответствии с внесенным в российскую Госдуму законопроектом, с Бабачки причитается от двух до пяти тысяч российских рублей штрафа за проведенную среди несовершеннолетнего меня несанкционированную миссионерскую деятельность в виде передачи мне для ознакомления печатных материалов религиозного содержания. А поскольку Церковь, и лично Иисус Христос придерживаются прямо противоположных взглядов на миссионерскую деятельность, введение указанного закона может послужить там, на небе, хорошим подспорьем. Теперь, на основании нового российского закона они там смогут, наконец, определиться с оценкой заслуг Бабачки в религиозной пропаганде среди школьников, и на ее небесный счет будет немедленно зачислена сумма от двух до пяти тысяч российских рублей, в небесном эквиваленте, по курсу. Сумма будет выдана ей лично в руки рисованными советскими трешками.
Когда я был ребенком, по соседству с нами (через дорогу) жила одна бабушка, в высшей степени замечательная личность. Как и положено в селах или маленьких городках на Украине (а дело было в Миргороде) у нее, кроме имени и фамилии, имелась еще и уличная кличка. Имени ее и фамилии я категорически не помню, но кличку эту помню хорошо: Бабáчка. Что означает это слово, я до сих пор не знаю, но пацаны с переулка объяснили мне по-секрету, что это значит «ведьма». Видимо, такая версия родилась от того, что Бабачке очень не нравилось, когда ее так называли. На классическую ведьму она сама никак не походила, поскольку была аккуратной, лицо имела круглое и двигалась весьма энергично, совершенно пренебрегая клюкой.
Бабачку в переулке все боялись, ибо характер у бабушки был, мягко говоря, сварливый. (Сейчас бы я сказал еще мягче: «конфликтный». Но тогда я подобных слов еще не употреблял, ибо был весьма юн, что-то около 10 лет от роду). Жила она одна, в гости к ней никто почти не ходил, а если кто-то и забредал к ней во двор, то не иначе как по делу. Да и дело это чаще всего заканчивалось громкой руганью.
Прожил я по соседству с Бабачкой лет семь или восемь, но помню о ней немногое, поскольку видел я ее, по счастью, не очень часто. На самом деле, я помню только один случай, когда наши пути плотно пересеклись.
Году эдак в 71-м, когда наша советская промышленность, семимильными шагами устремляясь к коммунизму, выполняя и перевыполняя пятилетний план, догнала наконец загнивающую Америку в одном конкретно взятом сегменте экономики, и освоила выпуск цветных шариковых ручек (до того были только синие и фиолетовые), я, будучи человеком зажиточным (у меня было 35 копеек), приобрел указанное достижение совпрома в частную собственность. И должен признаться, что ввиду политической безграмотности меня тогда совершенно не мучили сомнения, связанные с размышлениями на тему: «а не является такая ручка средством производства?». Более того, я, как счастливый ручкообладатель, бродил по городу и предавался мечтаниям о том, что я теперь с этой самой ручкой смогу сделать. И главным моим желанием на тот момент, насколько я помню, было желание кого-то удивить, поскольку существование в природе ручек, пишущих зеленым, предположительно было чудом, неизвестным широким массам советской общественности, и это обстоятельство непременно надо было использовать в развлекательных целях. Результатом такого досадного отказа от политической бдительности стало то, что ручку я решил использовать именно как средство производства, а если еще точнее, как средство производства трехрублевой банкноты.
И, что самое интересное, коммунистические идеалы, видимо реально оценив свои шансы в борьбе с Мамоной, мгновенно улетучились из моей пионерской головы. Дома я нашел подходящую, по моему мнению, бумажку, выпросил у родителей трешку в качестве образца, и сел за работу. В результате долгого и кропотливого труда из под моих рук вышло изделие, в скомканном виде весьма смахивающее на настоящую трешку метров с двух, если не очень приглядываться. Отец похихикал, сказал что похоже, но не очень, и предупредил, чтобы я не слишком этим делом увлекался, не то могу угодить в тюрьму.
На следующий день ручка «с зеленой пастой» была забыта навсегда, поскольку у меня уже была новая интересная игрушка - рисованная трешка. Похваставшись своим достижением перед всеми своими друзьями я начал думать о том, что же можно сделать с этой «как бы трешкой», чтобы было еще веселее. После обсуждения с пацанами решено было бросить ее на дорогу перед входом во двор Бабачки. Другие претенденты, по понятным причинам, даже не рассматривались.
Замысел наш состоял в том, что она должна подобрать бумажку, обрадоваться, а потом, зайдя домой, обнаружить подделку и огорчиться. А мы будем стоять за углом и угорать слушая ее громкие ругательства. Но, ввиду того, что жертва долго не появлялась, замысел подвергся существенному усовершенствованию: бумажка была привязана к длинной ниточке, чтобы одергивать ее, когда Бабачка наклонится за бумажкой. Предполагалось, что будет ну очень смешно и весело. Мы просто не понимали, с кем мы имеем дело.
Поэтому все получилось гораздо смешнее чем нам думалось, но не сразу.
Во-первых, едва увидев бумажку, Бабачка тут же наступила на нее ногой. Затем, наклонившись и обнаружив ниточку, привязанную к бумажке, она сразу же разгадала наш «коварный замысел» и, громко ругаясь, пошла вдоль ниточки в поисках шутников. Шутники тут же разбежались, как тараканы, и, нервно хихикая, собрались снова только через пол-часа после того, как Бабачка скрылась в своем доме. Но на этом история не закончилась. Как оказалось, Бабачка не просто плохо видела, она ОЧЕНЬ плохо видела, поэтому, даже придя домой она не обнаружила подвоха и положила нашу «трешку» в свой кошелек. И на следующий день в магазине попыталась расплатиться этой рисованной бумажкой.
Когда утром, хорошо выспавшись, я наконец выполз со двора, мои друзья, хихикая, тут же рассказали мне о случившемся, сообщив при этом, что вышел большой скандал, и что Бабачка ищет меня, чтобы подробно обсудить со мной данную проблему. При этом, несмотря на хихикание, выглядели они немного встревоженными. Или, если сказать точнее, «взбудораженными» - вот ведь замечательное какое слово, оно мне чем-то напоминает глагол «завздыпиться». Заботливые друзья посоветовали мне возле дома своего не гулять, чтобы не столкнуться с Бабачкой, иначе мне несдобровать - она непременно схватит меня за ухо и потащит меня через весь город в детскую комнату милиции. Это у нее, как бы, фишка такая - хватать пионеров за ухо и тащить их в милицию. А вырваться и убежать при этом невозможно - заботливо убеждали меня друзья - она сильная, держит крепко, к тому же еще и дерется, если нужно, короче, мне с ней не справиться. Учитывая то, что мои друзья знали Бабачку намного дольше, чем я, и глядя на их оттопыренные уши и растерянный вид, я им поверил. И потому целый день старался бродить вдали от дома.
Возвратился я домой только поздно вечером, и мои родители тут же сообщили мне, что к нам дважды приходила Бабачка и хотела о чем-то со мной поговорить. И передала мне просьбу, чтобы я непременно зашел к ней завтра, она будет меня ждать очень сильно, потому что она без меня скучает. Наверное, они думали, что это сообщение укрепит мой сон.
Все последующие дни я нарезал круги в окрестностях города, со скуки вступая в бессмысленные словопрения с обывателями и размышляя о том, откуда Бабачка знает, что трешку нарисовал я. В один из таких дней я впервые в своей жизни столкнулся с ангелом. Ангел явился мне в виде небритого грязноватого мужика, отличающегося невысоким ростом и высокой прозорливостью. Не дослушав мою историю даже до середины мужик сказал: «Небось хочешь мне рассказать, как Бабачка попыталась расплатиться рисованной трешкой?». Тут я слегка оторопел. Откуда этот мужик знает о случившимся? Неужели скандал был настолько уж громким? Откуда он, живущий в совсем другом месте, знает саму Бабачку? Откуда он знает ее уличную кличку, ведь я ее даже не упоминал в своем рассказе?
Ввиду большого количества возникших у меня вопросов и наступившей прострации право рассказчика естественным образом перешло к мужику. И поведал он мне вещи воистину удивительные. Оказывается, Бабачку именно под этим прозвищем знает если не весь город, то, по крайней мере, пол-города и окрестности, особенно водители и завмаги. В их среде Бабачка - личность просто-таки легендарная, в самом прямом смысле этого слова. О ней слагают легенды. О ней поют песни пионеры. Ее боятся, перед ней трепещут. Ее глубоко уважает все городское и партийное начальство, включая самого первого секретаря райкома.
Во всей этой глупой истории с рисованной трешкой Бабачка по определению была вне всяких подозрений уже просто потому, что всем достоверно известно: Бабачка на обман не пойдет никогда. И тут мужика понесло, и он поведал мне историю, почти сказочную. А ввиду того, что мужик был истинным ангелом (он был трезв в 6 часов вечера, видел меня насквозь и знал о Бабачке все!), то все им рассказанное должно быть истинной правдой. Поэтому внемлите и удивляйтесь!
В молодости Бабачка была пламенным революционером и даже, кажется, комиссаром. В последнем я до сих пор не уверен, потому что не знаю, могут ли быть беспартийные комиссары. Но ангел так возвестил, а значит, я должен в это верить. Поначалу Бабачка заведовала продзаготовками и активно занималась раскулачиванием. Причем она часто разъезжала одна, без отряда, верхом на лошади, вооруженная маузером, и никого при этом не боялась, а ее все боялись как огня. Стреляла, говорят, не больше раза. Этого всегда хватало, потому что Бабачка не промахивалась. Еще говорят, что в одной перестрелке она пятью патронами уложила пятерых. Подсчитав, сколько в маузере осталось патронов, остальные прекратили сопротивление. С тех пор стрелять ей почти не приходилось. Ее и так все слушались. В партию вступить она сильно хотела, имела подходящее происхождение и репутацию, но ее туда не брали, потому как девушка (мне до сих пор удивительно думать о ней, как о девушке) оказалась верующей. И всегда, на протяжении всей своей жизни, регулярно ходила в церковь. Несмотря на это, весь партхозактив ее очень уважал и с мнением ее всегда считались. Когда продзаготовки закончились и начались колхозы, Бабачка изобрела новый способ утверждения социальной справедливости - перешла то ли в ОБХСС, то ли еще куда, и начала делать ревизии в магазинах. Почти всегда ревизия заканчивалась тем, что продавца или завмага (а чаще обоих) садили в тюрьму на продолжительные сроки. Скрыть от нее что-либо было невозможно, она всегда находила концы и раскапывала все, что нужно для того, чтобы отправить работников советской торговли по назначению. Ни откупиться, ни упросить, ни запугать ее было невозможно. Завмаг, переживший ревизию Бабачки, и оставшийся при этом на свободе, приравнивался к святому. Одноразовое перенесение Бабачкиной ревизии без отсидки приравнивалось к рекомендациям трех членов КПСС при вступлении в партию. Но даже у таких счастливчиков фанфары и литавры, как правило, продолжались недолго. Собравшись с силами, Бабачка делала «второй заход», и святой завмаг навсегда лишался столь высокого статуса, а заодно всего нажитого имущества, свободы и партбилета.
Ей дважды поджигали дом и трижды сарай. На нее было совершено несколько покушений, но это ее не останавливало. И только когда у нее появились дети, и ей прозрачно намекнули, что они пока плохо держаться в седле и маузером не владеют, а значит, их могут скушать злые волки, она оставила эту работу и перешла работать контролером, то есть проверять наличие билетов в рейсовых автобусах. Для водителей, привыкших собирать деньги не выдавая билетов, настали черные времена. Несмотря на меры коллективной безопасности, которым позавидовала бы довоенная Европа, спрятаться от Бабачки было невозможно. Она появлялась на трассах буквально из-под земли, целый день катаясь по району на рейсовых автобусах или другом, никому не ведомом транспорте. Авторитет ее, даже среди тех же водителей, был непререкаемым. Среди них ходили даже слухи, что на дне ее сундука до сих пор хранится то ли наградной, то ли именной маузер, правда без патронов. Но никто из них не сомневался, что при потребности патроны будут. Поэтому попавшийся водитель уже даже не пытался оправдываться. Если Бабачка утверждала, что у кого-то там что-то не так, никто уже и не сомневался, что: а) это действительно так; б) она сможет это доказать. Если же Бабачка не могла этого доказать, она брала водителя измором. Она была настолько уверена в том, что справедливость должна торжествовать всегда, что просто ходила за водителем, требуя от него, чтобы он признался, потому что это правда. Это могло продолжаться до бесконечности. Жертве оставалось или повеситься, или признаться и быть оштрафованным. И, даже уйдя на пенсию, она продолжала еще работать контролером, потому что охочих работать на этом месте не было, а она работала даже не за деньги, а за идею, с энергией, которая вызывала удивление и восхищение даже у её «врагов». А в конце своего рассказа ангел, воплотившийся в мужика, сказал мне: «Когда-то ты еще будешь гордиться тем, что был с ней знаком». Возвестив мне эту странную весть, ангел сплюнул и удалился. Но он оказался прав. Я горжусь.
Поэтому сейчас мне и не удивительно, что в случае с рисованной трешкой никто не стал разбираться в этой истории, зная, что за дело взялась Бабачка. Не удивительно и то, что она смогла вычислить меня так быстро. И мне все же пришлось с ней побеседовать.
Приблизительно неделю спустя она поймала меня у входа во двор. Появилась она, как обычно, прямо из-под земли и начала «допрос с пристрастием». Разговор длился ну очень долго. Бабушка использовала свою излюбленную тактику - брала меня измором. Пока я отпирался, она просто громко ругалась, перекрывая все пути к отходу, и было совершенно ясно, что разговор этот не закончится вообще никогда, если я не признаюсь, что трешку подкинул я. И только когда я сказал, что хотел просто пошутить, и что я не думал, что она не различит рисованную бумажку, она вдруг успокоилась и ругаться перестала. Сказала, чтобы я больше так никогда не делал, иначе в следующий раз она все расскажет родителям, и ушла. А надо сказать, что родители к тому времени и сами уже знали всю эту историю, но, конечно, не от Бабачки. Тем не менее, я отметил для себя, что уличная ведьма в этой ситуации неожиданно обернулась джентльменом или даже рыцарем. И очень этому удивился.
А два года спустя эта вот самая пресловутая Бабачка сыграла в моей жизни другую, гораздо более важную роль. Однажды, когда мне было уже лет 12 или чуть больше, Бабачка встретила меня, возвращающегося из школы и сказала: «Я слышала, что ты много читаешь. Не хочешь прочесть одну интересную книжку, но только так, чтобы никому об этом не говорить, и обязательно вернуть мне ее в целости и сохранности?» Я пытался допытаться, что за книга такая, но Бабачка могла книгу только дать или не дать, а говорить о ней она не хотела - она всегда играла только по своим правилам. Ввиду того, что ее предложение меня весьма заинтриговало, я с радостью согласился на ее условия, но мне пришлось еще долго клятвенно заверять ее, что книгу я никому не дам, никому не покажу и верну непременно.
Тогда она дала мне учебник слова Божьего для церковно-приходских школ, в дореволюционной орфографии, с ятями и фитами. Тут же открыв книгу, я испугался, что ничего в ней не пойму, но Бабачка уверила меня, что там все на обычном русском языке и я очень скоро привыкну так читать.
Читать я действительно привык в первый же вечер. Читал я эту книгу месяца два и прочел, помнится, раз пять. Через два месяца пришла Бабачка, устроила скандал, напомнила мне, что я обещал книгу вернуть, и до сих пор не вернул (хотя срок использования книги оговорен нами не был). Я сказал, что книгу вернуть я собираюсь, но хотел бы ее еще немного почитать, на что она мне ответила, что «хватит уже», книгу забрала, и, ругаясь, ушла домой.
Эта маленькая книжка и ее осмысление составили целую эпоху в моей юной жизни. Хотя я, как юный пионер, достоверно знал, что Бога нет, и был готов строить коммунизм в одной, отдельно взятой стране, игнорировать содержание прочитанной книжечки я не мог. Первое, что я вынес из прочитанного, так это полную убежденность, что человек, именуемый нами Иисус Христос, в действительности когда-то жил (тогда модно было утверждать, что Иисуса никакого не было, его просто придумали попы). Убежденность я эту вынес неизвестно как, но факт этот у меня ни малейшего сомнения не вызывал, слишком уж сильным было впечатление от прочитанного, оно было чем-то сродни личному знакомству. Во-вторых, я выяснил для себя, что в словах Иисуса было много вещей правильных, справедливых, мудрых и глубоких. Я не только был согласен с большинством его утверждений, но они мне так понравились, что я хотел ходить и проповедовать их, чтобы все узнали эти классные и яркие высказывания. Мне казалось, что их незнание оскудняет восприятие мира моими друзьями, а знание сделает их в чем-то богаче и правильнее. Кроме того, я не нашел в его словах ничего контрреволюционного или порочащего социалистический строй, поэтому меня сильно заинтересовал вопрос, почему же нас, советских пионеров, так старательно изолируют от таких увлекательных вещей. Но мои родители вникли в проблему, и хитрым образом удержали меня от религиозной пропаганды, объяснив, что если я начну проповедовать, то меня вызовут на пионерское собрание, и там мне придется выдать Бабачку, а настоящие пионеры так не поступают. Но если я окажусь таким настоящим пионером, пионером-героем, и не выдам Бабачку, то сразу же перестану быть пионером, потому что меня исключат из пионеров за то, что я оказался настоящим пионером. Такой вот парадокс. Поэтому я обдумал ситуацию, и, скорее всего, по малодушию своему, пришел к выводу, что неверующему пионеру религиозная пропаганда все-таки не к лицу. Хотя я уже тогда сомневался в том, что я настоящий неверующий. Потому что я твердо знал, что Бога нет, но не мог при этом с уверенность утверждать, что известный мне Христос не является как раз тем самым Богом, которого нет. Однако со временем первое утверждение, ввиду большей ясности и простоты, перевесило второе.
Тем не менее, след от прочитанного остался, и довольно серьезный. Многие из высказываний Иисуса я поначалу не понял, но почему-то запомнил. Со временем я их вспоминал, обдумывал, и смысл сказанного им с годами становился для меня все яснее. Это, конечно, не делало меня верующим, но помогало смотреть на многие вещи под другим углом. Так, изучая в институте марксистско-ленинскую философию или научный атеизм, я пытался выяснить для себя, почему мы так уверены, что Бога нет, и чем вера в Бога и проповедь Иисуса Христа вредит строительству коммунизма. По первому вопросу я выяснил для себя, что науке, для объяснения всего, что она изучает, Бог, как понятие, просто не нужен. Но почему Его нет, я так и не понял. Видимо, в голове у воинствующих атеистов спутались эти две совершенно разные вещи. По второму вопросу я не понял вообще ничего, только раздразнил преподавателя так, что он начал подозревать во мне верующего и даже, на всякий случай, заставил во всеуслышание заявить, что в Бога я не верю (видимо, считалось, что верующему это не под силу). Так что загадка Бабачки, истинной коммунистки по убеждениям, и такой же истинной православной верующей, осталась для меня не проясненной.
Были у этого моего тайного чтения и другие последствия. Будучи человеком неверующим, но уже знакомым если не с христианским вероучением, то, по крайней мере, с некоторыми его центральными идеями, я оказался в положении стороннего наблюдателя, созерцающего борьбу с призраками, затеянную кафедрой научного атеизма нашего института. Наблюдая эту загадочную борьбу ни с чем, я обратил внимание на то, что неверующие студенты заучивали атеистическую аргументацию в виде, совершенно непригодном для разговора с верующими, поскольку они не имели ни малейшего представления о том, во что же, собственно, верят христиане, и почему. Заметил я и то, что сами преподаватели тоже были изрядными олухами. Причем, если студенты были такими ввиду отсутствия необходимой информации, то преподаватели были такими ввиду некоего умственного изъяна, не позволяющего им понимать смысл некоторых утверждений. Мои попытки обсудить с ними какие-нибудь вполне справедливые, на мой взгляд, христианские утверждения заканчивались всегда вопросами «Откуда ты это знаешь?» и «Где ты достал Библию?». Про самой же сути вопроса они говорить не то чтобы не хотели, а были просто не готовы, потому что не владели предметом. Они знали только то, что им положено было знать, а понимали, кажется, и того меньше. Но, что самое удивительное, эти преподаватели были куда меньшими атеистами, чем я сам. Когда, для написания своего реферата по научному атеизму я попросил преподавателя дать мне адрес какой-либо протестантской общины, чтобы сходить к ним на молитвенное собрание и изучить материал, как говорится, на месте, он старательно отговаривал меня от этого, опасаясь за меня, что я могу там уверовать, и, как он говорил, «испортить себе жизнь». Я был гораздо увереннее в себе, чем этот преподаватель, и говорил ему, что такого не может со мной случиться, потому что я человек образованный, а эти темные люди верят в чудеса и тому подобное. На что мой преподаватель ответил мне со вздохом: «В том-то все и дело, что есть у них чудеса». «То есть как это есть чудеса?» - удивился я, - «Наука это отрицает!». «А чудесам это по барабану, что наука их отрицает» - ответил странный преподаватель. Адрес общины он мне так и не дал. Реферат свой я высасывал из пальца, к чему я по жизни сильно не привык. Может быть поэтому я сейчас ненавижу научный атеизм даже больше, чем Каутского?
А вот почему я вспомнил всю эту историю. Недавно я узнал, какого наказания заслуживает покойная ныне Бабачка за то, что подсунула мне в свое время этот самый церковно-приходской учебник. Оказывается, в соответствии с внесенным в российскую Госдуму законопроектом, с Бабачки причитается от двух до пяти тысяч российских рублей штрафа за проведенную среди несовершеннолетнего меня несанкционированную миссионерскую деятельность в виде передачи мне для ознакомления печатных материалов религиозного содержания. А поскольку Церковь, и лично Иисус Христос придерживаются прямо противоположных взглядов на миссионерскую деятельность, введение указанного закона может послужить там, на небе, хорошим подспорьем. Теперь, на основании нового российского закона они там смогут, наконец, определиться с оценкой заслуг Бабачки в религиозной пропаганде среди школьников, и на ее небесный счет будет немедленно зачислена сумма от двух до пяти тысяч российских рублей, в небесном эквиваленте, по курсу. Сумма будет выдана ей лично в руки рисованными советскими трешками.