Прииртышский Вальмон, или Макар Девушкин на стрёме.
Не раз мне приходилось корить себя за наплевательское отношение к своим записям - конспектам, заметкам, спискам и прочему. Но, пожалуй, больше всего я жалею о небольшой подборке текстов эпистолярного стиля и душещипательного содержания, написанных в июне прошлого года. Ввиду отнюдь не спартанского здоровья мне пришлось провести весь тот месяц в больнице, наслаждаясь тихими радостями сна, еды, физиопроцедур и внутримышечных инъекций.
Однако это однообразное времяпрепровождение скрашивалось обществом одной довольно примечательной личности. Имя личности было Владимир, возраст - около 35, занятие же - неопределённое. За плечами этого персонажа, обитавшего на самом краю города, около теплоэлектроцентрали, за несколько километров от цивилизации, в полуразвалившейся трёхэтажке, - был многообразный житейский опыт. В опыт входили, по нарастающей: пьяные потасовки, пара инсультов, срок за грабёж и героиновая зависимость, с которой он, впрочем, справился, примкнув к протестантскому течению, названия которого и сам не знал, считая его разновидностью православия, однако верил истово, соблюдая большинство формальностей.
Какой-либо адекватности в нём не наблюдалось, более всего по своему мировоззрению он напоминал ребёнка, остановившегося годах эдак на 12-ти. Такого феноменального занудства в сочетании с полной безбашенностью мне наблюдать никогда не приходилось, думаю, и не придётся (и слава Богу). Впрочем, душа-человек, хоть с психиатрической точки зрения явно в норму не укладывался. Было, например, такое: лежу, смотрю сладкий утренний сон (они, известное дело, самые приятные), тут ко мне подходит, ещё не до конца сбросивший оковы Морфея, а следовательно, с трудом осознающий окружающую реальность Владимир и столь же громко, сколь и испуганно вопрошает: "ЛЁЛИК, а мы что - опять сидим?!!". В ту минуту меня осенил редкий дар виртуозного мата... И подобных случаев с незадачливым компаньоном, увы, было не мало, ибо его фантазия, не контролируемая извивами полушарий, удержу не знала.
Так вот, собственно, к чему я веду. Этого рыцаря печального образа действия угораздило влюбиться в одну из пациенток женского отделения, что этажом выше. Надо сказать, его вожделенная Дульцинея степенью пригожести была ему под стать, а объёмами превосходила, ну, скажем, автора этих строк раза в три. Возомнив себя героем-любовником, Владимир решил вести осадную компанию по всем правилам, с комплиентами, подарками (в виде безделушек, скрученных из трубочек от медицинских капельниц, и свистнутых из столовой яблок), наверное, даже лекарствами своими делился... Помимо прочего, он решил, что лучшим оружием в борьбе с напускным целомудрием будет изящная словесность. Поскольку его собственный слог был скуп и непритязателен, он вовремя вспомнил, что я читал много книжек (так я адаптировал для него понятие "филология").
Не в добрый час я заикнулся об этом. Понятно, что горестный жребий эпистолярного творчества пал на меня неразумного. В итоге, после долгой полемики, я был сломлен его несгибаемым занудством и взялся строчить сентиментально-любовные послания, для упражнения в штиле, а паче, чтоб отвязался. Пять лет филологии (то бишь чтения книжек) не прошли даром. И про то, что природой предназначено людям быть вместе и поддерживать друг друга я писал, и про постепенное созревание любви, подобно плоду, тоже. А также про пухлые губы, с которых так и хочется сорвать поцелуй, про желание рядом с такой женщиной самому становиться лучше, про то что наша (то есть их, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить) взаимная симпатия и искренность превозмогёт любые преграды. Володя все эти вирши аккуратно переписывал, ругательски ругая мой человеконенавистнический почерк, и относил своему предмету страсти.
Как ни странно эффект эта лабудень всё-таки принесла, Дульцинея потеплела, но скорее от проявленного внимания, нежели от склонности к литературе. И о потере именно этих текстов я так сокрушаюсь. Черновики свои я хоть и сохранил, да посеял неведомо где или по ошибке выкинул... Во всей этой истории для меня осталось загадкой, как человек практически без образования, читавший только Библию, книги о Конане-варваре и порножурналы, смог прийти к такому необычному в наше время (чай, не в XVIII веке живём) методу чувствоизлияния, как цикл писем... Видимо живут в нас всё-таки от рождения какие-то литературные матрицы и схемы...