День в истории. Конец Чёрной гвардии
Почтовая открытка Владимира Табурина «Анархист» из серии «Дети-политики». 1917
В ночь на 12 апреля 1918 года в Москве было произведено разоружение отрядов анархистов (так называемой Чёрной гвардии). Если до этого в московских газетах преспокойно печатались объявления о наборе в Чёрную гвардию, то теперь настал ей конец. Анархическая газета «Буревестник» сообщала о произошедшем разгроме под лозунгом: «Разите голову смольнинской змеи, вскормленной вашей грудью!». И грозила: «Горе вам, палачам, когда предстанете пред Чёрным Трибуналом!»
Это был серьёзный конфликт между «красными» и «чёрными». Любопытно отметить, что симпатии либеральной буржуазии в тот момент были, насколько можно судить по тогдашней прессе, скорее на стороне «наводивших порядок» красных.
Характерный рисунок из либерального журнала:
Казимир Грус (1885-1955). Рисунок из журнала «Новый Сатирикон». Май 1918 года.
«Здравствуй, племя молодое, незнакомое.
Анархисты:
- Раньше мы занимали особняки по своему выбору - теперь по выбору большевиков.
- То есть?
- Большевики всех наших посадили в тюрьму».
Соответствующая заметка, тоже из «Нового Сатирикона», автор которой одобряет аресты и сожалеет о скором освобождении арестованных анархистов:
Впрочем, это лишь логичное продолжение линии журнала против анархистов, которую он проводил с момента Февральской революции:
Ре-Ми (Николай Ремизов, 1887-1975). Июнь 1917.
«Анархисты:
- А я ещё левее тебя!!.
- Почему?
- У меня одним револьвером больше!».
Ре-Ми. Июнь 1917.
«Безвыходное положение.
Интеллигент: - Вот вы, анархисты, говорите, что орудия производства немедленно должны быть отняты. Хорошо фабриканту: у него отнимут машины, но ведь у меня единственное орудие производства - моя голова...».
Заметка и частушка в июне 1917-го:
Владимир Лебедев (1891-1967). Июль 1917. «Анархист на работе. - Кто там внизу? Ба, Кропоткин - тоже анархист... Лови, старик, узел, помогай... Свой работает!».
Борис Антоновский (1891-1934). Июнь 1917.
«Хороший тон 1917 года. Хозяин квартиры: - Простите, господа, вы - анархисты, или жулики? В первом случае я скромно удаляюсь, во втором - позову милиционера».
Казимир Грус. Ноябрь 1917. «Гордость артиста. Анархист:
- Последняя приготовленная мною бомба это такое чудо искусства, что будь у меня любимая девушка, я бы бросил своё творение к её ногам».
Любопытные воспоминания о разоружении анархистов оставил Константин Паустовский, бывший в то время сотрудником оппозиционной большевикам газеты «Власть народа»:
«После Октября большую часть купеческих особняков захватили анархисты. Они вольготно и весело жили в них среди старинной пышной мебели, люстр, ковров и, бывало, обращались с этой обстановкой несколько своеобразно. Картины служили мишенями для стрельбы из маузеров. Дорогими коврами накрывали, как брезентом, ящики с патронами, сваленные во дворах. Оконные проемы на всякий случай были забаррикадированы редкими фолиантами. Залы с узорными паркетами превращались в ночлежку. Ночевали там и анархисты, и всякий неясный народ.
Москва была полна слухами о разгульной жизни анархистов в захваченных особняках. Чопорные старушки с ужасом шептали друг другу о потрясающих оргиях. Но то были вовсе не оргии, а обыкновеннейшие пьянки, где вместо шампанского пили ханжу и закусывали её окаменелой воблой.
Это было сборище подонков, развинченных подростков и экзальтированных девиц - своего рода будущее махновское гнездо в сердце Москвы.
Владимир Лебедев. Анархисты. Рисунок тушью. 1917
У анархистов был даже свой театр. Назывался он «Изид». В афишах этого театра сообщалось, что это - театр мистики, эротики и анархии духа и что он ставит своей целью «идею, возведённую до фанатизма». [...]
Я прислушался. Далёкая перестрелка рассыпалась по ночному городу и приближалась к редакции. По настойчивости огня было ясно, что это не случайная уличная перестрелка.
Тотчас же оглушительно зазвонил телефон. Говорил заведующий московским отделом.
- Началось разоружение анархистов! - прокричал он в трубку. - Особняки берут приступом. Хорошо, что вы в редакции. Я сейчас приеду, а вы пока сходите, милый, в особняк Морозова на Воздвиженке и посмотрите, что там творится. Только поосторожней.
Я вышел на улицу. Было темно, пустынно. Со стороны Малой Дмитровки, где анархисты засели в бывшем Купеческом клубе и даже поставили в воротах две горные пушки, слышались беспорядочные выстрелы.
Я прошёл переулками на Воздвиженку к особняку Морозова. Все москвичи знают этот причудливый дом, похожий на замок, с морскими раковинами, впаянными в серые стены.
Особняк Арсения Морозова на Воздвиженке в Москве, где происходили описанные Паустовским события
Сейчас особняк был совершенно чёрен и казался зловещим.
Я поднялся по гранитным ступеням к тяжёлой парадной двери, похожей на бронзовые литые двери средневекового собора, и прислушался. Ни один звук не долетал изнутри. Я решил, что анархисты ушли, но все же осторожно постучал.
Дверь неожиданно и легко распахнулась. Кто-то схватил меня за руку, втащил внутрь, и дверь тотчас захлопнулась. Я очутился в полном мраке. Меня крепко держали за руки какие-то люди.
- В чем дело? - спросил я небрежно. Самый этот вопрос показался мне глупым. Никакого дела не было, а была явная бессмыслица. Она, как я догадывался, могла окончиться для меня большими неприятностями.
- Явно подосланный, - сказал рядом со мной молодой женский голос. - Надо доложить товарищу Огневому.
- Послушайте, - ответил я, решив отшутиться. - Времена графа Монте-Кристо прошли. Зажгите свет, и я вам всё объясню. И, пожалуйста, выпустите меня обратно.
И тогда я услышал ответ, поразивший меня путаницей стилей.
- Ну, это маком! - сказал тот же молодой женский голос. - Ишь чего захотел - чтобы его выпустили. Вы, киса, большевистский лазутчик и останетесь здесь. Обещаю, что ни один волос не упадёт с вашей головы, если вы не будете трепыхаться и балаболить.
Я рассердился.
- Принцесса анархии, - сказал я невидимой женщине. - Бросьте валять дуру. Вы просто начитались жёлтых романов. В вашем невинном возрасте это опасно.
- Обыщите его и заприте в левую угловую гостиную, - сказала ледяным голосом женщина, как будто она не слышала моих слов, - а я доложу товарищу Огневому.
- Пожалуйста! - ответил я вызывающе. - Докладывайте хоть Огневому, хоть Тлеющему, хоть Чадящему. Мне наплевать на это!
- Ой, как бы ты не раскаялся в своем нахальстве, киса! - сказала нараспев женщина.
Двое мужчин поволокли меня в темноте по коридору. На одном была холодная кожаная куртка.
Матросы-анархисты. 1917
Они молча протащили меня по нескольким коротким лестницам то вниз, то вверх, втолкнули в комнату, закрыли её снаружи на замок, вынули ключ, сказали, что если я попробую стучать, то они будут стрелять в меня просто через филёнку двери, и ушли, причем один сказал напоследок довольно мирным тоном:
- Разве так разведчики работают, большевистская зараза! Был бы ты у нас, я бы тебя научил.
У меня были с собой спички. Но я не решался зажечь хотя бы одну, чтобы осмотреться во мраке. Мало ли что может прийти в голову анархистам. Они сочтут огонь спички за сигнал и, чего доброго, действительно начнут стрелять через филёнку.
Я потрогал филёнку. Она была покрыта причудливой резьбой. Потом я нащупал стену, и меня всего передернуло, - я зацепил ногтем за шёлковую обивку на стене. В конце концов, я наткнулся на мягкое кресло с подлокотниками, сел в него и начал ждать.
Первое время эта история меня веселила. Анархисты явно приняли меня за подосланного разведчика. По-моему, это было совершенно глупо с их стороны, но тут уж я ничего не мог поделать. И что это за девушка? Голос показался мне знакомым. Я начал рыться в своей памяти и вспомнил, что однажды на митинге около памятника Гоголю выступала анархистка с таким же голосом. У неё была длинная чёрная чёлка, глаза жадно блестели, как у кокаинистки, и огромные бирюзовые серьги болтались в ушах. Ей не дали говорить. Тогда она вынула папиросу, закурила и прошла через толпу, покачивая бедрами и презрительно усмехаясь. Да, конечно, это была она.
Мне нравилось сидеть в удобном мягком кресле и ждать, что будет дальше. Я был уверен, что меня выпустят, как только я покажу своё удостоверение из «Власти народа».
Прошло больше часа. Издалека доносилась винтовочная стрельба. Один раз я услышал глухой раскатистый взрыв.
Внутренние интерьеры особняка Арсения Морозова. В такой примерно обстановке Паустовский дожидался взятия особняка большевиками
Смертельно хотелось курить. В конце концов, я не выдержал, достал папиросу, присел на корточки за спинкой кресла и чиркнул спичкой. Она вспыхнула ярко, как магний, и на мгновение осветила полукруглую комнату. Огонь блеснул в зеркалах и хрустальных вазах. Я торопливо закурил, задул спичку и только тут догадался, почему она загорелась так ярко, - это была бракованная спичка с двойной толстой головкой.
И тут произошла вторая неожиданность - внезапный ружейный огонь ударил с улицы по стёклам особняка.
Посыпалась штукатурка. Я так и остался сидеть на полу.
Огонь быстро усиливался. Я догадался, что блеск спички в окне послужил как бы сигналом для красноармейцев, незаметно окруживших особняк.
Стреляли главным образом по той комнате, где я сидел на полу. Пули попадали в люстру. Я слышал, как, жалобно звеня, падали на пол её гранёные хрустали.
Я невольно сыграл роль разведчика, какую облыжно приписали мне анархисты. Я сообразил, что положение моё неважное. Если анархисты заметили свет спички, то они ворвутся в комнату и меня пристрелят.
Но, очевидно, анархисты не видели света от спички, да им было теперь и не до меня. Они отстреливались. Было слышно, как по коридору бегом протащили что-то грохочущее, должно быть, пулемёт. Кто-то, отрывисто ругаясь, выкрикнул команду: «Четверо на первый этаж! Не подпускать к окнам!»
Что-то обрушилось со звоном. Потом мимо моей комнаты с топотом промчались люди, треснула выбитая рама, знакомый женский голос крикнул:
«Сюда, товарищи! Через пролом в стене!» - и после некоторой суеты всё стихло. Только изредка, как бы проверяя, нет ли в доме засады, выжидательно пощелкивали по окнам пули красноармейцев.
Потом наступила полная тишина. Анархисты, очевидно, бежали.
Но эта тишина длилась недолго. Снова послышались тяжелые шаги, какое-то бряцание, голоса: «Обыскать весь дом! Свет давайте! Свет!», «Видать, богато жили, сволочи!», «Только поаккуратней, а то запустят гранатой из-за угла».
Тяжёлые шаги остановились около моей двери. Кто-то сильно дёрнул за ручку, но дверь не поддалась.
- Заперся, гад, - задумчиво сказал охрипший голос. Дверь начали трясти. Я молчал. Что я мог сделать? Не мог же я долго и сбивчиво объяснять через запертую дверь, что меня схватили и заперли анархисты. Кто бы мне поверил.
- Открывай, чёрт косматый! - закричало за дверью уже несколько голосов. Потом кто-то выстрелил в дверь, и она треснула. Посыпались тяжёлые удары прикладов. Дверь закачалась.
- На совесть строили, - восхищённо сказал всё тот же охрипший голос.
Половинка двери отлетела, и в глаза мне ударил свет электрического фонарика.
- Один остался! - радостно крикнул молодой красногвардеец и навёл на меня винтовку. - А ну, вставай, анархист. Пошли в штаб! Пожил в своё удовольствие - и хватит!
В штаб я пошёл охотно. Штаб помещался в маленьком особняке на Поварской. Там сидел за столом в передней необыкновенно худой человек во френче, с острой светлой бородкой и насмешливыми глазами.
Он спокойно рассмотрел меня и вдруг улыбнулся. Я улыбнулся ему в ответ.
- Ну, рассказывайте, - сказал худой человек и закурил трубку. - Только покороче. Мне с вами возиться некогда.
Я чистосердечно всё рассказал и показал свои документы. Худой человек мельком взглянул на них.
- Следовало бы посадить вас недельки на две за излишнее любопытство. Но нет, к сожалению, такого декрета. Ступайте! Советую вам бросить к черту эту вашу газету "Власть народа". На что она вам сдалась? Вы что ж, недовольны советским строем?
Я ответил, что, наоборот, все мои надежды на счастливую долю русского народа связаны с этим строем.
- Ну что ж, - ответил худой человек, морщась от дыма трубки. - Мы, конечно, постараемся оправдать ваше доверие, молодой человек. Поверьте, что это весьма лестно для нас. Весьма лестно. А теперь - выметайтесь!
Я вышел на улицу...
К полудню анархисты были выбиты из всех особняков. Часть их бежала из Москвы, часть разбрелась по городу и потеряла свой воинственный пыл.
Жители Москвы, проспавшие это событие, с изумлением рассматривали на следующий день избитые пулями особняки, дворников, сметавших в кучи битое стекло, и брешь от единственного орудийного выстрела в стене Купеческого клуба на Малой Дмитровке.
В то время события происходили так внезапно, что их можно было даже проспать».