Какую книгу Лескова не издавали в СССР?
Гренвиль Огастес Вильям, 3-й барон Редсток (1833 -1913)
Среди художественных летописцев евангельско-баптистского движения в России пальма первенства принадлежит Николаю Лескову (1831-1895). Множество рассказов, очерков, статей, заметок Лесков посвятил исследованию религиозной жизни народа. Кроме лиц, исповедующих ортодоксальное православие, его интересовали и религиозные новаторы, которые отличались своеобразием происхождения, духовных практик и образом жизни.
Лесков создал серию произведений на тему богоискательства. Фото конца XIX века
Салонная проповедь
В пореформенной России с середины 1870-х годов бурный всплеск религиозных движений заявил о себе не только среди низших и средних слоев народа. Дух богоискательства основательно оживил и петербургскую знать. Проводником духовного подъема оказался гость из Англии лорд Гренвил Редсток (1833-1913). В этом году исполняется 150 лет с начала проповеди лорда Редстока в петербургском высшем обществе. Аристократические салоны, где ранее устраивались балы и светские рауты, с началом его проповеди превратились в духовные центры. Великосветская публика спешит туда, чтобы послушать толкование Священного Писания.
За «разоблачение» иностранного миссионера первым взялся князь Владимир Мещерский (1839-1914), редактор-основатель журнала «Гражданин». Мещерский публикует в 1876 году открытое письмо Редстоку: «Одного не могу и не должен в Вас отрицать: искренность Ваших христианских побуждений. Но между этим и правом проповеди в обществе, где Церковь есть столп и утверждение истины - целая непроходимая бездна. У нас тот, кто учит в обществе, учит и в Церкви. Тот, кто не может учить в Церкви, не может учить и в обществе». Кроме письма-упрека Мещерский спешным порядком написал и выпустил роман «Лорд-апостол в большом Петербургском свете».
Автор изобразил лорда в виде светского ловеласа и ловкого прохиндея. Мещерский изменил имя главного героя, назвав его «лордом Гитчиком», но многие все-таки догадывались о прототипе. Роман тенденциозный, пропитанный охранительной идеологией. Да и художественный уровень его оставлял желать лучшего. В нем множество сентиментальных красивостей, того, что литературные критики обычно называют «литературщиной». На фоне кривотолков о Редстоке у Лескова возникает замысел книги о проповеднике. Изначальным толчком к воплощению замысла послужил как раз одиозный роман Мещерского.
Как ответ на роман Лесков ставит перед собой цель - дать объективный портрет английского проповедника, действующего на российской почве. Ведь он, по словам Лескова, «периодически мутит наш сон и дрему и снова уезжает неразгаданным сфинксом». Главным поставщиком биографического материала о Редстоке стала для писателя его знакомая по литературным кругам Юлия Засецкая, дочь партизана Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова, горячая поклонница лорда Редстока. И конечно, личные наблюдения, личные размышления об увиденном и услышанном составили основное содержание очерка.
Лесков берется за перо
Очерк «Великосветский раскол. Лорд Редсток, его учение и проповедь» вышел отдельной книгой в 1877 году. Ни во времена царские, а тем более во времена советские очерк не переиздавался. Эту книгу можно было найти только в Публичной библиотеке тогдашнего Ленинграда. В 1999 году сотрудники петербургского издательства «Библия для всех» переиздали его в составе собрания рассказов и статей Лескова «Зеркало жизни». Написано это произведение блестяще талантливым пером. Очерк лишен сухой описательности, протокольности, оригинальный анализ духовно-общественного явления сочетается в нем с колоритным родниковым русским языком.
По сути, это один из первых профессиональных опусов о петербургском евангельском движении среди аристократической знати и о человеке, стоявшем у его истоков. На формирование характера и становление личности, как известно, влияют два основных фактора: наследственность и окружающая среда. Рассказывая о предках и семье Редстока, Лесков подчеркивает, что проповедник вырос «при ногах своей матери». Мать Редстока отличалась набожностью. В семействе царил дух благочестия. Самым строгим образом всеми членами семьи и прислугой соблюдалась святость воскресного дня.
Пища готовилась накануне, семья и все работники по дому должны были посещать три богослужения. В промежутках между богослужениями не разрешалось заниматься посторонними делами, читать светскую литературу. Мать Редстока не только поддерживала возвышенную религиозность в доме, но и несла особое служение в обществе. «Одетая более чем скромно и непременно с Библией в руке, старая леди смело шла всюду; одним помогала вещественно, других отрывала от порочной жизни, и не переставала заниматься этим до 68 лет своей жизни. Над нею смеялись, как ныне смеются над ее сыном. Но ни насмешки, ни грубость и оскорбления на нее не действовали, или, лучше сказать, действовали на нее, успокаивая ее, что она делает настоящее дело, и укрепляя ее идти вперед неуклонно к своей цели», - писал Лесков.
У матери Редстока было немало друзей и помощников из высшего английского общества. Они смогли открыть в Лондоне дом для падших женщин. Мать и сын старались все делать для того, чтобы вернуть этих несчастных жертв греха к нормальной жизни. По работе в лондонских трущобах ее деятельным помощником и другом стал русский священник Евгений Попов. «Отсюда началось сближение семьи Редстока с русскими», - отмечает Лесков. Священник этот оказался широких взглядов, его ничуть не смущала дружба и сотрудничество с протестантами. У Лескова есть одно из наиболее известных сочинений под названием «Очарованный странник».
Лорд Редсток для писателя тоже своеобразный «очарованный странник». Если главный герой повести Иван Северьяныч был очарован природой разных мест, миром растительным, миром животным, миром разнообразных по характеру людей, то Редстоком владела «одна, но пламенная страсть» - любовь ко Христу. «Редсток именно влюблен, а это чувство так увлекательно», - утверждает Лесков. Почва для такой влюбленности зрела в нем исподволь, самим ходом жизненных обстоятельств.
Ученик Итонской коллегии, студент Оксфордского университета настойчиво уговаривает сокурсников жить по Слову Божьему. И даже поступив на военную службу, не упускает случая призывать офицеров к благочестивой жизни. Полный духовный переворот Редсток пережил во время опасной болезни. Самоанализ привел его к мысли, что, несмотря на его добропорядочную религиозную жизнь, он весьма далек от Бога и от настоящей праведности. От тяжких терзаний души Редстока избавил один миссионер, совершавший духовный труд в Индии. Уволившись с военной службы в чине полковника, Редсток всецело устремился на евангельскую миссию.
У Редстока особое отношение к личности Христа и Евангелию. «Он всегда и везде проповедует: в саду, на дворе, на улице - кто бы ему ни попался, всякий получит свою долю не серебра и золота, а слов, - отмечает Лесков. - Едет он с извозчиком, он ему проповедует; встретит нищего или рабочего - проповедует. Как влюбленный, он лепечет об одном и том же повсюду, и это опять лучший признак его влюбленности». Влюбленность Редстока не имела ничего общего с состоянием некой отвлеченной мечтательности и ухода в себя, в свои переживания. Лесков часто приводит в пример усердную благотворительность Редстока, которая идет рука об руку с проповедью.
Писатель указывает на приют для бродяг, открытый и устроенный Редстоком в Лондоне: «В этом приюте и Редсток, и его друзья ревностно занимаются нравственным перевоспитанием молодых бродяг, их учат грамоте, какому-нибудь ремеслу, но главное - занимаются их евангелизацией. Бродяжки выходят, конечно, многое дурное оставив и приобретя немало хорошего. О них потом заботятся и пристраивают по местам, и это, разумеется, самое важное и самое богоугодное».
Проводник духовного подъема русской аристократии - лорд Гренвил Редсток
Лесков приводит текст одной из проповедей Редстока. Текст объемный, занимает шесть страниц, но Лесков посчитал нужным дать его полностью. Почему? Потому что содержание, стиль и форма проповеди показывает лицо проповедника. Проповедник заряжен духовно и эмоционально. Его язык простой, разговорный. Он ставит риторические вопросы и сам же на них отвечает. Проповедь его изрядно перегружена текстами Священного Писания, что делает ее тяжеловесной. Но в целом это живое слово, идущее от сердца к сердцу.
В проповеди отсутствуют какие-либо богословские изыски и глубоко назидательные уроки. Пространный монолог Редстока Лесков называет «экзотерическим», то есть открытым, обращенным ко всем присутствующим на собрании, ко всей разношерстной публике. И естественно, впечатления от услышанного из уст лорда самые разные. Одни глубоко тронуты. Для другой части присутствующих проповедь прошла мимо ушей и не задела никаких сердечных струн. Слова Редстока показались им сплошной скукой. «Пока живешь, надо искать то, что посущественней», - заключили слушатели с явно материалистическим мировоззрением.
Проповедь Редстока имела продолжение. Лесков относит продолжение ко второй части, называя ее «эзотерической». Это беседа с «малым стадом», направленная на узкий круг друзей Редстока. Подчеркивая, что данная проповедь в форме беседы предназначена для «посвященных», Лесков излагает ее преимущественно на французском языке. Вся беседа вращается вокруг вопроса, заданного Редстоком: «Имеем ли мы Христа?».
Проповедник приводит примеры мгновенных обращений из личного опыта, когда после его краткой беседы с первым встречным этот встречный обретал Христа. Восприятие «эзотерической» беседы тоже неоднозначно. Многие дамы и господа, выходя на улицу, отпускают колкие замечания по поводу услышанного и ведут шутливые светские разговоры. Лесков показывает Редстока как проповедника не только салонного, но и уличного.
И в Англии, и в России он предпочитал много ходить пешком. Уличную миссию Редстока в Петербурге Лесков воссоздает глазами городского обывателя: «Пусть о нем что хотят рассказывают, а как я на него посмотрел, как он это все копошится… ей, право, чувствую, что он человек добрый. Снег мокрый валит, люди спешат, бегут, его толкают. Один разносчик ему при мне, кажется, и нарочно доброго стукача дал, а он все как индюх на одном месте топчется, да нет-нет сноровит и сунет кому-нибудь книжечку. Нет; ей, право, мужик добрый, - зачем его ругают».
В первые свои визиты в Россию Редсток не мог изъясняться на русском. Но его это особо не смущало. Слова заменяли жесты, взгляды, кивки. Редсток захаживал и в петербургские ночлежные приюты. «Язычка-то нашего только Господь не дал, - толкуют горожане. - А смотрит добро, и книжки жертвует, и все, видать, говорить хочет». Книгами Нового Завета Редсток заполнял большие карманы своей длиннополой бекеши. По мнению Лескова, Редсток действует на отдельных лиц «не своими талантами, не особенностями учения, а чувством своей религиозной задушевности, делающей самый банальный его лепет приятным, как, например, даже иному очень серьезному человеку может быть приятна простодушная беседа словоохотливой доброй бабушки».
Лесков указывает на главный дар Редстока - умение «переделывать бар». Об этом своеобразном даре говорил не только Лесков. Ему вторил и Федор Достоевский: «Мне случилось его тогда слышать в одной зале. И, помню, я не нашел в нем ничего особенного: он говорил ни особенно умно, ни особенно скучно. А между тем он делал чудеса над сердцами людей; к нему льнут; многие поражены: ищут бедных, чтобы поскорее облагодетельствовать их, и почти хотят раздать свое имение». Примерно в таком же духе отозвался и Иван Тургенев: «Лорд Редсток, несмотря на гонения, обретает души нескладными и не красноречивыми проповедями».
Лесков также не скупится на краски, подчеркивающие недостатки Редстока как проповедника: «Можно с удовольствием слушать живую католическую проповедь о. Гиацинта, серьезную, но обстоятельную речь пастора Мазинга, проблематические парения пастора Дальтона, но слушать с каким бы ни было удовольствием лорда Редстока нельзя, так как он лишен всякого дарования и малосведущ в Писании. Напротив, у него есть все, чтобы быть самым неувлекательным проповедником: копотливость и мешковатость, подрывающие доверие к тому, знает ли он, что хочет сказать, и при этом полнейшее отсутствие дара слова и самая неприятная дикция, особенно когда он говорит по-французски. Он никогда не приготовляет своей речи, и она, должно признаться, от этого ничего не выигрывает».
Раскол среди читателей
Выход книги Лескова о Редстоке всполошил высшее общество Петербурга. Особое неудовольствие выражали друзья Редстока. Творение Лескова показалось им грубо сколоченным и оскорбительным, так как главный герой, по их мнению, был изображен в смешном карикатурном виде. Сын Лескова Андрей вспоминал об этом в своих мемуарах: «Редстокисты негодуют. Пашков, Пейкер, вся Сергиевская ул., переименованная Лесковым в Семиверную по обилию в ней «нововеров» различных толков. Засецкая убита: она виновна в безумышленном предании на поругание того, кого она чтит и ценит. Ее утешают тем, что она не более как жертва писательского вероломства».
Расстроенная Засецкая пишет письмо Лескову в резкой тональности: «Если кто Вас не знает, но судит Вас по Вашим писаниям, достаточно может убедиться, что: Вы от мира, и говорите по-мирски, и мир слушает Вас. Удивительно ли, что Вы насмехаетесь над теми, которые вовсе не от мира, и над тем, что для Вас пока недосягаемо». А как отреагировал сам проповедник на появление столь нашумевшего очерка о нем? На удивление многим, он остался совершенно спокойным и невозмутимым. Знакомясь с содержанием очерка, Редсток лишь добродушно улыбался художественным изыскам Лескова и не высказал ни одного слова возмущения или упрека. Лесков работал над очерком с необыкновенным азартом.
Природная склонность к юмору порождала множество сочных смешных деталей. Художник-юморист подчас брал верх над трезвым аналитиком. Как и всякий большой творческий человек, Лесков менялся. Со временем писатель произвел переоценку своего труда, осознал перегибы в изображении Редстока. В поздних статьях Лесков признает ошибки, отказывается от обвинения Редстока в узости и ограниченности мышления.
«Интеллектуальные способности Редстока не ниже его апостольского рвения, - признал Лесков. - Лингвистические силы его велики, и он в одно лето, самоучкой, усвоил русский язык, с которого переводит, читает и даже немного объясняется. В разговоре с глазу на глаз он производит такое приятное впечатление, какое может внушить человек не только очень искренний, но и глубокий; знание им Священного Писания замечательно». В понимании Лескова Редсток - «Дон-Кихот проповедничества»: «Пусть он смешон для многих, но как он счастлив и как он благороден!
Этот Дон-Кихот проповедничества уносит с собой все симпатии доброго сердца. Что ни говорите, а он слуга идеала вечного, и живая душа не может не простить ему за его искренность все его невинные странности». Как оратор, проповедник, богослов Редсток, по Лескову, не искусен, он не представляет ничего самобытного и оригинального, но как человек веры, преданный Христу, очень мил, симпатичен и заслуживает глубокого уважения.
В чем состоит общественное значение Редстока как проповедника? Лесков отвечает на этот вопрос, опираясь на факты, связанные с его своеобразной миссией в России. Как известно, Редсток проповедовал не только в аристократических салонах, но и шел в народ с Евангелием в руках. Простолюдины платили ему неподдельным вниманием. В народной среде он был не менее популярен, чем в кругах аристократических. О нем толковали и им интересовались лица, не умевшие даже выговорить его имя.
В их устах он именовался «Кресток». «Лорда узнали поселяне окрестных деревень около Ораниенбаума и полюбили его речи «от божества», за что и приносили ему горшки простокваши и кузовки морошки и черники, - рассказывает Лесков. - А когда он, по осени, стал собираться с своим многочисленным семейством «ко двору», в Англию, некоторые мужички и бабы пришли с ним проститься и опять с русским радушием принесли ему «на дорожку» свежих яичек, из которых лорд мог сварить себе на английском пароходе яичницу». Чудак Редсток, каким многие его считали, по замечанию Лескова, «имел влияние на сближение людей русского высшего общества с народом».
У русских единоверцев Редстока из дворянской знати было множество родовых усадеб по всей Российской империи. С наступлением лета друзья Редстока устремляются в свои поместья, чтобы заниматься духовным просветительством и благотворительностью. Крестьяне ждут их не только как своих щедрых благодетелей, но и как людей, близких по вере, искренне любящих Бога: «Здесь, под рукою иногда молодой, иногда старой великосветской дамы, нередко даже девушки, с стройной важностью гудит маленький орган и под его звуки молодое сельское поколение, тесно окружив госпожу, смело сливает с нею в один голос свою песню: «Он вернется. Он вернется. На землю Царь славы». Кто вдохновил господ на столь близкое общение с народом?
По мнению Лескова, хождению в народ таким путем господа и госпожи были научены заезжим чудаком. Лесков смог показать Редстока как некое олицетворение духа времени, характерным признаком которого был дух покаяния и поиска внецерковного благочестия. Факты из жизни и служения проповедника в представлении и осмыслении Лескова свидетельствуют о том, что Редсток был связующим звеном между духовным возрождением в Европе и всплеском богоискательства в пореформенной России.
Владимир Попов. Лесков и очарованный евангелизмом странник: портрет лорда Редстока под пером русского писателя