День в истории. Анархисты на электрическом стуле
Газетное сообщение о казни Сакко и Ванцетти. 1927
23 августа 1927 года по приговору американской юстиции были казнены на электрическом стуле Никола Сакко (1891-1927) и Бартоломео Ванцетти (1888-1927) - выходцы из Италии, рабочие-анархисты, проживавшие в США. Их дело всколыхнуло весь мир, поскольку во множестве стран их считали невиновными в тех преступлениях, в которых они были обвинены (убийстве кассира и двух охранников с целью ограбления). О помиловании просил Альберт Эйнштейн. Дошло до того, что даже папа римский Пий XI, вроде бы до этого не замеченный в симпатиях ни к анархизму, ни к рабочему движению, высказался о необходимости помилования. Губернатор штата был завален миллионами протестующих телеграмм со всего света. Но ничто не затормозило работу американской Фемиды: приговорённые были казнены. Сакко перед казнью воскликнул: «Да здравствует анархия! Прощайте, жена, дети и все мои друзья!». В прощальном письме обоих говорилось: «То, что мы оказались побеждены и должны умереть, не уменьшает нашего чувства признательности и благодарности вам. Друзья и товарищи! Теперь, когда трагедия кончилась, продолжайте быть едины сердцем. Умрут ведь лишь двое. Наш идеал будет жить в вас - наших товарищах и миллионах людей».
В СССР в честь казнённых анархистов назвали карандашную фабрику, а также много улиц в разных городах.
Сакко и Ванцетти, скованные наручниками
Карандаши фабрики имени Сакко и Ванцетти. СССР, 1961 год
Между прочим, Герберт Уэллс (1866-1946), также выступавший в защиту подсудимых, посвятил их делу несколько страниц в романе «Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь». Отрывок оттуда, герой видит кошмарный сон:
«Мне чудилось, что я стою в толпе, со всех сторон меня пихают и толкают коричневые вонючие дикари, которых за это время стало еще больше; я становился на цыпочки и вытягивал шею, стараясь разглядеть, что там происходит. Но мне никак не удавалось протиснуться в первые ряды. А те двое, идущие к месту своей казни, представлялись мне какими-то жалкими, захудалыми, неопытными миссионерами, горе-фанатиками, неведомо как и откуда попавшими на остров. Моя фантазия облекла их в потертые рясы. Сакко казался хмурым, угрюмым и озадаченным, а у Ванцетти было кроткое лицо мечтателя, и взгляд его был устремлен на озарённую солнцем полоску зелени, окаймлявшую вершину плоскогорья. Обоих я видел совершенно отчётливо. Если бы я умел рисовать, то и сейчас мог бы набросать их портреты: они стоят передо мной, как живые...
- Что они сделали? - спрашивал я.
Ответы бывали различные, но смысл их оставался всегда одним и тем же:
- Пришли учить нас, что в ущелье жить нехорошо! Пришли охотиться на священных мегатериев! Пришли уговаривать нас, чтобы мы больше не ели «даров Друга»! Разве можно жить без «даров Друга» [так туземцы называли свои каннибальские трапезы. - А.М.]?
- Возмутительно! - восклицал я, и сердце щемило при мысли, что я разделяю вину дикарей...
- Мы покажем этим миссионерам, как таскаться к нам, мутить наш народ и нарушать наши обычаи! Взгляните на их мерзкую одежду! Взгляните на их бледные лица! Да от них даже запаха не слышно!
Наконец дело доходило до казни, и мне мерещилось, что мы всем скопом кидались на них, разрывали на мелкие кусочки, делили их между собой, и все принимавшие участие в избиении поедали их мясо. «Ешь, - сказал какой-то голос, - раз ты не мог спасти их!» Так искаженно преломлялись в моей фантазии действительные события, принимая чудовищные формы. Толпа увлекала меня на площадку перед храмом богини, где происходило убийство и делёжка, и кусок, который сунули мне, до ужаса напоминал те трепещущие клочья человеческих тел, разорванных снарядами, которые я видел за какую-нибудь минуту до того, как получил ранение. «Ешь, раз ты принимал участие в этом деле!» И это повторялось снова и снова... Однажды ночью я громко закричал: «Я не буду есть! О! Не буду есть!» - и проснулся.
На следующий день у меня было деловое свидание с Грэвзом, и я поделился с ним своими мучительными переживаниями.
- События, подобные этому суду и казни, происходят чуть не каждый день, - сказал он. - В них нет ничего особенно ужасного. По существу говоря, это всё равно что раздавить мышь. Нелепая социальная система хочет себя отстоять и уничтожает своих врагов, хотя они пока ещё очень слабы. Вы мыслите метафорами и образами, которые не столько освещают действительные события, сколько искажают их… В конце концов вы ведь не вполне уверены, что эти люди так-таки ни в чём не повинны. К тому же не всё человечество было против них. Дело несколько раз надолго откладывали; у них были адвокаты и приверженцы. Если жестокость и предрассудки в конце концов одержали верх, то лишь после долгой борьбы. А подумайте о гладиаторах, распятых на дороге в Рим после восстания рабов? Разве у них были защитники? Пойдемте-ка лучше со мною в зоологический сад. Познакомьтесь, Блетсуорси, поближе с историей и природой, и тогда вас не будут так угнетать текущие события».
Герберт Уэллс (1866-1946)