Часы случайных дум.
Тетенька в возрасте и в пальто увлеченно беседует посреди улицы с гигантским паралоновым букетом роз на ножках. И как бы не была ясна на первый взгляд ситуация, менее загадочной она от этого не становится.
Окончательно разрушено поэтическое представление о воробьях, как о тоненьких робких печальных существах - по крайней мере локально. Человеческие блага их испортили и теперь это птицы страшные и наглые. А был один такой толстенный хам, что легко можно было бы представить его плотным мужиком, с челкой в виде лопаты, низким лбом и маленькими мутными глазками. Даже перья у него были какие-то мятые. Не говоря уж о голубях, кстати. Их уже окончательно невозможно терпеть и начинаешь серьезно опасаться. Они всем своим видом научились намекать, что если ты чего-нибудь сейчас же им не отщипнешь, то они отщипнут что-нибудь от тебя. Главное развлечение у них теперь это устрашающе пикировать над головой, разметая по столу бумаги и прочий мусор, изображая из себя, видимо, некое подобие исчадий ада. И еще сидеть напротив, уверенными шагами подбираясь на всякий случай ближе и ближе - такая самоуверенность птички очень уж сбивает с толку. Как бы они не стали хищниками, вот что. А то так уж невольно ощущаешь себя героиней "Птиц", которую поначалу чайка как бы случайно клюнула в голову.
За окном кошка с большим удовольствием обтачивает хилое деревце - вот наше спасение, но оно уже и убежало. Я жду почтальона и поэтому знаю, что за несколько минут до кошки на том же месте, на перилах сидела, насупившись, расстоенная школьница с хвоситиками и вся в розовом, ссорилась со своей мамой, или может тетей. Та, конечно, тресла ее за локти и восклицала в небо, что же такого непонятного было девочке, а потом демонстративно покинула ее. Девочка посидела сложа руки, подождала, потом поняла, что пора поднять голову. Затем встала, медленными, проверющими шагами отправилась в сторону тети-мамы, успела поболтать с каким-то мальчиком у скамейки, и скрылась за углом дома из поля моего видения. Захотелось, чтобы у всех детей были красивые и мудрые тети-мамы, а воробьи и голуби оставались робкими летающими созданиями.
Окончательно разрушено поэтическое представление о воробьях, как о тоненьких робких печальных существах - по крайней мере локально. Человеческие блага их испортили и теперь это птицы страшные и наглые. А был один такой толстенный хам, что легко можно было бы представить его плотным мужиком, с челкой в виде лопаты, низким лбом и маленькими мутными глазками. Даже перья у него были какие-то мятые. Не говоря уж о голубях, кстати. Их уже окончательно невозможно терпеть и начинаешь серьезно опасаться. Они всем своим видом научились намекать, что если ты чего-нибудь сейчас же им не отщипнешь, то они отщипнут что-нибудь от тебя. Главное развлечение у них теперь это устрашающе пикировать над головой, разметая по столу бумаги и прочий мусор, изображая из себя, видимо, некое подобие исчадий ада. И еще сидеть напротив, уверенными шагами подбираясь на всякий случай ближе и ближе - такая самоуверенность птички очень уж сбивает с толку. Как бы они не стали хищниками, вот что. А то так уж невольно ощущаешь себя героиней "Птиц", которую поначалу чайка как бы случайно клюнула в голову.
За окном кошка с большим удовольствием обтачивает хилое деревце - вот наше спасение, но оно уже и убежало. Я жду почтальона и поэтому знаю, что за несколько минут до кошки на том же месте, на перилах сидела, насупившись, расстоенная школьница с хвоситиками и вся в розовом, ссорилась со своей мамой, или может тетей. Та, конечно, тресла ее за локти и восклицала в небо, что же такого непонятного было девочке, а потом демонстративно покинула ее. Девочка посидела сложа руки, подождала, потом поняла, что пора поднять голову. Затем встала, медленными, проверющими шагами отправилась в сторону тети-мамы, успела поболтать с каким-то мальчиком у скамейки, и скрылась за углом дома из поля моего видения. Захотелось, чтобы у всех детей были красивые и мудрые тети-мамы, а воробьи и голуби оставались робкими летающими созданиями.