Портрет Айры Ольдриджа
В ноябре 1858 года в Петербурге начались гастроли гениального актера-негра Айры Ольдриджа. B начале декабря Шевченко лично познакомился с Ольдриджем в семье Толстых. Об этом М. Микешин рассказывает: «…После блестящего дебюта в «Отелло» трагик появился в гостиной Толстых, где и окружен был самыми горячими знаками восхищения всего общества к его таланту. Не видал я первых минут знакомства Тараса Гр. с Ольдриджем, потому что явился к Толстым час спустя после его прибытия туда и застал их уже в самых трогательных отношениях дружбы: они сидели на диванчике или ходили по зале обнявшись; дочери графа - две девочки - наперерыв служили им толмачами, быстро переводя на английский и русский их беглый разговор.
С этого вечера Ольдридж вполне завладел всем вниманием Шевченко». E. Ф. Юнге* в своих воспоминаниях говорит, что одной из важнейших причин дружбы между Шевченко и негритянским актером было то, что оба они были представителями угнетенных народов, «Кроме сходства характеров, говорит Юнге, - у этих двух людей было много общего, что возбуждало в них глубокое сочувствие друг к другу: один в молодости был крепостным, другой принадлежал к презираемой расе; и тот и другой испытали в жизни много горького и обидного, оба горячо любили свой обездоленный народ.
___________________________________________________
*E. Ф. Юнге - дочь Ф. П. Толстого, художница и писательница
___________________________________________________
Помню, как оба б были растроганы один в вечер, когда я рассказала Ольдриджу историю Шевченко, а последнему пере- водила с его слов жизнь трагика…» 1858 В знак высокого уважения и любви к негритянскому актеру Шевченко н написал с него портрет. Вот как рассказывает о об этом E. Ф. Юнге: «Особенно памятны мне сеансы в мастерской Шевченка, когда он рисовал портрет трагика. Без нас с сестрой им нельзя было обойтись потому, что как ни была выразительна их мимика, все-таки могло понадобиться объяснительное словечко.
Мы с сестрой усаживались с ногами на турецкий диван, Ольдридж - на стул против Шевченко, и сеанс начинался. Несколько минут слышен был только скрип карандаша о бумагу, - но разве мог Ольдридж усидеть на месте! Он начинал шевелиться, мы кричали ему, чтобы он сидел смирно, он делал гримасы, мы не могли удержаться от смеха. Шевченко сердито прекращал работу. Ольдридж делал испуганное лицо и снова сидел некоторое время неподвижно.
«Можно петь?» - спрашивал он вдруг.
«А ну его! Пусть себе поет!»
Начиналась трогательная, заунывная, негритянская мелодия, которая постепенно переходила в более живой темп и кончалась отчаянным джигом, отплясываемым Ольдриджем посреди мастерской. Вслед за этим он представлял нам целые комические бытовые сцены. Тарас Григорьевич увлекался его веселостью и пел ему малорусские песни; завязывались разговоры о типических чертах разных народностей, о сходстве народных преданий и т. д. Несмотря на то, что это веселое и интересное время препровождения очень затягивало сеансы, портрет был-таки окончен и вышел живым и похожим».
Ежегодник "Один раз в жизни", 1965