Последний "черный вестник" империи Цин, 1860.
Кровавая традиция предавать смерти "черного вестника" - гонца, сообщившего трагическую весть - берет начало в древнейших времен, с мистических представлений о принесении человеческой жертвы, чтобы умилостивить сверхъестественные силы. Да сменят они гнев на милость и не дают больше повода посылать подобных "горевестников". Монгольские властители повелевали ломать хребты посланникам, принесшим известие о военном поражении или кончине любимого родственника, передав это "невинное утешение в горе" ханам Золотой Орды. Джелаты султанов Оттоманской Порты душили гонцов, расстроивших повелителя, шелковым шнуром. Даже в христианской и просвещенной Византии такого делегата связи не ожидало ничего хорошего.
Казнь отсечением головы в старинном Китае. Так обычно расправлялись с "черными вестниками" военного сословия, из уважения к солдатской чести.
В вечной Поднебесной империи, проще говоря: в Китае официальное юридическое оформление смертной казни для "черных вестников" связывают с именем Цинь Шихуанди, правителя царства Цинь, положившего предел двухсотлетней смуте Борющихся Царств и создавшего к 221 г. до н.э. на территории страны единое централизованное государство (Л.С. Переломов. Империя Цинь - первое централизованное государство в Китае (221-202 гг. до н.э.). М., 1962). Несмотря на устрашающую внешность и личную привычку к убийству (многократно участвовал в боях, победил в единоборстве наемного убийцу и т.д.), Цинь Шихуанди запомнился как рациональный государь, избегавший бессмысленной жестокости. Вводя наказание смертью для "черного вестника", он хотел передать своим военачальникам и чиновникам предупреждение: не доводите до того, чтобы пришлось сообщать "черную весть"! Доносить императору о допущенном "косяке" главному виновнику надлежало самолично. Это работало. Известно, например, что цинский генерал Фань Юй-ци, потерпев поражение от войск царства Янь, настолько испугался докладывать об этом "наверх", что не только перебежал к врагу, но и там не избавился от предчувствия законной расправы и однажды с перепугу зарезал сам себя. Именно с его генеральской трусливой головой правительство Янь подослало ко двору Цинь Шихуанди незадачливого "киллера", замаскированного под посла; но бравый циньский император раскрыл злодея и собственноручно исколол мечом.
Цинь Шихуанди, вселявший ужас.
Текли столетия китайской истории, сменялись династии и императоры, а закон о смертной казни "черного вестника" продолжал работать. Вот только с течением времени он утратил свое первоначальное содержание. Полководцы предусмотрительно посылали доложить о своем разгроме какого-нибудь офицера низшего ранга, губернаторы провинций осторожно сообщали о провале сбора дани или стихийном бедствии устами младшего письмоводителя - "мелюзге" и головы долой! Как бы ни была Поднебесная привержена своим древним традициям, в период правлений манчжурской династии Цин (1636-1912) практика убивать "черных вестников" постепенно стала восприниматься как нелепая и архаическая, и к XIX в. практически сошла на нет. Практически - означает не совсем.
Последним казненным "черным вестником" Цинской империи стал в 1860 г. храбрый молодой офицер Лю Гоуфэй (существуют прочтения: Лю Гуфэй и Лю Гофэ), сообщивший императору Сяньфэну о том, что имперские войска наголову разбиты англо-французами в решающем сражении Второй Опиумной войны - битве у мостя Балицяо. Убийство Лю Гоуфэя стало совершенным абсурдом на фоне отчетливых веяний перемен и модернизации Цинской империи, и потому он запомнился более, чем сотни "черных вестников", расставшихся с головой до него. Хотя, как это очень часто бывает во время войны, Лю Гоуэй пал в первую очередь жертвой рокового стечения обстоятельств.
Юный офицер маньчжурской кавалерии в парадных доспехах и его товарищ в служебной форме одежды, фотография 1850-х гг. Лю Гоуфэй служил именно в этом роде оружия. В первой и второй Опиумных войнах цинские офицеры изредка использовали доспехи в качестве знака отличия, но уже не защиты.
Кто вы, господин Лю Гоуфэй?
Как и о многих злополучных, но хрестоматийных жертвах войн всех времен и народов, о Лю Гоуфэе лучше всего известно, как он погиб. В Цинской империи, зиждившейся на древних философских и мировоззренческих постулатах конфуцианства, китайской государственности и маньчжурской племенной элиты, жизнь отдельно взятого человека, будь он даже аристократ или сам император, терялась на фоне незыблемой вечности.
Однако отголоски бурного прогресса ХIХ в. дерзко пробивались и сквозь "тысячелетнее молчание" Поднебесной. Так что яркая личность постепенно начинала вырисовываться и здесь, подобно изображению на дагеротипической карточке. Кстати, портрета Лю Гоуфэя, как традиционного рисованного, так и фотографического, не сохранилось.
Лю Гоуфэй происходил из потомственных придворных империи Цин ханьского (т.е. титулярного китайского) происхождения. Он был ровесником императорского сына принца Айсинь Гьоро Исиня, впоследствии прославившегося как принц Гун, и родился в 1833 г. в столичном Пекине. С малолетства Лю Гоуфэй состоял при дворе юного принца и прошел необходимую дворцовую выучку - весьма напряженную, протокол церемоний Цинской империи считался одним из самых сложных в мире. Очевидно, он получил самое лучшее по меркам своего времени и своей страны образование: из многотысячной категории приближенных императорской фамилии рекрутировался сановный и чиновный аппарат Поднебесной. А чтобы пройти квалификационный экзамен на должность нужны были поистине энциклопедические с точки зрения китайской научной системы того времени знания - юриспруденция, гуманитарные и точные дисциплины, каллиграфия, этикет, фехтование, всего не перечислишь...
Тем не менее, одетые в шелка мудрецы-сановники, знавшие наизусть тысячи иероглифов и сложнейшие нормативные акты, беспардонно обирали миллионы нищих подданных империи, упоенно воровали из казны и друг у друга, азартно брали взятки, тонули в сладостных волнах роскоши и распутства - словом, жили как в последний день. Огромная, громоздкая и устаревшая машина Поднебесной неуклюже ковыляла по своему историческому пути, все больше отставая от мировых достижений цивилизации. Недовольство задавленных налогами и бедностью простолюдинов регулярно полыхало жестокими восстаниями. Прямо во время нашего повествования провинциальный грамотей и правдоискатель Хун Сюцюань тряс основы империи Цин со своей оборванной, но мощной повстанческой армией тайпинов - созидателей "небесного государства всеобщего благоденствия" (Илюшечкин В.П. Крестьянская война тайпинов. М., 1967).
Разумеется, коррумпированный, нестабильный и слабо управляемый Китай XVIII-XIX вв. с его огромными богатствами был желанным рынком сбыта и объектом грабежа для энергичной европейской и североамериканской промышленной буржуазии. Основу этого процесса составлял экспорт в Поднебесную ост-индийского опиума, а скурившиеся на нем обитатели Поднебесный охотно обменивали на дурман свое национальное благосостояние. Когда правительство империи Цин предприняло попытку обуздать повальную наркоманизацию населения, Великобритания, Франция и Североамериканские Соединенные Штаты предельно решительно поддержали свои деловые интересы вооруженной силой. Начались первая (1939-42), а затем и вторая (1856-60) Опиумные войны, в которых Китай перенес жестокое унижение. К слову, Российская империя тоже с успехом пользовалась слабостью заамурского соседа для решения территориальных вопросов.
Становление нашего героя Лю Гоуфэя как личности и государственного служащего происходило на фоне этих трагических для его Родины событий. Немаловажно, что в 1850-х гг. он был приближенным принца Гуна, который, после интронизации в 1850 г. своего старшего брата под именем императора Сяньфэна, стал одним из ведущих политических и военных деятелей империи Цин. Принц Гун, несмотря на свою молодость (к началу блестящей карьеры ему было всего 17 лет) быстро занял ключевые должности в Великом совете империи, ответственном за вопросы обороны и "конфиденциальные дела", Суде императорской фамилии и императорской армии. Он зарекомендовал себя вдумчивым, прогрессивным человеком и верным патриотом, воспринимавшим беды Китая как личную боль. Эти качества принц Гун в той или иной степени транслировал и на свое окружение, что характерно для придворного сообщества не только в Цинской империи. Лю Гоуфэй своей жизнью и смертью доказал, что в его случае речь идет о столь же искреннем служении империи.
О Лю Гоуфэе сохранились и некоторые сведения личного характера. Например, подобно многим образованным людям Китая своей эпохи, он писал лирические стихи в типичном стиле классической национальной литературы. Одно из них доступно в русском переводе:
Пионы в императорском саду,
Их, как хрусталь, наполнил лунный свет.
Я в ароматном облаке иду,
И в темноте теряется мой след.
Цветок пиона - один из древнейших символов Китая. Возможно, речь здесь может идти не только о романтических, но и о патриотических мотивах; знатоки китайской литературы смогут ответить точнее. Однако даже не специалисту заметны нотки грусти и обреченности. В годину невзгод своей страны Лю Гоуфэй предчувствовал скорую гибель?
Тем не менее, с юного возраста он был мужем и отцом: известно, что после убийства Лю Гоуфэя его детям было позволено "сохранить его положение при дворе". То есть у нашего героя, 27-летнего на момент гибели, были достаточно подросшие отпрыски, чтобы сгодиться на младшие придворные должности, доступные с детского возраста. Русский путешественник А.В. Верещагин в очень подробных и интересных путевых заметках о Китае отмечал: "Женятся китайцы очень рано. Помню, ко мне приходили частенько в Гирине вечером побеседовать и чаю попить сыновья китайского начальника войск, Чин-Лу, такие славные молодцы, очень симпатичные. Младшему из них было не больше 16-17-ти лет, а между тем он был уже женат и имел двоих детей" (Верещагин А.В. В Китае. СПб., 1903).
Лю Гоуфэй оставил придворную службу и присоединился к армии Цинской империи в разгар второй Опиумной войны, в 1958 г., вскоре после того, как очередное унижение Китая было зафиксировано Тяньцзиньскими трактатами. Было ясно, что вскоре последует новое наступление англо-французов. Патрон Лю Гоуфэя принц Гун в это время переживал период опалы, и молодой придворный примкнул к войскам лучшего имперского генерала Сенгге Ринчена, опытного полевого командующего монгольского происхождения. Возможно принц Гун впоследствии не защитил Лю Гоуфэя от смерти потому, что посчитал это изменой.
Технически такой переход был легко осуществим. Многие сановники в Китае носили почетные воинские звания, например, принц Гун имел титул ду-тонга, т.е. командующего "знаменем" (высшим соединением армии), и был опоясан мечом Белой Радуги, одной из высших воинских реликвий империи. Чин Лю Гоуфэя определяют как "анируи-джанггин", нечто вроде майора, не много, но и не мало.
Войска Цинской империи, современная реконструкция.
Военная мощь империи Цин.
Предоставим слово еще одному российскому исследователю Китая Петеру Дюбелю: "Ничего не может быть презреннее устройства китайской военной силы... В армии богдыхана числится более миллиона воинов. Это может быть и справедливо, но положительно могу уверить всех, что нигде и никогда не существовало войска, при такой многочисленности столь слабого и малоспособного защищать государство и столь совершенно несведущего в воинском искусстве. Я уверен, что всякая европейская держава, если б только решилась вести войну с китайцами, могла бы весьма легко покорить страну сию" (1818 г.).
Существуют достаточно подробные исследования о состоянии военных сил Цинской империи на момент Второй Опиумной войны (1856-60), как современные, так и относящиеся к ХIХ в. Например, весьма богатый материал содержится в "Статистическом описании китайской империи" И. Бичурина (СПб., 1842), а также в англоязычной монографии Иена Хита "Армии Китая в девятнадцатом веке" (2009), тексты которых можно найти здесь: http://samlib.ru/t/temezhnikow_e_a/mb1800-39china.shtml.
Императоров маньчжурской династии Цин, которые сами были для Китая захватчиками и узурпаторами, больше всего волновало, чтобы их вооруженные силы не стали источником военного переворота. Поэтому они сознательно дробили и разобщали их, а командно-административную систему запутывали и усложняли до крайности. Собственно армией могли считаться "восьмизнаменные войска", которые язык не поворачивается назвать элитными в силу их плачевного состояния. То были прямые наследники манчжурских сил вторжения XVII в. "Восьмизнаменные" - от восьми соединений, имевших собственные знамена, отличавшиеся по цвету полотнищ или каймы.
В европейской исторической литературе их часто называют "корпусами". Но привычное нам деление на роты/батальоны/полки/дивизии и т.д. может быть отнесено к цинской армии довольно условно, с организационной структурой там все было довольно сложно. Даже соединения наибольшей готовности, дислоцированные в столичном Пекине и именовавшиеся Авангардными, Фланговыми, Легкими, Огнестрельными войсками и т.п., формировались посредством многоступенчатой системы выделения квот из разных "знамен" и более малых формирований, и всегда были недостаточными по численности и не прошедшими слаживание.
"Восьмизнаменные" комплектовались из воинского сословия, в котором служба передавалась по наследству, отдельно по племенам империи - из маньчжуров, монголов, тунгусов, ханьцев, уйгуров и т.п. С одной стороны - это неплохо, солдаты были детьми и внуками солдат. С другой - в течение нескольких поколений они не воевали с иноземным противником, собирались на смотры и маневры от случая к случаю и привыкли относиться к своей службе как к вторичной обязанности после повседневной хозяйственной или торговой деятельности. Бытовала возможность замещения должностей в военном сословии наемниками или сдачи вступительных экзаменов "безработными людьми со стороны".
"Восьмизнаменные" официально должны были получать жалованье серебром и рисом. По факту получали не все, не всегда и чем-то одним (рисом чаще), также совершенно официально. Каждый закон в Цинской империи имел множество поправок и исключений, оформленных надлежащим юридическим образом, записанных и сданных на хранение в архивы... "Акты уже читают только крысы, мыши, хомяки и насекомые, когда поедают их" (Хун Сюцюань, предводитель восстания тайпинов).
Цинский хомяк работает в имперских архивах ;)
Наряду с привилегированными "восьмизнаменными" в империи Цин существовали также "войска Зеленого знамени", деградировавшие воинские формирования покоренной маньчжурами империи Мин. По сути это была вольнонаемная (за харчи) территориальная милиция, обремененная несением охранной и конвойной службы в провинциях, содержанием и ремонтом дорог, обслуживанием каналов и мостов, проведением общественных работ, постройкой административных сооружений и фортификаций, а также множеством тому подобных не относящихся к военному делу обязанностей.
Регулярного обучения войск не проводилось почти вовсе. Даже "восьмизнаменных" натаскивали под конкретный повод, чтобы они получше смотрелись перед высокопоставленными проверяющими, а потом об этом забывали до следующего подобного случая. Один из первых русских ученых-синологов З.Ф. Леонтьевский, наблюдавший в 1830-х гг. маневры цинских солдат, оставил уничтожающую для их боевой подготовки характеристику: "Китайские стрелки, вооруженные фитильными (!) ружьями со стволом длиной в аршин, были выстроены в глубокие построения и стреляли шеренгами, которые последовательно сменялись. Так себя вели европейские аркебузиры двумя веками ранее". Те немногие навыки, которые получали китайские солдаты, пригодились бы в XVI-XVII вв., но к XIX в. безнадежно устарели.
Новобранцы с холодным оружием и фитильным ружьем (у замыкающего), фотография 1850-х гг. Все очень молоды, воинская обязанность наступала в военном сословии с 15-16 лет.
"Китайское оружие, как правило, было низкого качества, - сообщает военный историк Иен Хит. - Почти каждый западный путешественник или солдат, видевший его, упоминает о его плачевном состоянии, описывая его как тупое, сломанное или ржавое. Кроме того, упорно цепляясь за прошлое с непоколебимым консерватизмом и возвышенной самоуверенностью, армии Императорского Китая были экипированы в стиле, который имел больше общего с военным мышлением XVI века, чем XIX".
Стрелковое оружие в Цинской армии было сплошь фитильным, при чем легкие ружья были слабы, а за стрелком с тяжелым "изделием" приходилось таскаться второму номеру и при стрельбе подставлять под ствол свое надежное плечо.
Китайское огнестрельное оружие сер. XIX в. в руках повстанцев-тайпинов.
Луки, которые находились в большом употреблении, на поверку были гораздо слабее даже средневековых английских long bow. Китайское холодное оружие к XIX в. практически достигло совершенства формы и идеальной балансировки клинков, однако в качестве основного поражающего средства в общевойсковом бою морально устарело. К тому же, несмотря на то, что лучшие цинские бойцы владели мечами и копьями/алебардами виртуозно, средний китайский пехотинец был практически не обучен рукопашному бою и уступал в единоборстве своему европейскому сопернику со штыком.
Артиллерию империи Цин в середине XIX в. русский дипломат и выдающийся ученый-востоковед Е.П. Ковалевский раскритиковал, не жалея уничижительных выражений: "Орудий было до двухсот, но что за орудия! Привезенные на поле пушки увязываются веревками; иные просто к брусьям, положенным плашмя, иные к лафетам, если только можно назвать лафетами эти уродливые одноколки, колеса которых врываются до половины в рыхлую землю, чтобы откат не был очень силен".
Китайское орудие второй Опиумной войны, рисунок европейца-современника.
Маньчжурская и монгольская кавалерия, состоявшая из наследственных всадников-воинов и лучше вооруженная, на общем безрадостном фоне армии смотрелась выгоднее как по подготовке, так и по мотивации. Хороший конский состав предоставляли уйгурские и монгольские пастбища - такие лошадки безупречно служили еще нукерам Чингис-хана!
Конница империи Цин не менялась веками, и была все еще неплоха!
Комсостав Цинской армии также представлял несколько менее обескураживающую картину. Существовало 14 классов офицерских званий с различиями по разноплеменным войскам - ничего особенно сложного, Табель о рангах Российской империи предусматривала столько же градаций, различия военных и гражданских чинов, а в армии - по родам оружия. "Низшие офицерские места замещаются по уложению через перевод и повышение, - отмечал русский современник И. Бичурин. - При помещении рядовых обращается внимание на возраст, здоровье, силу, сметливость и проворство". Многие потомственные офицеры из военного сословия империи были в высшей степени наделены самоотверженным и даже несколько спесивым чувством воинской чести, не позволявшей им опозорить поколения воительных предков. Знаний военного искусства, особенно его передовых современных течений, цинским военачальникам часто не хватало, но личной храбрости у большинства из них было достаточно. Однако чем выше поднималась армейская иерархия, тем очевиднее становились язвы империи. В Высший совет императора, ведавший военными делами, входили гражданские сановники, несведущие в военном деле и высокомерно презиравшие вояк как низшее сословие: "Из доброго железа не делают гвоздей, из благородных людей не делают солдат". На многие командные должности на местах назначались столь же невежественные и легкомысленные люди. Их императоры всегда рассматривали в качестве противовеса усилению военной знати.
С численностью вооруженных сил империи Цин также наблюдались большие проблемы. Страну с населением в десятки миллионов в разгар Опиумных войн прикрывало всего от 250 до 275 тыс. маньчжурских/многонациональных "восьмизнаменных" войск, около/более половины которых дислоцировалось в столичном Пекине. Территориалов "Зеленого знамени" насчитывалось целых 600-650 тыс. чел. Но крайне проблематичным представлялось поднять этих вечно голодных милициантов даже на борьбу с повстанцами-тайпинами, не то что в бой со страшными "иноземными дьяволами" англо-французами. "Собрать даже 10 тысяч войска представляет для китайских начальников задачу большой сложности, однако они охотно доносят, что подняли многократно больше, надеясь на высочайшее благорасположение" (Верещагин А.В.). Не в этой ли тенденции коренятся известия о "десятках тысяч" цинских солдат, которых относительно легко опрокидывали многократно меньшие соединения европейцев в ходе Опиумных войн? Современные военные историки КНР смело корректируют численность защитников империи Цин в этот период в сторону уменьшения до сопоставимых с захватчиками цифр.
Война Сенгге Ринчена.
Генерал Сенгге Ринчен (впереди), цинский командующий времен второй Опиумной войны, потомок Чингис-хана и патологический оптимист. Изображен охотящимся со своими офицерами в разгар боевых действий против повстанцев-тайпинов.
Несколько слов о специфике Опиумных войн. Их основным двигателем были хищнические экономические интересы колониальных империй в Китае, потому боевые действия велись по характерному сценарию. Чтобы смирить гордыню династии Цин, европейцы предпринимали хлесткие агрессивные наступательные кампании и навязывали ей очередной кабальный договор. Бюрократия одряхлевшей азиатской империи долго, трудно собиралась с силами, затем организовывала повод для конфликта - и провоцировала возобновление боев в надежде на реванш. Периодически цинским военачальникам удавалось достичь тактических успехов. Но очевидное техническое и организационное преимущество европейских войск снова решало все по прежнему сценарию: китайская сторона шла на попятный, но окончательно не сдавалась.
Будущий "черный вестник" Лю Гоуфэй служил в отборной маньчжурско-монгольской кавалерии именно во время очередного подобного обострения.
Дипломатическая миссия Великобритании, Франции и США в июне 1859 г. следовала по реке Хай в Пекин, чтобы ратифицировать Тяньцзиньские трактаты, увенчавшие предыдущие успехи их войск. Однако возле перекрывавшей реку в провинции Тяньцзинь систему укреплений Таку (Дагу) их ждал "приятный сюрприз". Форты, которые англо-французы уже однажды брали, были укреплены и вновь заняты 4-тысячным китайскими гарнизонами, а русло реки перегорожено двумя рядами кованых цепей и деревянных заграждений.
Форты Таку (Дагу), рисунок европейца-современника.
Один из самых удачливых генералов империи Цин Сенгге Ринчен, возводивший свой род к самому Чингис-хану, получил от императора Сяньфэна негласный приказ "снова сделать войну" и с энтузиазмом принялся за дело. Дипломатам "иноземных дьяволов" он высокомерно предложил сойти на берег и ехать в Пекин сухим путем. Не исключено, что он рассчитывал захватить их в плен, как позднее поступил со следующей миссией.
Дипломаты благоразумно отказались, а командующий британской Ост-Индской и китайской эскадрой адмирал Джеймс Хоуп получил приказ разблокировать проход по реке силой. Собрав скорее карательные, чем штурмовые силы из 15 небольших британских кораблей и примерно 1,1 тыс. моряков и морских пехотинцев, 25 июня 1859 г. адмирал самонадеянно пошел на прорыв... И был встречен ураганным огнем 60 бронзовых орудий с китайских фортов. Цинские артиллеристы оказались совсем не плохи, когда имели возможность заранее пристреляться на секторам обстрела. В течение нескольких часов английские канонерки отчаянно крушили заграждения на реке - и одна за другой шли на дно или выбрасывались на мель, пораженные меткими выстрелами фортов Таку. Американский пароход Toey-Wan хотел придти на помощь, нарушив свой нейтральный статус - досталось и ему.
Защитники фортов Таку топят английские канонерки, бой в изображении европейского и китайского художников-современников.
Королевская морская пехота попыталась высадиться на берег, чтобы взять укрепления приступом - и застряла в непролазной илистой грязи. Там ее сначала расстроила своими угрожающими маневрами появившаяся на берегу маньчжурская кавалерия (в грязь конница логично не полезла), а затем опрокинули защитники фортов.
К утру 26 июня бой закончился полным поражением и беспорядочным отступлением колонизаторов: были потеряны 6 канонерок, погибли 81 англичанин, 12 французов и 1 американский моряк, ранены были в общей сложности 369 человек. В плен попали более 25 британских морпехов и 1 француз; все впоследствии отпущены китайцами к своим накормленными и получившими медицинскую помощь - но цинские солдаты не всегда бывали так милосердны. Самой чувствительной потерей была гибель или ранение 29 британских офицеров, в т.ч. был ранен адмирал Хоуп. Потери китайской стороны ограничились 32 убитыми и ранеными.
Британский морпех в китайском плену после сражения у фортов Таку в представлении английского художника. На самом деле с ним ничего плохого не случится, но не всем пленным европейцам так повезет.
Командующий Сенгге Ринчен доносил о сражении к императорскому двору, не скрывая намерения развивать успех: "Гордость и тщеславие варваров, уже подвергшихся суровому испытанию, немедленно исчезнут". Дальнейший ход кампании, приведший к печальному итогу для империи Цин, был обусловлен чрезмерной уверенностью в том, что у ее войск началО систематически получаться бить англо-французов.
В сражении 25-26 июня 1859 г. молодой кавалерийский офицер Лю Гоуфэй принял свое боевое крещение. Наверняка война показалась ему совсем не такой, какой мог представить ее рафинированный потомственный придворный, выросший среди вычурных церемоний и благоуханных садов. Но под огнем Лю Гоуфэй не спасовал, проявил себя, был замечен генералом Сенгге Ринченом и стал вхож в его штаб. Обычная история для всех монархий с сильными придворными традициями: стоит появиться в армии вчерашнему царедворцу, как командиры спешат использовать его в своих интересах.
После поражения европейцев у фортов Таку война вошла в новый цикл. Стороны то пытались вести переговоры, то обменивались местными атаками. Англо-французы стремились войти в Пекин и там продиктовать Цинской империи очередную капитуляцию, и для этого обновили свою сухопутную армию в Китае. Почти 13-тысячный британский корпус возглавил испытанный в колониальных войнах бревет (временный) генерал Джеймс Хоуп Грант (не путать с битым адмиралом), грубиян и пьяница, но хороший, толковый командир. Французскими войсками (7 650 чел.) командовал опытнейший пожилой ветеран Шарль (дальше много др. имен) Кузен-Монтабан, начинавший еще на закате Наполеоновских войн на стороне роялистов.
Генерал Грант в любимой походной блузе и генерал Кузен-Монтабан при параде. С автографами.
В свою очередь, Сенгге Ринчен был твердо намерен разгромить "иноземных дьяволов" на их пути к столице и активно собирал для этого войска.
Англо-французы первыми перешли в решающее наступление, 12 августа 1860 г. атаковав главными силами те же укрепления Таку, возле которых потерпели провал год назад. После девятидневной правильной осады, два ключевых форта были взяты "на штыки", несмотря на упорное сопротивление цинских защитников, два других сдались на капитуляцию.
Взятый англо-французами 21 августа 1860 г. главный форт Таку завален телами погибших защитников и их примитивным оружием. Фотография итальянского военного корреспондента Феличе Беато, сопровождавшего английские войска.
Для Сенгге Ринчена это должно было стать "звоночком" о серьезности сил противника. Однако китайский командующий списал поражение на то, что форты Таку на сей раз оборонял не он, а губернатор Хэнфу; этот потомок Чингис-хана вообще отличался непоколебимой верой в свою победу, которая часто застилала ему объективные обстоятельства. Пока же цинское командование успешно использовало для сосредоточения сил возобновление дипломатических переговоров между пекинским двором и англо-французскими силами о глубине наступления одних и отступления других. Долгое время в военно-исторической литературе господствовало представление, что для обороны столицы генерал Сенгге Ринчен мог рассчитывать на почти 50 тыс. солдат. С учетом вышеизложенных тенденций с трудностью мобилизации цинских войск и "оверклеймом" со стороны командования, китайские историки в XXI в. озвучили более скромную численность - 25-30 тыс. Но это все равно больше, чем примерно 20 тыс. англо-французов, которых в решающем сражении к тому же участвовало около половины.
Когда китайско-монгольский военачальник счел, сил достаточно, чтобы дать победное генеральное сражение, он снова гальванизировал начавшую затухать кампанию совершенно в азиатском стиле. 18 сентября в местечке Чжанцзявань массой китайских солдат были окружены и пленены участники очередной дипломатической миссии европейцев - британский дипломат Гарри Смит Паркс, несколько английских и французских офицеров и нижних чинов, военные корреспонденты и взвод индийских легких кавалеристов (соваров) охраны. Пленников жестоко скрутили и доставили в Пекин в императорский Совет по наказаниям. Им предстояло вдоволь вкусить лишений и изощренных издевательств цинских чиновников и охраны. До того момента, как в октябре их освободила победа соотечественников, умерли по крайней мере 11 человек, в основном индийцы. Англо-французскому командованию оставалось только возобновить наступление на Пекин; как считал Сенгге Ринчен - навстречу разгрому. Только чьему?
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Казнь отсечением головы в старинном Китае. Так обычно расправлялись с "черными вестниками" военного сословия, из уважения к солдатской чести.
В вечной Поднебесной империи, проще говоря: в Китае официальное юридическое оформление смертной казни для "черных вестников" связывают с именем Цинь Шихуанди, правителя царства Цинь, положившего предел двухсотлетней смуте Борющихся Царств и создавшего к 221 г. до н.э. на территории страны единое централизованное государство (Л.С. Переломов. Империя Цинь - первое централизованное государство в Китае (221-202 гг. до н.э.). М., 1962). Несмотря на устрашающую внешность и личную привычку к убийству (многократно участвовал в боях, победил в единоборстве наемного убийцу и т.д.), Цинь Шихуанди запомнился как рациональный государь, избегавший бессмысленной жестокости. Вводя наказание смертью для "черного вестника", он хотел передать своим военачальникам и чиновникам предупреждение: не доводите до того, чтобы пришлось сообщать "черную весть"! Доносить императору о допущенном "косяке" главному виновнику надлежало самолично. Это работало. Известно, например, что цинский генерал Фань Юй-ци, потерпев поражение от войск царства Янь, настолько испугался докладывать об этом "наверх", что не только перебежал к врагу, но и там не избавился от предчувствия законной расправы и однажды с перепугу зарезал сам себя. Именно с его генеральской трусливой головой правительство Янь подослало ко двору Цинь Шихуанди незадачливого "киллера", замаскированного под посла; но бравый циньский император раскрыл злодея и собственноручно исколол мечом.
Цинь Шихуанди, вселявший ужас.
Текли столетия китайской истории, сменялись династии и императоры, а закон о смертной казни "черного вестника" продолжал работать. Вот только с течением времени он утратил свое первоначальное содержание. Полководцы предусмотрительно посылали доложить о своем разгроме какого-нибудь офицера низшего ранга, губернаторы провинций осторожно сообщали о провале сбора дани или стихийном бедствии устами младшего письмоводителя - "мелюзге" и головы долой! Как бы ни была Поднебесная привержена своим древним традициям, в период правлений манчжурской династии Цин (1636-1912) практика убивать "черных вестников" постепенно стала восприниматься как нелепая и архаическая, и к XIX в. практически сошла на нет. Практически - означает не совсем.
Последним казненным "черным вестником" Цинской империи стал в 1860 г. храбрый молодой офицер Лю Гоуфэй (существуют прочтения: Лю Гуфэй и Лю Гофэ), сообщивший императору Сяньфэну о том, что имперские войска наголову разбиты англо-французами в решающем сражении Второй Опиумной войны - битве у мостя Балицяо. Убийство Лю Гоуфэя стало совершенным абсурдом на фоне отчетливых веяний перемен и модернизации Цинской империи, и потому он запомнился более, чем сотни "черных вестников", расставшихся с головой до него. Хотя, как это очень часто бывает во время войны, Лю Гоуэй пал в первую очередь жертвой рокового стечения обстоятельств.
Юный офицер маньчжурской кавалерии в парадных доспехах и его товарищ в служебной форме одежды, фотография 1850-х гг. Лю Гоуфэй служил именно в этом роде оружия. В первой и второй Опиумных войнах цинские офицеры изредка использовали доспехи в качестве знака отличия, но уже не защиты.
Кто вы, господин Лю Гоуфэй?
Как и о многих злополучных, но хрестоматийных жертвах войн всех времен и народов, о Лю Гоуфэе лучше всего известно, как он погиб. В Цинской империи, зиждившейся на древних философских и мировоззренческих постулатах конфуцианства, китайской государственности и маньчжурской племенной элиты, жизнь отдельно взятого человека, будь он даже аристократ или сам император, терялась на фоне незыблемой вечности.
Однако отголоски бурного прогресса ХIХ в. дерзко пробивались и сквозь "тысячелетнее молчание" Поднебесной. Так что яркая личность постепенно начинала вырисовываться и здесь, подобно изображению на дагеротипической карточке. Кстати, портрета Лю Гоуфэя, как традиционного рисованного, так и фотографического, не сохранилось.
Лю Гоуфэй происходил из потомственных придворных империи Цин ханьского (т.е. титулярного китайского) происхождения. Он был ровесником императорского сына принца Айсинь Гьоро Исиня, впоследствии прославившегося как принц Гун, и родился в 1833 г. в столичном Пекине. С малолетства Лю Гоуфэй состоял при дворе юного принца и прошел необходимую дворцовую выучку - весьма напряженную, протокол церемоний Цинской империи считался одним из самых сложных в мире. Очевидно, он получил самое лучшее по меркам своего времени и своей страны образование: из многотысячной категории приближенных императорской фамилии рекрутировался сановный и чиновный аппарат Поднебесной. А чтобы пройти квалификационный экзамен на должность нужны были поистине энциклопедические с точки зрения китайской научной системы того времени знания - юриспруденция, гуманитарные и точные дисциплины, каллиграфия, этикет, фехтование, всего не перечислишь...
Тем не менее, одетые в шелка мудрецы-сановники, знавшие наизусть тысячи иероглифов и сложнейшие нормативные акты, беспардонно обирали миллионы нищих подданных империи, упоенно воровали из казны и друг у друга, азартно брали взятки, тонули в сладостных волнах роскоши и распутства - словом, жили как в последний день. Огромная, громоздкая и устаревшая машина Поднебесной неуклюже ковыляла по своему историческому пути, все больше отставая от мировых достижений цивилизации. Недовольство задавленных налогами и бедностью простолюдинов регулярно полыхало жестокими восстаниями. Прямо во время нашего повествования провинциальный грамотей и правдоискатель Хун Сюцюань тряс основы империи Цин со своей оборванной, но мощной повстанческой армией тайпинов - созидателей "небесного государства всеобщего благоденствия" (Илюшечкин В.П. Крестьянская война тайпинов. М., 1967).
Разумеется, коррумпированный, нестабильный и слабо управляемый Китай XVIII-XIX вв. с его огромными богатствами был желанным рынком сбыта и объектом грабежа для энергичной европейской и североамериканской промышленной буржуазии. Основу этого процесса составлял экспорт в Поднебесную ост-индийского опиума, а скурившиеся на нем обитатели Поднебесный охотно обменивали на дурман свое национальное благосостояние. Когда правительство империи Цин предприняло попытку обуздать повальную наркоманизацию населения, Великобритания, Франция и Североамериканские Соединенные Штаты предельно решительно поддержали свои деловые интересы вооруженной силой. Начались первая (1939-42), а затем и вторая (1856-60) Опиумные войны, в которых Китай перенес жестокое унижение. К слову, Российская империя тоже с успехом пользовалась слабостью заамурского соседа для решения территориальных вопросов.
Становление нашего героя Лю Гоуфэя как личности и государственного служащего происходило на фоне этих трагических для его Родины событий. Немаловажно, что в 1850-х гг. он был приближенным принца Гуна, который, после интронизации в 1850 г. своего старшего брата под именем императора Сяньфэна, стал одним из ведущих политических и военных деятелей империи Цин. Принц Гун, несмотря на свою молодость (к началу блестящей карьеры ему было всего 17 лет) быстро занял ключевые должности в Великом совете империи, ответственном за вопросы обороны и "конфиденциальные дела", Суде императорской фамилии и императорской армии. Он зарекомендовал себя вдумчивым, прогрессивным человеком и верным патриотом, воспринимавшим беды Китая как личную боль. Эти качества принц Гун в той или иной степени транслировал и на свое окружение, что характерно для придворного сообщества не только в Цинской империи. Лю Гоуфэй своей жизнью и смертью доказал, что в его случае речь идет о столь же искреннем служении империи.
О Лю Гоуфэе сохранились и некоторые сведения личного характера. Например, подобно многим образованным людям Китая своей эпохи, он писал лирические стихи в типичном стиле классической национальной литературы. Одно из них доступно в русском переводе:
Пионы в императорском саду,
Их, как хрусталь, наполнил лунный свет.
Я в ароматном облаке иду,
И в темноте теряется мой след.
Цветок пиона - один из древнейших символов Китая. Возможно, речь здесь может идти не только о романтических, но и о патриотических мотивах; знатоки китайской литературы смогут ответить точнее. Однако даже не специалисту заметны нотки грусти и обреченности. В годину невзгод своей страны Лю Гоуфэй предчувствовал скорую гибель?
Тем не менее, с юного возраста он был мужем и отцом: известно, что после убийства Лю Гоуфэя его детям было позволено "сохранить его положение при дворе". То есть у нашего героя, 27-летнего на момент гибели, были достаточно подросшие отпрыски, чтобы сгодиться на младшие придворные должности, доступные с детского возраста. Русский путешественник А.В. Верещагин в очень подробных и интересных путевых заметках о Китае отмечал: "Женятся китайцы очень рано. Помню, ко мне приходили частенько в Гирине вечером побеседовать и чаю попить сыновья китайского начальника войск, Чин-Лу, такие славные молодцы, очень симпатичные. Младшему из них было не больше 16-17-ти лет, а между тем он был уже женат и имел двоих детей" (Верещагин А.В. В Китае. СПб., 1903).
Лю Гоуфэй оставил придворную службу и присоединился к армии Цинской империи в разгар второй Опиумной войны, в 1958 г., вскоре после того, как очередное унижение Китая было зафиксировано Тяньцзиньскими трактатами. Было ясно, что вскоре последует новое наступление англо-французов. Патрон Лю Гоуфэя принц Гун в это время переживал период опалы, и молодой придворный примкнул к войскам лучшего имперского генерала Сенгге Ринчена, опытного полевого командующего монгольского происхождения. Возможно принц Гун впоследствии не защитил Лю Гоуфэя от смерти потому, что посчитал это изменой.
Технически такой переход был легко осуществим. Многие сановники в Китае носили почетные воинские звания, например, принц Гун имел титул ду-тонга, т.е. командующего "знаменем" (высшим соединением армии), и был опоясан мечом Белой Радуги, одной из высших воинских реликвий империи. Чин Лю Гоуфэя определяют как "анируи-джанггин", нечто вроде майора, не много, но и не мало.
Войска Цинской империи, современная реконструкция.
Военная мощь империи Цин.
Предоставим слово еще одному российскому исследователю Китая Петеру Дюбелю: "Ничего не может быть презреннее устройства китайской военной силы... В армии богдыхана числится более миллиона воинов. Это может быть и справедливо, но положительно могу уверить всех, что нигде и никогда не существовало войска, при такой многочисленности столь слабого и малоспособного защищать государство и столь совершенно несведущего в воинском искусстве. Я уверен, что всякая европейская держава, если б только решилась вести войну с китайцами, могла бы весьма легко покорить страну сию" (1818 г.).
Существуют достаточно подробные исследования о состоянии военных сил Цинской империи на момент Второй Опиумной войны (1856-60), как современные, так и относящиеся к ХIХ в. Например, весьма богатый материал содержится в "Статистическом описании китайской империи" И. Бичурина (СПб., 1842), а также в англоязычной монографии Иена Хита "Армии Китая в девятнадцатом веке" (2009), тексты которых можно найти здесь: http://samlib.ru/t/temezhnikow_e_a/mb1800-39china.shtml.
Императоров маньчжурской династии Цин, которые сами были для Китая захватчиками и узурпаторами, больше всего волновало, чтобы их вооруженные силы не стали источником военного переворота. Поэтому они сознательно дробили и разобщали их, а командно-административную систему запутывали и усложняли до крайности. Собственно армией могли считаться "восьмизнаменные войска", которые язык не поворачивается назвать элитными в силу их плачевного состояния. То были прямые наследники манчжурских сил вторжения XVII в. "Восьмизнаменные" - от восьми соединений, имевших собственные знамена, отличавшиеся по цвету полотнищ или каймы.
В европейской исторической литературе их часто называют "корпусами". Но привычное нам деление на роты/батальоны/полки/дивизии и т.д. может быть отнесено к цинской армии довольно условно, с организационной структурой там все было довольно сложно. Даже соединения наибольшей готовности, дислоцированные в столичном Пекине и именовавшиеся Авангардными, Фланговыми, Легкими, Огнестрельными войсками и т.п., формировались посредством многоступенчатой системы выделения квот из разных "знамен" и более малых формирований, и всегда были недостаточными по численности и не прошедшими слаживание.
"Восьмизнаменные" комплектовались из воинского сословия, в котором служба передавалась по наследству, отдельно по племенам империи - из маньчжуров, монголов, тунгусов, ханьцев, уйгуров и т.п. С одной стороны - это неплохо, солдаты были детьми и внуками солдат. С другой - в течение нескольких поколений они не воевали с иноземным противником, собирались на смотры и маневры от случая к случаю и привыкли относиться к своей службе как к вторичной обязанности после повседневной хозяйственной или торговой деятельности. Бытовала возможность замещения должностей в военном сословии наемниками или сдачи вступительных экзаменов "безработными людьми со стороны".
"Восьмизнаменные" официально должны были получать жалованье серебром и рисом. По факту получали не все, не всегда и чем-то одним (рисом чаще), также совершенно официально. Каждый закон в Цинской империи имел множество поправок и исключений, оформленных надлежащим юридическим образом, записанных и сданных на хранение в архивы... "Акты уже читают только крысы, мыши, хомяки и насекомые, когда поедают их" (Хун Сюцюань, предводитель восстания тайпинов).
Цинский хомяк работает в имперских архивах ;)
Наряду с привилегированными "восьмизнаменными" в империи Цин существовали также "войска Зеленого знамени", деградировавшие воинские формирования покоренной маньчжурами империи Мин. По сути это была вольнонаемная (за харчи) территориальная милиция, обремененная несением охранной и конвойной службы в провинциях, содержанием и ремонтом дорог, обслуживанием каналов и мостов, проведением общественных работ, постройкой административных сооружений и фортификаций, а также множеством тому подобных не относящихся к военному делу обязанностей.
Регулярного обучения войск не проводилось почти вовсе. Даже "восьмизнаменных" натаскивали под конкретный повод, чтобы они получше смотрелись перед высокопоставленными проверяющими, а потом об этом забывали до следующего подобного случая. Один из первых русских ученых-синологов З.Ф. Леонтьевский, наблюдавший в 1830-х гг. маневры цинских солдат, оставил уничтожающую для их боевой подготовки характеристику: "Китайские стрелки, вооруженные фитильными (!) ружьями со стволом длиной в аршин, были выстроены в глубокие построения и стреляли шеренгами, которые последовательно сменялись. Так себя вели европейские аркебузиры двумя веками ранее". Те немногие навыки, которые получали китайские солдаты, пригодились бы в XVI-XVII вв., но к XIX в. безнадежно устарели.
Новобранцы с холодным оружием и фитильным ружьем (у замыкающего), фотография 1850-х гг. Все очень молоды, воинская обязанность наступала в военном сословии с 15-16 лет.
"Китайское оружие, как правило, было низкого качества, - сообщает военный историк Иен Хит. - Почти каждый западный путешественник или солдат, видевший его, упоминает о его плачевном состоянии, описывая его как тупое, сломанное или ржавое. Кроме того, упорно цепляясь за прошлое с непоколебимым консерватизмом и возвышенной самоуверенностью, армии Императорского Китая были экипированы в стиле, который имел больше общего с военным мышлением XVI века, чем XIX".
Стрелковое оружие в Цинской армии было сплошь фитильным, при чем легкие ружья были слабы, а за стрелком с тяжелым "изделием" приходилось таскаться второму номеру и при стрельбе подставлять под ствол свое надежное плечо.
Китайское огнестрельное оружие сер. XIX в. в руках повстанцев-тайпинов.
Луки, которые находились в большом употреблении, на поверку были гораздо слабее даже средневековых английских long bow. Китайское холодное оружие к XIX в. практически достигло совершенства формы и идеальной балансировки клинков, однако в качестве основного поражающего средства в общевойсковом бою морально устарело. К тому же, несмотря на то, что лучшие цинские бойцы владели мечами и копьями/алебардами виртуозно, средний китайский пехотинец был практически не обучен рукопашному бою и уступал в единоборстве своему европейскому сопернику со штыком.
Артиллерию империи Цин в середине XIX в. русский дипломат и выдающийся ученый-востоковед Е.П. Ковалевский раскритиковал, не жалея уничижительных выражений: "Орудий было до двухсот, но что за орудия! Привезенные на поле пушки увязываются веревками; иные просто к брусьям, положенным плашмя, иные к лафетам, если только можно назвать лафетами эти уродливые одноколки, колеса которых врываются до половины в рыхлую землю, чтобы откат не был очень силен".
Китайское орудие второй Опиумной войны, рисунок европейца-современника.
Маньчжурская и монгольская кавалерия, состоявшая из наследственных всадников-воинов и лучше вооруженная, на общем безрадостном фоне армии смотрелась выгоднее как по подготовке, так и по мотивации. Хороший конский состав предоставляли уйгурские и монгольские пастбища - такие лошадки безупречно служили еще нукерам Чингис-хана!
Конница империи Цин не менялась веками, и была все еще неплоха!
Комсостав Цинской армии также представлял несколько менее обескураживающую картину. Существовало 14 классов офицерских званий с различиями по разноплеменным войскам - ничего особенно сложного, Табель о рангах Российской империи предусматривала столько же градаций, различия военных и гражданских чинов, а в армии - по родам оружия. "Низшие офицерские места замещаются по уложению через перевод и повышение, - отмечал русский современник И. Бичурин. - При помещении рядовых обращается внимание на возраст, здоровье, силу, сметливость и проворство". Многие потомственные офицеры из военного сословия империи были в высшей степени наделены самоотверженным и даже несколько спесивым чувством воинской чести, не позволявшей им опозорить поколения воительных предков. Знаний военного искусства, особенно его передовых современных течений, цинским военачальникам часто не хватало, но личной храбрости у большинства из них было достаточно. Однако чем выше поднималась армейская иерархия, тем очевиднее становились язвы империи. В Высший совет императора, ведавший военными делами, входили гражданские сановники, несведущие в военном деле и высокомерно презиравшие вояк как низшее сословие: "Из доброго железа не делают гвоздей, из благородных людей не делают солдат". На многие командные должности на местах назначались столь же невежественные и легкомысленные люди. Их императоры всегда рассматривали в качестве противовеса усилению военной знати.
С численностью вооруженных сил империи Цин также наблюдались большие проблемы. Страну с населением в десятки миллионов в разгар Опиумных войн прикрывало всего от 250 до 275 тыс. маньчжурских/многонациональных "восьмизнаменных" войск, около/более половины которых дислоцировалось в столичном Пекине. Территориалов "Зеленого знамени" насчитывалось целых 600-650 тыс. чел. Но крайне проблематичным представлялось поднять этих вечно голодных милициантов даже на борьбу с повстанцами-тайпинами, не то что в бой со страшными "иноземными дьяволами" англо-французами. "Собрать даже 10 тысяч войска представляет для китайских начальников задачу большой сложности, однако они охотно доносят, что подняли многократно больше, надеясь на высочайшее благорасположение" (Верещагин А.В.). Не в этой ли тенденции коренятся известия о "десятках тысяч" цинских солдат, которых относительно легко опрокидывали многократно меньшие соединения европейцев в ходе Опиумных войн? Современные военные историки КНР смело корректируют численность защитников империи Цин в этот период в сторону уменьшения до сопоставимых с захватчиками цифр.
Война Сенгге Ринчена.
Генерал Сенгге Ринчен (впереди), цинский командующий времен второй Опиумной войны, потомок Чингис-хана и патологический оптимист. Изображен охотящимся со своими офицерами в разгар боевых действий против повстанцев-тайпинов.
Несколько слов о специфике Опиумных войн. Их основным двигателем были хищнические экономические интересы колониальных империй в Китае, потому боевые действия велись по характерному сценарию. Чтобы смирить гордыню династии Цин, европейцы предпринимали хлесткие агрессивные наступательные кампании и навязывали ей очередной кабальный договор. Бюрократия одряхлевшей азиатской империи долго, трудно собиралась с силами, затем организовывала повод для конфликта - и провоцировала возобновление боев в надежде на реванш. Периодически цинским военачальникам удавалось достичь тактических успехов. Но очевидное техническое и организационное преимущество европейских войск снова решало все по прежнему сценарию: китайская сторона шла на попятный, но окончательно не сдавалась.
Будущий "черный вестник" Лю Гоуфэй служил в отборной маньчжурско-монгольской кавалерии именно во время очередного подобного обострения.
Дипломатическая миссия Великобритании, Франции и США в июне 1859 г. следовала по реке Хай в Пекин, чтобы ратифицировать Тяньцзиньские трактаты, увенчавшие предыдущие успехи их войск. Однако возле перекрывавшей реку в провинции Тяньцзинь систему укреплений Таку (Дагу) их ждал "приятный сюрприз". Форты, которые англо-французы уже однажды брали, были укреплены и вновь заняты 4-тысячным китайскими гарнизонами, а русло реки перегорожено двумя рядами кованых цепей и деревянных заграждений.
Форты Таку (Дагу), рисунок европейца-современника.
Один из самых удачливых генералов империи Цин Сенгге Ринчен, возводивший свой род к самому Чингис-хану, получил от императора Сяньфэна негласный приказ "снова сделать войну" и с энтузиазмом принялся за дело. Дипломатам "иноземных дьяволов" он высокомерно предложил сойти на берег и ехать в Пекин сухим путем. Не исключено, что он рассчитывал захватить их в плен, как позднее поступил со следующей миссией.
Дипломаты благоразумно отказались, а командующий британской Ост-Индской и китайской эскадрой адмирал Джеймс Хоуп получил приказ разблокировать проход по реке силой. Собрав скорее карательные, чем штурмовые силы из 15 небольших британских кораблей и примерно 1,1 тыс. моряков и морских пехотинцев, 25 июня 1859 г. адмирал самонадеянно пошел на прорыв... И был встречен ураганным огнем 60 бронзовых орудий с китайских фортов. Цинские артиллеристы оказались совсем не плохи, когда имели возможность заранее пристреляться на секторам обстрела. В течение нескольких часов английские канонерки отчаянно крушили заграждения на реке - и одна за другой шли на дно или выбрасывались на мель, пораженные меткими выстрелами фортов Таку. Американский пароход Toey-Wan хотел придти на помощь, нарушив свой нейтральный статус - досталось и ему.
Защитники фортов Таку топят английские канонерки, бой в изображении европейского и китайского художников-современников.
Королевская морская пехота попыталась высадиться на берег, чтобы взять укрепления приступом - и застряла в непролазной илистой грязи. Там ее сначала расстроила своими угрожающими маневрами появившаяся на берегу маньчжурская кавалерия (в грязь конница логично не полезла), а затем опрокинули защитники фортов.
К утру 26 июня бой закончился полным поражением и беспорядочным отступлением колонизаторов: были потеряны 6 канонерок, погибли 81 англичанин, 12 французов и 1 американский моряк, ранены были в общей сложности 369 человек. В плен попали более 25 британских морпехов и 1 француз; все впоследствии отпущены китайцами к своим накормленными и получившими медицинскую помощь - но цинские солдаты не всегда бывали так милосердны. Самой чувствительной потерей была гибель или ранение 29 британских офицеров, в т.ч. был ранен адмирал Хоуп. Потери китайской стороны ограничились 32 убитыми и ранеными.
Британский морпех в китайском плену после сражения у фортов Таку в представлении английского художника. На самом деле с ним ничего плохого не случится, но не всем пленным европейцам так повезет.
Командующий Сенгге Ринчен доносил о сражении к императорскому двору, не скрывая намерения развивать успех: "Гордость и тщеславие варваров, уже подвергшихся суровому испытанию, немедленно исчезнут". Дальнейший ход кампании, приведший к печальному итогу для империи Цин, был обусловлен чрезмерной уверенностью в том, что у ее войск началО систематически получаться бить англо-французов.
В сражении 25-26 июня 1859 г. молодой кавалерийский офицер Лю Гоуфэй принял свое боевое крещение. Наверняка война показалась ему совсем не такой, какой мог представить ее рафинированный потомственный придворный, выросший среди вычурных церемоний и благоуханных садов. Но под огнем Лю Гоуфэй не спасовал, проявил себя, был замечен генералом Сенгге Ринченом и стал вхож в его штаб. Обычная история для всех монархий с сильными придворными традициями: стоит появиться в армии вчерашнему царедворцу, как командиры спешат использовать его в своих интересах.
После поражения европейцев у фортов Таку война вошла в новый цикл. Стороны то пытались вести переговоры, то обменивались местными атаками. Англо-французы стремились войти в Пекин и там продиктовать Цинской империи очередную капитуляцию, и для этого обновили свою сухопутную армию в Китае. Почти 13-тысячный британский корпус возглавил испытанный в колониальных войнах бревет (временный) генерал Джеймс Хоуп Грант (не путать с битым адмиралом), грубиян и пьяница, но хороший, толковый командир. Французскими войсками (7 650 чел.) командовал опытнейший пожилой ветеран Шарль (дальше много др. имен) Кузен-Монтабан, начинавший еще на закате Наполеоновских войн на стороне роялистов.
Генерал Грант в любимой походной блузе и генерал Кузен-Монтабан при параде. С автографами.
В свою очередь, Сенгге Ринчен был твердо намерен разгромить "иноземных дьяволов" на их пути к столице и активно собирал для этого войска.
Англо-французы первыми перешли в решающее наступление, 12 августа 1860 г. атаковав главными силами те же укрепления Таку, возле которых потерпели провал год назад. После девятидневной правильной осады, два ключевых форта были взяты "на штыки", несмотря на упорное сопротивление цинских защитников, два других сдались на капитуляцию.
Взятый англо-французами 21 августа 1860 г. главный форт Таку завален телами погибших защитников и их примитивным оружием. Фотография итальянского военного корреспондента Феличе Беато, сопровождавшего английские войска.
Для Сенгге Ринчена это должно было стать "звоночком" о серьезности сил противника. Однако китайский командующий списал поражение на то, что форты Таку на сей раз оборонял не он, а губернатор Хэнфу; этот потомок Чингис-хана вообще отличался непоколебимой верой в свою победу, которая часто застилала ему объективные обстоятельства. Пока же цинское командование успешно использовало для сосредоточения сил возобновление дипломатических переговоров между пекинским двором и англо-французскими силами о глубине наступления одних и отступления других. Долгое время в военно-исторической литературе господствовало представление, что для обороны столицы генерал Сенгге Ринчен мог рассчитывать на почти 50 тыс. солдат. С учетом вышеизложенных тенденций с трудностью мобилизации цинских войск и "оверклеймом" со стороны командования, китайские историки в XXI в. озвучили более скромную численность - 25-30 тыс. Но это все равно больше, чем примерно 20 тыс. англо-французов, которых в решающем сражении к тому же участвовало около половины.
Когда китайско-монгольский военачальник счел, сил достаточно, чтобы дать победное генеральное сражение, он снова гальванизировал начавшую затухать кампанию совершенно в азиатском стиле. 18 сентября в местечке Чжанцзявань массой китайских солдат были окружены и пленены участники очередной дипломатической миссии европейцев - британский дипломат Гарри Смит Паркс, несколько английских и французских офицеров и нижних чинов, военные корреспонденты и взвод индийских легких кавалеристов (соваров) охраны. Пленников жестоко скрутили и доставили в Пекин в императорский Совет по наказаниям. Им предстояло вдоволь вкусить лишений и изощренных издевательств цинских чиновников и охраны. До того момента, как в октябре их освободила победа соотечественников, умерли по крайней мере 11 человек, в основном индийцы. Англо-французскому командованию оставалось только возобновить наступление на Пекин; как считал Сенгге Ринчен - навстречу разгрому. Только чьему?
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.