Я. Шванкмайер-1. Демиург его игры. (попытка статьи)
О Шванкмайере часто говорят как о режиссёре-сюрреалисте, и такая формулировка кажется мне неверной. Он скорее творит не над-реальность, а альтернативную реальность, не отягощённую пафосом избранности, но в то же время в той же мере сохраняющую поэтику бунта. Если сюрреалист хочет свергнуть демиурга, то чешский мастер хочет стать новым демиургом, создающим новую вселенную на основании тех законов, которые представляются разумными именно ему. Иными словами сюрреализм по своей природе прежде всего деструктивен, тогда как альтерреализм Шванкмайера - конструктивен, или на худой конец реконструктивен. Однако бунт, разрушение стереотипов и в том, и в другом случае, являются ядром, движущей силой творчества. Отсюда и путаница…
Шванкмайер примеряет платье создателя мира сего, не Господа, напитавшего мир жизнью и любовью, но именно Демиурга, грубо слепившего его вместе с его насельниками из грязи, и бросившего бессмысленно трепыхаться безо всякой поддержки. И сила режиссёра в том, что он хочет пересоздать не только материю, живую и неживую, мясо нашего мира, но и законы, благодаря которым она существует и развивается, его нервную систему, даже геном. Потому-то в его фильмах за плотным, густыми, почти барочным нагромождением образов угадывается и вполне осознаваемая идея, даже система идей, идеология.
Играя (так! - ведь для такого художника только игра - единственная достойная форма творения) в Демиурга, Шванкмайер сам замешивает глину и садится за гончарный круг. Именно поэтому глина (и вообще любая аморфная субстанция) играет особую роль в его искусных экзерсисах. Процесс сотворения мира предстаёт обнажённо простым. Вспомним гомукула-голема в гримуборной Фауста, зарождающегося из бесформенной массы и в эту же бесформенную массу возвращающегося, или однотипные фигурки, ползущие по конвейеру, в короткометражке «Смерть сталинизма в Богемии». Последний случай показывает нам роль ложного демиурга, результатом деятельности которого становятся тоталитаризм и сексуальная закомплексованность, насилие и репрессия человеческой фантазии. Поэтому нам видны руки «гончара», вновь и вновь вынужденные уничтожать созданное, поддерживая круговорот однообразия в природе.
Глина тем и ценна, что содержит в себе всё разнообразие форм, в которые может преобразиться. В этом её алхимическая суть (точно так же охарактеризовал пластмассу Ролан Барт). Это не только первоматерия, но и первообраз. Сама обратимость, вариативность таких материалов опровергает нашу логичную и утилитарную жизнь, где все вещи принудительно сохраняют свои очертания. Но големогомункул умирает - неужели это это крах амбиций режиссёра? Думается, нет - это просто тренировка. Какой бы всеохватывающей не была потенциальность глины, нормального живого существа из неё не выйдет (как нас, собственно, и учат все истории о големах, а равно и о гомункулах). Жизнь требует иной массы, не такой инертной и податливой.
Вот почему для манипуляции живой материей нужна другая субстанция - у Шванкмайера это мясо. Там где оно появляется, сразу становится заметна аллегория человеческой личности, а чаще обезличенности. Намечается она ещё в небольшой заставке, снятой режиссёром для MTV, где два куска мяса флиртуют и прихорашиваются, танцуют и занимаются сексом, а кончается дело всё равно огромной сковородой. Художественной задачей творца было показать насилие законов мира над человеческой плотью. В «Безумии» - подлинном шедевре Шванкмайера эта задача находит своё окончательное решение. Мясо свободно движущееся по пространству повествования поначалу, и претерпевающее различные мучения под конец - это судьба человека, неспособного отрешиться от якобы-морального закона и попадающего под власть ложных общественных установлений. Из этого следует и смысловая нагрузка последнего кадра фильма, где несчастный кусок плоти задыхается, скованный стандартной полиэтиленовой упаковкой, на полке универмага.
Однако, как и в случае с глиной, «тёмному» демиургу можно противопоставить демиурга «светлого», человек сведённый до мяса может не только подвергаться деструкции. Так Полено, разлагающее традиционные очертания человеческой плоти, играет скорее позитивную роль, отправляя занудных чешских бюргеров в их протосостояние, в котором от них, право же, больше проку, и которое более открыто любым импульсам к изменению. Оно расчищает площадку для нового демиурга и вместе с тем является орудием мести природы выморчным системам самоорганизации человеческого сообщества.