Дисциплина не спасла японскую армию. Маньчжурия 1945 г.
Оригинал взят у oper_1974 в Дисциплина не спасла японскую армию. Маньчжурия 1945 г.
"Наш 597-й артиллерийский полк 159 стрелковой дивизии после того, как выполнил свои задчи на западном фронте, как и многие другие войска, в мае месяце был переброшен на Дальник Восток.
Нас разметили в Уссурийских лесах в районе г. Гродекого. В конце июля - начале августа под покровом ночи он стал передвигаться ближе к Манчжурской границе и занял полосу вдоль реки Волынки. По ту сторону реки, где возвышались две большие сопки: гора Верблюд и гора Медведь, - позиции заняли японские войска.
Поскольку наш выход на рубеж был совершенно скрыт, японцы не проявляли беспокойства и в полевой биноколь можно было видеть неторопливую, размеренную жизнь японской воинской части, расположенной против нас.
В ночь на 9 августа началась война, и наш полк в составе 159-й стрелковой дивизии 1-го Дальневосточного фронта начал форсировать водный рубеж, предварительно ураганным огнём артиллерии подавив огневые точки японцев.
Удар был настолько неожиданным и мощным, что японцы не смогли оказать серьёзного сопротивления и стали отступать, причём так стремительно, что, когда состоявшие далеко за нашими батареи 76 мм пушек "Катюши" утром 9 августа дали мощный залп, то он накрыл вместо японцев нашу пехоту, преследовавшую разбитые части врага. Не буду описывать этот кошмар. Будни войны ужасны.
Следующим утром я увидел трёх японских пленных солдат, которых конвой вёл в штаб полка. Бойцы окружили их плотным кольцом. Маленькие, аккуратно одетые, они держались с достоинством, зло оглядывая наших солдат.
Когда один наш боец через переводчика задал какой-то вопрос японцам, один из них, не раздумывая, заявил, что они не будут отвечать солдату, у которого пилотка набекрень и ремень где-то с боку, причём сказал зло, выражая своё негодование мимикой и жестом. Наш боец невольно поправил пилотку, одёрнул гимнастёрку, это вызвало улыбку всех стоящих вокруг солдат.
Так в небольшом эпизоде, как в зеркале, отразилась врождённая привычка японцев к порядку и дисциплине, чего отнять у них, конечно, нельзя и что так не вяжется со свойственной нам разболтанностью даже на войне.
Первый крупный китайский город, в боях за который участвовал наш полк, был Мулин. В задачу нашего подразделения входило овладение провиантскими и вещевыми складами японцев неподалёку от города. Склады мы взяли, понеся большие потери, но потери эти связаны не только с огнём, но и с коварством японцев.
То ли начальство хотело сохранить склады в целости, то ли из-за характера местности в боях за склады артиллерия не участвовала. Из нас, артиллеристов, сформировали отряд, в задачу которого входило захватить склады.
Мы ползли в высокой, по пояс, траве сырой, заболоченной низинки и были в очень невыгодной позиции. Противник наверху, мы внизу. Подпустив нас сравнительно близко, японцы открыли сильный огонь пулеметными очередями, что заставило нас, имевших на вооружении винтовки, вдавиться в землю и вести огонь сквозь траву куда менее плотный, чем противник.
Облегчило задачу то, что группа бойцов сумела обойти сопку и ударить сбоку. Это испугало противника, и он стал отходить. Как потом выяснилось, наше командование, в частности, сам командир полка Л. Трунин (полковник) перехитрил японцев.
Он заблаговременно, в лесу подготовил небольшой боковой проход для солдат, которые его успешно использовали, ударив по японцам на сопке, т.е. с той стороны, с которой они не ожидали.
Война есть война. Страшны и артобстрел и авиационные бомбёжки. Бой за склады запомнился мне прежде всего тем, что ни до ни после я не испытал столько страха смерти, сколько в этот раз, когда пули свистели над ухом и ты чудом оставался жив.
Ещё я понял, испытав на собственной шкуре, насколько тяжелее приходится пехотинцам в бою по сравнению с артиллеристами. Мне повезло, а часть ребят навечно осталась лежать на сопках Манчжурии.
Овладев складами, мы почему-то не получили приказа преследовать японцев, и это, видимо, было ошибкой командования, за которую полку пришлось расплачиваться дорогой ценой.
На складах оказалось много бочек с ханжой (вонючей водкой, которую гонят из гаоляна, разновидности проса). К вечеру пьяными были все оставшиеся для охраны.
И это было дикое и необычное зрелище. Хлебнув ханжи, человек не столько терял разум, сколько способность стоять и двигаться вертикально. Как животные, люди стали ходить на четвереньках. Я испытал это на себе и не могу забыть этого дурацкого состояния даже теперь, почти полвека спустя.
Пьянство дорого обошлось нам. Ночью японцы без единого выстрела вырезали многих наших солдат третьего батальона, оставшегося охранять склады на соседней сопке, где оказалось также много проклятой ханжи.
После Мулина, АОН был нами захвачен, а защитники его разгромлены, больших городов на нашем пути что-то не помню; наверное, их не было.
Но зато запомнилась ужасающая нищета китайских крестьян, живших под японской оккупацией. Многие крестьяне жили в землянках, а одинокие фанзы, попадавшиеся нам, поражали убожеством обстановки и инвентаря. Мотыга и заступ - вот и все орудия труда крестьян, одетых буквально в рубище.
К концу августа наш полк с боями подошёл к крупному городу Мудандзяну, где встретил группировку наших войск, которая вели бои с японцами. Эта группировка также из состава 1-го Дальневосточного фронта вела наступление левее нашего маршрута.
Мощный удар нашей артиллерии по противнику помог изменить ситуацию. Началось отступление японцев, причём настолько быстрое, что наш полк не пошёл дальше самого города, а стал размещаться в самом Мунданзяне.
В разгроме японских войск в районе Мунданзяна участвовала и наша авиация. Из-за ошибки командования, наш бомбардировщик сбросил часть авиабомб на наши войска, включая полевой госпиталь.
Как я уже говорил, необходимости преследования японцев нашим полком не было. Полк продолжал размещаться в Муданзяне. Мулдандзан мне запомнился не только следами войны, но и своими пустыми борделями с витринами портретов красивых восточных женщин и безбрежным базаром, в котором, по-моему, участвовал весь город.
Этот восточный базар напоминал железнодорожную станцию, т.к. на нём стоял неугомонный свист, напоминающий паровозный гудок. Это гудели кипящие самовары, чаем из которых китайцы угощали очень дёшево всех желающих. "Купи, капитана, шаньго!" - расхваливали свой товар продавцы, хотя эта "шаньго" (хорошо) могло быть и красивое кимоно, и поношенные башмаки, которые давно пора выбросить.
Война ещё не кончилась, а ситуация изменилась. Японцы поняли, что проиграли войну. Буквально за 4-5 дней до окончания войны японцы начали сдаваться в плен большими группами.
Мы - солдаты, наблюдали, как под конвоем они двигались к Мунданзяну и их мрачные лица уже не обращали внимания на то, как сидят пилотки на наших солдатах, и не на боку ли их пояса. 2 сентября 1945 г. японцы подписали мирный договор. На этом завершилась Великая Отечественная война.
Нет нужды описывать чувства солдат, услышавших правительственное сообщение об окончании войны. На этот раз в полку выпили по чарке настоящей русской, и люди почувствовали, что действительно гора с плеч.
Мы начали войну со штурма сопок (гор Медведь и Верблюд). На пути домой, мы, солдаты, снова встретились с ними, помахав им на прощание и убедившись, что они действительно у нас за плечами." - из воспоминаний Г.Н. Пастернака.
"Мы шли навстречу ветру и судьбе...": воспоминания, стихи и письма историков МГУ - участников Великой Отечественной войны.
Г.Н. Пастернак (слева)
"Наш 597-й артиллерийский полк 159 стрелковой дивизии после того, как выполнил свои задчи на западном фронте, как и многие другие войска, в мае месяце был переброшен на Дальник Восток.
Нас разметили в Уссурийских лесах в районе г. Гродекого. В конце июля - начале августа под покровом ночи он стал передвигаться ближе к Манчжурской границе и занял полосу вдоль реки Волынки. По ту сторону реки, где возвышались две большие сопки: гора Верблюд и гора Медведь, - позиции заняли японские войска.
Поскольку наш выход на рубеж был совершенно скрыт, японцы не проявляли беспокойства и в полевой биноколь можно было видеть неторопливую, размеренную жизнь японской воинской части, расположенной против нас.
В ночь на 9 августа началась война, и наш полк в составе 159-й стрелковой дивизии 1-го Дальневосточного фронта начал форсировать водный рубеж, предварительно ураганным огнём артиллерии подавив огневые точки японцев.
Удар был настолько неожиданным и мощным, что японцы не смогли оказать серьёзного сопротивления и стали отступать, причём так стремительно, что, когда состоявшие далеко за нашими батареи 76 мм пушек "Катюши" утром 9 августа дали мощный залп, то он накрыл вместо японцев нашу пехоту, преследовавшую разбитые части врага. Не буду описывать этот кошмар. Будни войны ужасны.
Следующим утром я увидел трёх японских пленных солдат, которых конвой вёл в штаб полка. Бойцы окружили их плотным кольцом. Маленькие, аккуратно одетые, они держались с достоинством, зло оглядывая наших солдат.
Когда один наш боец через переводчика задал какой-то вопрос японцам, один из них, не раздумывая, заявил, что они не будут отвечать солдату, у которого пилотка набекрень и ремень где-то с боку, причём сказал зло, выражая своё негодование мимикой и жестом. Наш боец невольно поправил пилотку, одёрнул гимнастёрку, это вызвало улыбку всех стоящих вокруг солдат.
Так в небольшом эпизоде, как в зеркале, отразилась врождённая привычка японцев к порядку и дисциплине, чего отнять у них, конечно, нельзя и что так не вяжется со свойственной нам разболтанностью даже на войне.
Первый крупный китайский город, в боях за который участвовал наш полк, был Мулин. В задачу нашего подразделения входило овладение провиантскими и вещевыми складами японцев неподалёку от города. Склады мы взяли, понеся большие потери, но потери эти связаны не только с огнём, но и с коварством японцев.
То ли начальство хотело сохранить склады в целости, то ли из-за характера местности в боях за склады артиллерия не участвовала. Из нас, артиллеристов, сформировали отряд, в задачу которого входило захватить склады.
Мы ползли в высокой, по пояс, траве сырой, заболоченной низинки и были в очень невыгодной позиции. Противник наверху, мы внизу. Подпустив нас сравнительно близко, японцы открыли сильный огонь пулеметными очередями, что заставило нас, имевших на вооружении винтовки, вдавиться в землю и вести огонь сквозь траву куда менее плотный, чем противник.
Облегчило задачу то, что группа бойцов сумела обойти сопку и ударить сбоку. Это испугало противника, и он стал отходить. Как потом выяснилось, наше командование, в частности, сам командир полка Л. Трунин (полковник) перехитрил японцев.
Он заблаговременно, в лесу подготовил небольшой боковой проход для солдат, которые его успешно использовали, ударив по японцам на сопке, т.е. с той стороны, с которой они не ожидали.
Война есть война. Страшны и артобстрел и авиационные бомбёжки. Бой за склады запомнился мне прежде всего тем, что ни до ни после я не испытал столько страха смерти, сколько в этот раз, когда пули свистели над ухом и ты чудом оставался жив.
Ещё я понял, испытав на собственной шкуре, насколько тяжелее приходится пехотинцам в бою по сравнению с артиллеристами. Мне повезло, а часть ребят навечно осталась лежать на сопках Манчжурии.
Овладев складами, мы почему-то не получили приказа преследовать японцев, и это, видимо, было ошибкой командования, за которую полку пришлось расплачиваться дорогой ценой.
На складах оказалось много бочек с ханжой (вонючей водкой, которую гонят из гаоляна, разновидности проса). К вечеру пьяными были все оставшиеся для охраны.
И это было дикое и необычное зрелище. Хлебнув ханжи, человек не столько терял разум, сколько способность стоять и двигаться вертикально. Как животные, люди стали ходить на четвереньках. Я испытал это на себе и не могу забыть этого дурацкого состояния даже теперь, почти полвека спустя.
Пьянство дорого обошлось нам. Ночью японцы без единого выстрела вырезали многих наших солдат третьего батальона, оставшегося охранять склады на соседней сопке, где оказалось также много проклятой ханжи.
После Мулина, АОН был нами захвачен, а защитники его разгромлены, больших городов на нашем пути что-то не помню; наверное, их не было.
Но зато запомнилась ужасающая нищета китайских крестьян, живших под японской оккупацией. Многие крестьяне жили в землянках, а одинокие фанзы, попадавшиеся нам, поражали убожеством обстановки и инвентаря. Мотыга и заступ - вот и все орудия труда крестьян, одетых буквально в рубище.
К концу августа наш полк с боями подошёл к крупному городу Мудандзяну, где встретил группировку наших войск, которая вели бои с японцами. Эта группировка также из состава 1-го Дальневосточного фронта вела наступление левее нашего маршрута.
Мощный удар нашей артиллерии по противнику помог изменить ситуацию. Началось отступление японцев, причём настолько быстрое, что наш полк не пошёл дальше самого города, а стал размещаться в самом Мунданзяне.
В разгроме японских войск в районе Мунданзяна участвовала и наша авиация. Из-за ошибки командования, наш бомбардировщик сбросил часть авиабомб на наши войска, включая полевой госпиталь.
Как я уже говорил, необходимости преследования японцев нашим полком не было. Полк продолжал размещаться в Муданзяне. Мулдандзан мне запомнился не только следами войны, но и своими пустыми борделями с витринами портретов красивых восточных женщин и безбрежным базаром, в котором, по-моему, участвовал весь город.
Этот восточный базар напоминал железнодорожную станцию, т.к. на нём стоял неугомонный свист, напоминающий паровозный гудок. Это гудели кипящие самовары, чаем из которых китайцы угощали очень дёшево всех желающих. "Купи, капитана, шаньго!" - расхваливали свой товар продавцы, хотя эта "шаньго" (хорошо) могло быть и красивое кимоно, и поношенные башмаки, которые давно пора выбросить.
Война ещё не кончилась, а ситуация изменилась. Японцы поняли, что проиграли войну. Буквально за 4-5 дней до окончания войны японцы начали сдаваться в плен большими группами.
Мы - солдаты, наблюдали, как под конвоем они двигались к Мунданзяну и их мрачные лица уже не обращали внимания на то, как сидят пилотки на наших солдатах, и не на боку ли их пояса. 2 сентября 1945 г. японцы подписали мирный договор. На этом завершилась Великая Отечественная война.
Нет нужды описывать чувства солдат, услышавших правительственное сообщение об окончании войны. На этот раз в полку выпили по чарке настоящей русской, и люди почувствовали, что действительно гора с плеч.
Мы начали войну со штурма сопок (гор Медведь и Верблюд). На пути домой, мы, солдаты, снова встретились с ними, помахав им на прощание и убедившись, что они действительно у нас за плечами." - из воспоминаний Г.Н. Пастернака.
"Мы шли навстречу ветру и судьбе...": воспоминания, стихи и письма историков МГУ - участников Великой Отечественной войны.
Г.Н. Пастернак (слева)