Еще поживем!
Европа как кладбище, пространство черномагического ритуала, по которому бродят ходячие мертвецы, встречаются духи, призраки и прочие потусторонние силы. Закат Европы уже состоялся, он был довольно кровавым, но теперь остались лишь разлагающиеся или заспиртованные трупы. Мне есть с чем сравнить. Я часто теперь бываю на кафедре патанатомии в Абрикосовском переулке и в подвале этого здания разглядываю заспиртованных людей, вздувшиеся от слоновой болезни части тел, покрытые страшными фурункулами лица, несчастные тела искаженных младенцев, которые старше меня в три-четыре раза. Порой раствор в банке наполовину выветрился и голова эмбриона над ним белеет как вздувшийся белок сваренного яйца. У них нет имен, их держит в этом мире лишь болезнь, они судебный прецедент не более. Но лица еврочиновников например мало чем отличаются от этих тел в растворе. Разве что к этим чиновным лицам, будто посыпанным детской присыпкой, я не испытываю никаких чувств. Будто они еще менее живы, чем несчастные эмбрионы, отсутствие истории и застывшая на столетие боль которых вызывает у меня трепет и сострадание. Вероятно еврочиновники мертвее мертвого - в конечном счете возможность движения не есть свидетельство жизни. Они уже полумеханизмы, главный тренд - гендерная политика вовсе не стремится освободить Эрос - это вам не Антиной и Адриан или Марк Антоний и Клеопатра, это чистая механика, сортировка распадающейся плоти запада, так нацисты сортировали трупы после газовых камер. Борьба с коронавирусом на западе в этих условиях крайне забавна, разве может вирус убить мертвеца? Самое лучшее в искусстве современной Европы когда что-то из прошлого гибнет, как Собор Парижской Богоматери. Это был прекрасный пожар, если бы так вспыхнул и сгорел ко всем чертям например центр Помпиду с Макроном внутри, то можно было бы лишь пожать плечами - этот пластик давно нуждался в кремации. Но Собор этим огнем словно сам вознес о себе молитву, которую уже никто не способен был произнести. И глядя на эту молитву камня и дерева можно лишь повторить слова безумного монаха у Мисима, спалившего Кинкакудзи - "еще поживем!".