А вот пятничный пост ;)
Паулина, восточное настроение (студия, 2011 год)
Давайте тряхнем стариной и представим, что еще пятница. Ну, помните, в молодости - такое промежуточное состояние между четвергом и понедельником? ;)
Много нового у меня :)
1. наконец выбрался с большим количеством нового реквизита на съемку. Да, теперь уже проблема выбора - 3-х часовой съемки явно мало для того, что бы снять всё, что хочется. Надо в будущем себя строже ограничивать в том, сколько реквизита беру с собой на съемку.
2. в камере постепенно дохнет затвор. Боюсь не подвел бы меня как-нибудь. Спасает мысль, что если случится в студии - смогу запросто взять в аренду там же камеру и доснимать ею. Но в сервис идти все равно надо.
3. постепенно начал осваивать MongoDB. И по работе надо, и вообще - утолить здоровое любопытство. Порой прямо вот требует мозг какой-нибудь натужной работы - вот и лезу тогда копать что-нибудь новое.
4. давным давно перечитал всего Баха по многу раз. Теперь пожинаю плоды - некоторые свои особенности в поведении или суждениях вдруг сопоставляю с цитатами и удивляюсь тому, как совпадает. "Подобное притягивает подобное. Будь самим собой 13 спокойным, ясным, ярким. Спрашивай себя каждую минуту, то ли это, чего ты действительно хочешь, и делай это, только когда услышишь утвердительный ответ. Это отвадит от тебя тех, с кем ты ничего о себе не узнаешь, и привлечет к тебе других, у которых тебе стоит поучиться. " (с) Ричард Бах. Так вот, стал, вдруг, за собой замечать, что перестал расстраиваться отказам. Бывает раньше зовешь незнакомую девушку на съемку, а она отказывает. И сидишь - усы повесил. А вот с какого-то времени вдруг начал не то, что бы радоваться отказам, но - принимать их и понимать. Ну, что поделать, если мой стиль и жанр, в котором я снимаю, ей не интересен? Наоборот, здорово, что она отказалась - в итоге и время мне сэкономила, и место оставила свободным для тех, кому все это интересно.
5. читаю уже 8-ю книгу Юлиана Семёнова из цикла "Штирлиц". Как раз начал "17 мгновений весны" недавно. Сказать, что я в восторге - не сказать ничего. Хочу поделиться с вами небольшим фрагментом из книги "Альтернатива", там 1941 год описан, перед Великой Отечестенной Войной:
-----------------------------
Когда объявили посадку на поезд, следовавший из Москвы в Берлин, Штирлиц допил пиво, дал буфетчице на чай так, чтобы это было не очень заметно остальным офицерам, и отправился к своему вагону. Как оберштурмбанфюреру СС, ему полагался первый класс, и место его было в том купе, где ехала женщина с сыном, белобрысым, в веснушках мальчуганом лет пяти.
<Русские, - сразу же определил Штирлиц. - Господи боже ты мой, русские! Наверное, из торгпредства>.
Он поклонился женщине, которая, застегнув длинную шерстяную кофту, торопливо убрала со столика два больших свертка (<Я по этим сверткам определил, что они русские. Только наши возят в таких бумажных свертках еду: сало, черный хлеб, яйца, сваренные вкрутую, и плавленые сырки>) и, посадив сына на колени, начала читать ему стихи про дядю Степу.
Штирлиц повесил свой плащ, еще раз поклонился женщине и, сев к окну, достал из кармана газеты.
- <В доме восемь дробь один у заставы Ильича, - читала женщина шепотом, - жил огромный гражданин по прозванью Каланча...>
- Мам, а это фашист? - спросил мальчик, задумчиво разглядывая Штирлица.
- Тише, - испуганно сказала женщина, - я что тебе дома говорила?!
Осторожно взглянув на Штирлица, она как-то жалко улыбнулась ему и начала было дальше читать про дядю Степу, но сын не унимался.
- Мам, - сиплым шепотом спросил мальчик, - а правда, Витька говорил, что у Гитлера один глаз фарфоровый и нога костяная?
- Пойдем в уборную, - сказала женщина и, быстро поднявшись, потянула мальчика за руку.
- А я не хочу, - сказал он, - ты ж меня недавно водила...
- Я что говорю?!
- Едете в Берлин? - спросил Штирлиц, поняв - до горькой теплоты в груди - волнение женщины.
- Ich verstehe nicht. Mein Mann arbeitet in Berlin, ich fahre zu ihm*... - ответила она заученно.
* <Не понимаю. Мой муж работает в Берлине, я еду к нему> (нем.).
- Чего ты фашисту сказала? - по-прежнему шепотом спросил мальчик, но женщина, рванув его за руку, вывела в коридор.
<Сейчас достанется, бедненькому, - подумал Штирлиц, - с ним трудно, как его проинструктируешь?>
В дверь постучали: буфетчик развозил по вагонам пиво, воду, сосиски и шоколад.
- Шоколад, пожалуйста. Две плитки, - попросил Штирлиц.
- Кофе?
- Нет, благодарю вас.
- Бельгийские кексы?
- Покажите.
- Пожалуйста.
Обертка была красива, и Штирлиц купил две пачки.
Когда женщина с мальчиком вернулась, Штирлиц протянул малышу шоколад.
- Пожалуйста, - сказал он, - это тебе.
Мальчик вопросительно посмотрел на мать.
- Спасибо, - быстро ответила женщина, - он только что ел.
- Пожалуйста, - повторил Штирлиц, - это хороший шоколад. И кекс.
- Мам, а в <Докторе Мамлоке> такие же фашисты были? - спросил мальчик, завороженно глядя на шоколад.
Женщина больно сжала его маленькую руку, и мальчик заплакал.
- Вот, вы лучше угощайтесь, - громко заговорила она, считая, видимо, что чем громче она будет говорить, тем понятнее будет иностранцу, и стала суетливо разворачивать снедь, завернутую в трескучую, шершавую, русскую оберточную бумагу. - Чем богаты, тем и рады.
Она положила на бумажную салфетку крутые яйца, сало, кусок черного хлеба и половину круга копченой колбасы.
- Спасибо, - ответил Штирлиц и впервые за много лет ощутил запах дома: черный хлеб пекут только в России - заварной, бородинский, с тмином, с прижаристой коричневой корочкой снизу и с черной, пригоревшей - поверху. Он отрезал кусок черного хлеба и начал медленно есть его, откусывая по маленькому кусочку, как дорогое лакомство.
- Нравится? - удивленно спросила женщина.
Штирлиц должен был сыграть непонимание; он обязан был жить по легенде человека, не знающего русского языка, но он не стал играть непонимание, а молча кивнул головой.
- Мам, а Витька говорил, что у Гитлера один глаз фарфоровый, а нога костяная...
Женщина снова сжала руку мальчику, и он закричал:
- Больно же! Ну чего я сделал-то, чего?!
Штирлиц хотел погладить малыша по голове, но тот отшатнулся от его руки и прижался к матери, и та испуганно - не смогла скрыть - обняла его, словно защищая от прикосновения немецкого офицера в черной форме.
Вернувшись тогда в Берлин, Штирлиц поехал к себе домой, достал из бара бутылку можжевеловой водки, налил полный стакан и выпил - медленно, словно бы вбирая в себя этот тяжелый, с лесным запахом, крепкий, нелюбимый им напиток.
<Как же хорошо, что этот малыш так ненавидит фашиста! - подумал Штирлиц. - Как хорошо, что в глазах у него столько неприязни и страха! Только б дома не успокоились, только б не верили моим здешним шефам... Неужели верят, а?>
Он налил себе еще один стакан можжевеловой водки и подумал: <Этот стакан я выпью за малыша. Я выпью за него этот стакан водки, которую приходится хлестать только потому, что ее любит Гейдрих, а я должен всегда делать то, что может понравиться группенфюреру. Я выпью за маленького человека, который не научился еще скрывать ненависть к фашисту Штирлицу. Спасибо тебе, человечек. Пожалуйста, всегда ненавидь меня так, как ты меня сейчас ненавидишь. Страх в тебе пройдет: возраст должен убивать страх, иначе люди выродились бы в зайцев... Только, пожалуйста, не считай меня своим союзником - даже временно. Считай, что ты пока не воюешь со мной - этого хватит. Будь здоров, малыш, спасибо тебе!>
-----------------------------
/Юлиан Семёнов, "Альтернатива", 1978/