Как разрушали СССР
Май 1979 года в Москве был очень тёплым. Поэтому ТЭЦ при заводе ЗИЛ впустую сжигала газ, выбрасывая тепло в перегретый воздух. Я устроился зимой туда кочегаром и не мог постичь смысла этого вредительства - зачем сжигаем народное добро? Старые напарники объяснили: есть план, по которому ТЭЦ получает, скажем, 100 условных кубов газа в год. Если она сожжёт только 90, то на другой год ей дадут не более 90. Поэтому экономить никак нельзя. Подобная история случилась и на Северном флоте, где я служил на лодке. Когда дизельные субмарины возвращались с учений и не расходовали весь лимит топлива, то его остаток сливали тоннами в Баренцево море.
И моряки, и энергетики, и все другие боялись экономистов, которые сидели в Госплане и министерствах и думали, где бы сэкономить, потому что товарищ Брежнев сказал однажды: «Экономика должна быть экономной». На самом деле думать они не умели, потому как являлись избалованными детьми номенклатуры, посаженными на блатные должности. ЗИЛ, как и вся страна, работал анекдотически тупо. Например, на главном конвейере сборки, где самая тяжкая и ответственная работа, у нас в основном горбатились бухарики, «басмачи» и проштрафившиеся лимитчики. Бухарики-бедолаги из ЛТП, где алкашей лечили неволею и каторжным трудом.
«Басмачи» -колхозники из южных республик. Например, колхозу «Ленинская заря» из Узбекской ССР нужна машина. Колхоз должен прислать десяток чабанов, которые отработают три месяца и купят без очереди свой ЗИЛ-130. Иные из «басмачей» впервые брали в руки гаечные ключи. А лимитчики - молодые провинциалы, приехавшие в Москву в поисках счастья, получившие в общежитии временную прописку. Если что, их под зад коленом - и прощай, столица. Или же иди на конвейер. В итоге вся эта публика гнала туфту.
Машины ломались, едва отъехав от цеха. Существовали бригады наладчиков, чтобы переделывать всё за этими типами. После наладчиков машина хотя бы могла доехать до назначенного колхоза. А там свои механики как-нибудь доремонтируют. Уже тогда я юношеским умом понимал: если набрать на конвейер трезвых проворных специалистов, то не надо тратиться на ремонтников. И конвейер поедет без остановок. А чтобы таких набрать, им надо платить повышенную зарплату. Ведь наиболее активные и толковые москвичи едут за повышенными зарплатами на Крайний Север. Так организуйте им Север на ЗИЛе! Но как донести эту мысль до дирекции? Директор и его замы - советские цари.
Для них, шутка ли сказать, обустроили отдельный вход в дирекцию, через который запрещалось проникать даже «прислуге». Для всяких шофёров и помощников имелся чёрный ход. И вот однажды случилось мне сесть в машину к самому замдиректора завода и вместе поехать по делам. Меня как активного и ответственного комсомольца заметили и перевели из кочегаров на более солидную должность - начальника золоотвала. А золоотвал - это большая яма, в которую с ТЭЦ по трубам с водой стекает зола.
За несколько лет яма наполняется, зола высыхает, и её надо грузить экскаватором в машины, везти на свалки. Расковыряли мы ту золу, и однажды подул хороший ветер. Зола полетела в квартиры граждан. Какой-то гад позвонил в райком, и замдиректора, назову его Семён Семёнычем, отправился посмотреть яму. А поскольку дорогу ни он, ни его шофёр не знали, то в проводники вызвали меня. Едем мы в чёрной «Волге». Семён Семёныч позади, я спереди, показываю дорогу. Поворачиваюсь к нему: - Семён Семёныч, вот у нас на главном заводском конвейере… И излагаю концепцию насчёт замены бракоделов специалистами. Семён Семёныч даже глазом в мою сторону не повёл.
После визита Семён Семёныча на заводском верху разработали гениальнейшее решение: при сильном ветре в сторону жилых построек отгрузку золы не производить. В мои обязанности входило считать ходки самосвалов от ямы к свалке. Прогонять посторонних лиц, вовремя заказывать дрова для печки бытового вагончика, а ночного сторожа, охранявшего бытовку и экскаватор, охранять от пьянства. Золы в яме скопилось столько, что и за год не вывезешь. К тому же мы загружали золу до половины кузова, поскольку на московских улицах она выветривалась.
И мне пришла идея: рядом Москва-река, если поставить насос и полить загруженную золу, то она и при полном кузове вылетать не будет. Таким образом мы очистим яму раньше на 5-6 месяцев. И даже при сильном ветре, если под экскаватором пролить, зола в квартиры не полетит. Поделился своей «эврикой» с вышестоящим начальником, почётным пенсионером. Тот кинул идею выше, откуда его послали так, что начальник обиду сорвал на мне, пояснив матерно - из-за таких умников все проблемы. Надо где-то насос искать и специалиста, бухгалтерию напрягать под такое дело. А кому это надо? Неподалёку от нашей ямы, почти по всей Нагатинской пойме располагалась нелегальная свалка мусора. Но мы ей не пользовались, поскольку наша зола опять полетела бы в квартиры.
При въезде на пойму стоял человек с повязкой на рукаве, который прогонял городские мусоровозы, и им приходилось увозить мусор далеко за МКАД. Но если человеку с повязкой давали рубль, он пропускал мусоровоз. Что только сюда не сваливали! Там цветных металлов можно было выкопать много тонн. Причём выбрасывали обрезки из нержавейки и какой-то неведомого мне сплава, со стальным золотистым отблеском, диаметром в полметра и высотой до метра. Потом бульдозером всё закопали. Однажды в свежей мусорной куче я нашёл пишущую машинку с латинским шрифтом.
Размером с гармонь и почти новую, рабочую на все сто. Сначала я привёз машинку домой, после решил отнести в комиссионку. На улице меня поймали бдительные менты, привезли в отдел, принялись пытать: «Где украл?» Изрядно потрепали нервы, предвкушая удачу. Но с досадою отпустили, когда всё выяснилось. Однако машинка стоила этих мытарств. Я сдал её за 400 рублей - почти трёхмесячную зарплату. Агрегат купили у меня в тот же день.
Летом и осенью к нам на свалку везли самосвалами фрукты, овощи. Благо они разлагались быстро, и человек с повязкой пропускал те машины всего за пятьдесят копеек. В кучах с луком, морковью, картофелем, яблоками, грушами и прочими дарами природы рылись местные бабушки и бездомные. Они выбирали ещё не сгнившее и несли на рынок перекупщикам. По причине столь чудовищной бесхозяйственности уже с декабря в Москве купить помидоры или огурцы было немыслимо. Как-то раз машина с молдавскими помидорами, проделав далёкий путь и потеряв в Москве много дней под палящим солнцем, разгрузилась только на нашей свалке. Разговорился я с экспедитором, и тот поведал, что их председатель созвонился с директором овощного магазина и предложил созревшие помидоры прямо с грядок.
Обычно помидоры везли зелёными, а дозревали они на овощебазах. И директор пообещал председателю: «Приму, дорогой, вези!» Но когда помидоры доставили, директор магазина затребовал такой «откат», что возмущённый председатель велел экспедитору искать в столице других покупателей. Но и в других магазинах просили мзду не меньше. Сунулись на овощные базы, а там огромные очереди машин и пьяные грузчики еле передвигаются. Так они и мыкались, пока помидоры не стали гнить. Но в основном к нам везли гнильё из магазинов и с овощебаз, потому что там не было холодильных камер.
По рассказам моих водителей, наша овощная помойка -капля в море, вот на подмосковные свалки сгнившие фрукты и овощи везут эшелонами. Это дело так меня возмутило, что я набрался храбрости и пошёл в редакцию всесоюзной газеты. Тогда в редакциях работали общественные приёмные, где принимали всех, кто желал донести до народа правду: свидетелей НЛО, внебрачных детей Ленина и Гагарина, изобретателей вечного двигателя, изобличителей шпионов, писателей и поэтов, чей гений издатели пока не в силах постичь. В этих приёмных сидели немолодые, непробиваемые и ко всему привыкшие женщины-приёмщицы с негромкими голосами.
Главной их задачей было успокоить пациента, предложить воды, таблетку и постараться доходчиво объяснить, почему редакция не может сейчас заняться его вопросом. Моя приёмщица спокойно и с маской внимания на лице выслушала меня, а потом принялась объяснять, что фрукты и овощи, конечно, гниют. Но благодаря партии и правительству этого добра у нас выращивается так много, что не следует горевать о какой-то небольшой сгнившей части. А главное, в нашей стране никто не голодает, в отличие от стран капитализма. Поэтому и нет смысла посылать репортёров на Нагатинскую пойму и прочие свалки.
Все репортёры заняты куда более важными делами. Скоро и я махнул на всё. Завоз на свалку плодовой гнили больше не вызывал у меня нервозности. И на золоотвале я влился в общий рабочий ритм - если можно его назвать таковым. Влился в циничную и разрушительную игру под названием, как гласили плакаты на всех заборах: «Мы строим коммунизм!» Стал приписывать шофёрам лишние ходки. За это они, пока дулись в карты, убивая рабочий день, давали мне погонять на своих машинах по просторам Нагатинской поймы. Так я скоро освоил и ЗИЛ-130, и КамАЗ, и КрАЗ. И даже могу работать на экскаваторе. В СССР, как известно, безработицы не было, а имелась нехватка кадров.
И, когда на ЗИЛе начали строить вторую очередь ТЭЦ, меня пригласили в отдел капитального строительства на должность исполняющего обязанности инженера. К тому времени моё образование ограничивалось ПТУ, я имел специальность «слесарь по ремонту вагонов». В ОКСе я не руководил монтажниками, но мне поручили специфическую работу. Присылали нам, например, детали для строительства ТЭЦ через склады в городе Щёкине, что в Тульской области. Но всякий раз в Щёкине их путали, и к нам на ТЭЦ привозили другие детали. Два раза в месяц я садился в грузовик с водителем и ехал в Щёкино исправлять ошибку.
Предварительно звонил на склад, и тамошние бабы первым делом требовали привезти из Москвы колбасы и сосисок. Продукты они покупали у меня по магазинным чекам копейка в копейку. И после этого меняли детали. Не привези я сосиски, ждать пришлось бы неделю. Полагаю, именно по этой причине они и путали детали, чтобы я колбасу им возил. Скоро мой водитель познакомился с кладовщицей, и стала его машина вдруг до утра ломаться. Теряем сутки - иду в гостиницу, он же всю ночь на складе как бы чинит машину. Ну и пусть, зарплата у нас стабильная. Да и Щёкино ведь недалеко от Москвы.
Случалось, нам отправляли деталь с Таганрогского котельного завода. Шла она день, другой, неделю, а потом её следы навсегда терялись в Биробиджане. Деталь дорогая, редкая, под высокое паровое давление. Но никто за подобный бардак не отвечал. Дня три обзваниваю весь Советский Союз и узнаю, что подобная деталь есть на одном из складов в городе Сумы. Зачем она там, откуда? Никто не знает. Но можно решить вопрос, если договоримся. Начальство выписывает мне деньги на взятку, и я вылетаю в Сумы. Также мы были завязаны на Барнаульский котельный завод, который почему-то не мог отгрузить продукцию, пока туда не прилетит наш человек и в ресторане не посидит с кем надо. Такие люди назывались в СССР «толкачами». То есть проталкивали производственные вопросы, получали нужный материал. Побывал в этом амплуа и я.
Ещё один интересный случай. Весной 1981 года закапала у меня кровь из носа, прямо в рабочем кабинете. И начальник отправил меня в заводскую поликлинику. Там сунули ватку в нос и повезли на скорой в зиловскую больницу! Пролежал я там почти месяц, хотя кровь после ватки ни разу не капнула и лечить было нечего. Дело в том, что завод недавно построил гигантский больничный комплекс, а больных-то нет! Нельзя, чтобы всё пустовало. Тем более скоро должно приехать партийное начальство с корреспондентами. Заведующая чуть ли не умоляла меня и ещё десятки здоровых лбов с насморком или ссадиной задержаться в стационаре до приезда начальства с прессой.
Что ж, питание у них было хорошее, и шикарные по тем временам палаты. А за окном апрельская слякоть. Можно и задержаться, книжечки почитать. Так и лежали мы, символизируя заботу партии и правительства о здоровье трудящихся, и радовали газетчиков выздоровлением. Многие гадают, пишут сложные диссертации о причинах развала СССР. А чего гадать? Я привёл лишь горстку фактов. Но таким было общее отношение и к социалистическому труду, и к учению классиков марксизма-ленинизма.
Чтобы строить социализм, не говоря уже о коммунизме, в обществе должно быть хотя бы процентов 80 сознательных социалистов. Таких сознательных я видел сущий мизер. Советский Союз развалился лишь потому, что в нём было критически мало советских людей. Советских - в полном высоконравственном понимании этого слова. Вот вам и вся диссертация.
Николай Варсегов, "Моя семья" №48, декабрь 2024