Вполне вероятно, каждый третий испытает тяжелые удары депрессии или потеряет все свои сбережения
Чему и как учит студенчество буржуазная политическая экономия в наше время? Об этом можно составить представление, ознакомившись с учебником американского экономиста Поля Самуэльсона*. Этот учебник не только самый распространенный в США, «бестселлер» американской экономической литературы; он переведен почти на все западноевропейские языки и стал своеобразным учебным эталоном современной вульгарной политической экономии. Автор - один из вдохновителей экономической программы президента Кеннеди; он выступает от лица не одной какой-либо школы, а всей современной буржуазной политэкономии; по его свидетельству, с положениями, включенными в учебник, согласны 90 процентов экономистов «западного мира».
Примечательны уже первые слова, с которыми автор обращается к студентам американских вузов: «Вполне вероятно, что каждый третий из читающих эти строки в какой-то период жизни испытает тяжелые удары депрессии или потеряет все свои сбережения в результате инфляции» (стр. 3 по изд. 1958 года). Как видно, профессор Самуэльсон достаточно опытен и не предпринимает бесплодных попыток обойти острые углы экономической действительности современного капитализма. С подкупающей неискушенных людей прямотою он признает: «Да, капитализм не решил таких острых экономических проблем, как безработица, кризисы, инфляция. Поэтому не решен еще и вопрос о судьбе самого капитализма.
*Paul A. Samuelson, Economics, An Introductory Analysis, New York, London 1948, 1951, 1955, 1958, 1961. Все ссылки в тексте на страницы книги сделаны по 5-му, последнему изданию, 1961 года
Капитализм, - пишет Самуэльсон, - все еще стоит перед судом истории. Каков же будет ее приговор?» Поставив этот кардинальный вопрос, Самуэльсон на протяжении почти 900 страниц весьма живо написанной книги искусно ведет студентов по сложнейшему лабиринту апологетики современного капитализма. Автор, кстати, определяет экономическую теорию как «дисциплину, находящуюся посредине между наукой и искусством» (стр. 8).
По своим приемам Самуэльсон ближе всего стоит к кейнсианству. Однако его книга - это, по существу, «кредо» новой эклектической школы «неоклассического синтеза», вобравшей в себя все, что еще можно «спасти» и использовать из похороненных апологетических концепций, - от Мальтуса и Сэя до Бем-Баверка и Шумпетера. Но раз капитализм так глубоко изъеден пороками, стоит ли тратить силы и средства на поиски путей его спасения?
Самуэльсон, несомненно, понимает, что этот вопрос напрашивается у читателей сразу же, и поэтому с первых страниц стремится его предупредить. Сохранение капитализма необходимо для сохранения «свободы личности»- таков исходный фальшивый тезис учебника. А его заключительный тезис состоит в том, что современный капитализм обладает всем необходимым для «самоочищения» и «самоусовершенствования», для решения всех своих противоречий и проблем, И если они еще не решены сейчас, то, уверяет автор, будут решены в будущем.
По словам Самуэльсона, спасение капитализма - общее дело, общая задача всех классов буржуазного общества, Именно на это намекают приведенные в самом начале книги слова старого английского поэта Джона Донна: «Любая человеческая смерть отрывает кусок от меня самого, ибо я часть человечества; поэтому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по тебе». Капитализм гибнет, Бьет его последний час.
Но напрасно Самуэльсон беспокоится о судьбах человечества - они не связаны с судьбой капитализма, И на вопрос: по ком же звонит колокол? - можно определенно ответить: история хоронит эксплуататорский строй, а заодно с ним и вульгарную буржуазную политэкономию. Кризис капитализма и «неоклассические» апологеты Самуэльсон говорит в своем учебнике о кризисе капитализма как системы (стр. 818). Однако к этому вопросу он подходит издалека, предпосылая ему искаженную, идеалистическую схему экономической истории общества.
Согласно этой схеме, всякое общество решает проблемы что, как и для кого производить - в условиях действия внеисторических «законов» ограниченности ресурсов, роста населения и убывающей производительности. Общественные системы различаются якобы между собой тем, какими методами решаются эти проблемы - «по традиции», с помощью «диктата», посредством «демократического централизованного управления» или путем «голосования ассигнациями на рынке».
При этом полностью игнорируются различия в экономических, производственных отношениях, то есть в способах производства, и весь вопрос сводится к поверхностно и извращенно представленным формам обмена и управления. Такая методология понадобилась для того, чтобы прийти к выводу, что в нынешних условиях могут якобы существовать и существуют не две общественные системы - растущий социализм и отживающий капитализм, - а целых четыре: капитализм, «лейбористский социализм», фашизм и «марксистский коммунизм»; они якобы различаются по формам управления, но имеют одинаковую основу в виде «современной экономики» (характеризуемой применением машин, разделением труда и наличием денег).
Как видим, буржуазные теоретики пытаются подменить объективную категорию исторического способа производства бессодержательным понятием «современная экономика». Они хотят подменить проблему неизбежной смены капитализма социализмом проблемой «выбора наилучших форм управления». Самуэльсон сам разоблачил фальшь подобного подхода, как и следовало ожидать, ибо не смог обнаружить существенных экономических различий между капитализмом, с одной стороны, «лейбористским социализмом» и фашизмом - с другой.
Последний «легче охарактеризовать политически, чем экономически», - жалуется он. Правда, автор учебника признает, что капиталисты, как правило, способствуют приходу фашизма к власти. Что же касается «умеренного лейбористского социализма», который «находится у власти или вблизи нее» четверть века в Англии, Швеции, Норвегии, Дании, Австралии, Новой Зеландии, то он, этот «социализм», привел экономику названных стран к тому, что она «начинает выглядеть все более и более похожей на то, чем стали США после трех десятилетий правления Рузвельта, Трумэна, Эйзенхауэра и Кеннеди» (стр. 822). Буржуазные экономисты в настоящее время весьма внимательно изучают экономику СССР и других стран социализма.
Они предпочитают даже не вспоминать о злобных и невежественных трактатах, в которых по ком же звонит колокол? Столлы современной вульгарной политической экономии вроде небезызвестного фон Мизеса «доказывали» невозможность ведения хозяйства на основе общественной собственности. Однако более или менее трезвая оценка фактических успехов социалистической экономики нисколько не препятствует современным буржуазным экономистам извращать ее существо; к настоящему времени ими создана собственная, буржуазная «политическая экономия социализма», которая успехи социализма объясняет вовсе не его преимуществами перед капитализмом, а «жертвами со стороны населения».
Эта затасканная клеветническая мысль фигурирует и в учебнике Самуэльсона. Наукообразным прикрытием апологетики призвана служить показная «беспристрастность» и «объективность» изложения. «Не существует,- уверяет Самуэльсон, - экономической теории отдельно для республиканцев и демократов, для рабочих и предпринимателей» (стр. 9). Что касается республиканцев и демократов, то буржуазный профессор не грешит против истины; что же касается рабочих и предпринимателей, то Самуэльсон в своем стремлении потрафить буржуазной аудитории проговаривается: оказывается, его учебник «призван обеспечить полезную основу» для таких отнюдь не пролетарских видов деятельности, как предпринимательство, банковское дело, игра на бирже и т.п. (стр. 10).
Полностью классовое лицо автора обнажается там, где он излагает (вернее, извращает) теорию и практику научного социализма; здесь он прибегает к той самой «эмоциональной» (то есть бранной) терминологии, которой в начале книги заклинал своих читателей не пользоваться. Банкротство капиталистической системы производственных отношений в учебнике выдается за банкротство «старого», «нерегулируемого» капитализма; соответственно банкротство всей вульгарной политэкономии - за провал старой, «классической» апологетики. «Критики привыкли рассматривать классические принципы экономической теории как устаревшие.
Видя через окно длинные очереди за пособием и людей, продающих яблоки на углах, они говорят: «К чему толковать о редкости? Или эффективности? Или росте? Или деловой честности? Отбросьте ваши инструменты предложения и спроса, ваши теории рыночного ценообразования… Мы живем в новую эпоху, когда все перевернулось: попытки сберегать убивают инвестирование, смерч войны является благословением, так как дает работу и пищу голодающим безработным» (стр. 374).
Самуэльсон, который прекрасно знает о существовании в его стране многомиллионной армии безработных, а также о миллионах американцев, занятых производством орудий смерти или одетых в военные мундиры, дает ответ, полный лицемерия: «Повсюду в свободном мире правительства и банки показали, что они могут выиграть сражение со спадом… Поскольку мы не бессильны перед болезнью, мы больше не будем мириться с массовой безработицей.
Если это так, то принципы классической теории окажутся вновь применимы - но не потому, что они применимы автоматически, а потому, что наша экономика обеспечила условие достаточного спроса» (стр. 375). Критика «стихийного» капитализма оказывается лишь оболочкой, прикрывающей восхваление «обновленного» государственно-монополистического капитализма. В этом и состоит «великая тайна» теории «неоклассического синтеза».
«Не оглядывайтесь назад!»
Изложение основ современной буржуазной экономической теории в учебнике начинается с «макроэкономики», то есть теории национального дохода и воспроизводства, поскольку, по заявлению автора, только при условии достижения «равновесия» во всей системе в целом имеет смысл рассматривать все прочие экономические принципы и категории. Самуэльсон вслед за Кейнсом отбрасывает основной принцип прежней вульгарной политэкономии - «закон Сэя», согласно которому предложение автоматически порождает спрос, и заменяет его кейнсианскими психологическими «законами», согласно которым капиталистическая система неизменно тяготеет к состоянию «неполной занятости ресурсов», то есть к хронической депрессии.
Кейнс поистине нашел «золотое дно» апологетики, когда предложил противоречия капиталистического воспроизводства объяснять недостатками человеческой психологии. «Экономика неполной занятости» в учебнике рассматривается как особое состояние экономики, при котором перестают действовать «обычные» законы и начинают действовать особые. В период депрессии новые капиталовложения якобы способны породить цепную реакцию, ведущую к умножению дохода. Но кто бросит спасательный круг, кто риск- нет крупными капиталовложениями в условиях отсутствия рынков сбыта?
Все надежды Самуэльсон вслед за Кейнсом возлагает на государство, которое обязано либо непосредственно вкладывать капитал, либо гарантировать прибыльность частных вложений, осуществляя массовые закупки определенной (главным образом военной) продукции. Обусловленная такой политикой инфляция, по расчетам кейнсианцев, даст существенный дополнительный «выигрыш»: реальная зарплата понизится, прибыли возрастут, капиталистам будет выгоднее инвестировать, а не накапливать в банках обесценивающиеся деньги. В этом и состоит «магическая» формула дефицитного финансирования. Как всякая магия, она требует ловкости рук.
Толпа на Уолл-стрит и Брод-стрит после краха 1929
В действительности экономическая политика государства способна лишь в какой-то мере «подтолкнуть» новые капиталовложения, но не способна создать искусственно новую фазу цикла; в период кризиса 1929-1933 годов и последовавшей за ним депрессии ни огромные государственные расходы, ни почти бесплатный кредит не привели к фазе подъема. В послевоенное время огромные усилия правительства США по стимулированию капиталовложений в периоды кризисных спадов (которых было уже четыре) приводили лишь к увеличению инвестиций в военных и связанных с ними отраслях - да и то не всегда; правительство оказалось не в состоянии обеспечить существенного прироста инвестиций в производстве в целом (хотя в непроизводственной сфере капиталовложения возросли).
Поэтому в отличие от Кейнса Самуэльсон в своем учебнике главное внимание уделяет не «борьбе с депрессией», а мерам по ее «предотвращению». Основное условие поддержания равновесия между спросом и предложением - обеспечить такое положение, когда вся «сберегаемая» доля национального дохода используется не на производство предметов потребления, а идет либо на долгосрочные капиталовложения в стране и за границей, либо на непроизводительное потребление.
Важнейшими орудиями воздействия государства на сбережения и инвестиции являются кредитно-денежная система и бюджет. По мнению автора учебника, они служат гарантией «эффективности» государственного «регулирования» экономики. Бесспорно, пользуясь расширившимся кредитом, предприниматели могут продавать и приобретать в долг больше товаров. В США, например, только с 1949 по 1958 год задолженность корпораций возросла с 118 до 236 миллиардов долларов.
Однако продажа в кредит - еще не завершенная реализация; поэтому экспансия кредита не разрешает противоречий реализации, а лишь отодвигает их взрыв и расширяет поле их развития. Кредит способен дополнительно подталкивать конъюнктуру в периоды оживления и подъема, но это вовсе не означает, что самый дешевый кредит в состоянии привести к росту производства в период кризиса и депрессии; следовательно, он не в состоянии служить орудием «регулирования» производства.
Сами руководители Федеральной резервной системы фактически подтвердили этот вывод, обобщив свой многолетний опыт в двух фразах: «С помощью веревки можно тянуть, но нельзя толкать» и «Лошадь можно подвести к воде, но невозможно заставить ее лить». Главный фундамент политики, направленной на поддержание «совокупного спроса» и «высокой занятости», составляет, по мнению Самуэльсона, государственный бюджет.
Государственные расходы США (включая и расходы местных органов власти) возросли с 3 миллиардов долларов в 1913 году до 140 миллиардов в начале 1960-х годов (стр. 177). Имперналистическое государство глубоко запустило руку в национальный доход страны, особенно в доходы трудящихся. В послевоенные годы поступления в государственный бюджет США составляли в среднем 26 процентов стоимости национального продукта страны, в бюджет Англии - 35 процентов, Франции -31 процент, Канады и Западной Германии - 27 процентов, Австралии -25 процентов, Японии - 22 процента, Италии - 20 процентов (стр. 179).
Государственный бюджет, в своей преобладающей части, является гигантским насосом, который посредством налогового пресса перекачивает ежегодно огромные материальные ценности из карманов трудящихся и мелких капиталистов в сейфы финансовой олигархии, из сферы материального производства в сферу непроизводительного потребления (армия, чиновники, паразитическое потребление буржуазии и ее челяди). Немаловажной статьей государственных расходов является выплата процентов по государственному долгу.
В 1959 году государственный долг США составил 290 миллиардов долларов, или 70 процентов национального дохода; выплата процентов достигла 9,2 миллиарда долларов (стр. 401). Самуэльсон утешает налогоплательщиков тем, что проценты не уходят за границу и «тут нет прямой потери товаров и услуг» (стр. 395), но дальше все же вскользь замечает: <Хотя деньги только переходят из одного кармана в другой, брюки могут при этом принадлежать разным лицам» (стр. 397-398 ).
В чьи карманы попадают эти 9,2 миллиарда долларов, видно из того, что почти вся сумма государственных облигаций принадлежит банкам, корпорациям и страховым компаниям. Государственный долг в современном его виде служит орудием уже не расширения, а урезывания «совокупного спроса». Быстро разраставшийся в послевоенный период механизм государственно-монополистического стимулирования спроса хотя и продолжает увеличиваться абсолютно, но по своему удельному весу в экономике уже близок к пределу, и эффективность его воздействия на спрос имеет тенденцию понижаться.
Он окостеневает и, как намокающая шуба, перестает помогать капиталистической экономике держаться на поверхности, угрожает затянуть ее на дно. Самуэльсону остается прибегнуть к заклинаниям. Он призывает население «не затягивать пояса в период депрессии», а капиталистов - не стремиться к росту прибыли любой ценой (стр. 273). С таким же успехом можно призывать тонущего не глотать воду и тигра питаться манной кашей.
Итак, задача сформулирована достаточно четко: «На основе чисто национальной политики мы должны создать состояние высокой занятости, в условиях которой индивидуальные добродетели перестанут быть социальным безумием» (стр. 282). Для ее решения был приведен в действие гигантский механизм «регулирования», за долгие годы глубоко реформировавший экономику. Но каковы результаты? «Удивительно, - пишет Самуэльсон, - что Соединенные Штаты… имеют тенденцию к самому высокому среднему уровню неполной занятости и к наибольшему колебанию этого уровня…» (стр. 286).
В другом месте Самуэльсон меланхолически констатирует: «Неустойчивость вовсе не имеет тенденции к ослаблению». И далее: «Единственное, что мы знаем о нашей судьбе это то, что она должна измениться» (стр. 244). Призрак тридцатых годов бродит по современной Америке, и, очевидно, ощущение, что он стоит где-то за спиной, заставило Самуэльсона привести в качестве совета всем изучающим американскую экономику слова знаменитого бейсболиста: «Никогда не оглядывайся назад, ибо тебя настигают!» (стр. 372).
Три мира капитализма всеобщего благосостояния. Геста Эспинг-Андерсен, 1990
Голый король
«Наперекор стихиям» Самуэльсон призывает своих читателей верить в грядущий капиталистический рай «полной занятости» и все свои концепции стоимости, конкуренции и распределения строит на этой шаткой предпосылке. «Традиционная» буржуазная теория, с помощью которой Самуэльсон собирается «доказать» высокую эффективность эфемерного «обновленного» капитализма, опирается на несколько ничем не доказанных догм и на ряд формально-логических принципов, призванных служить наукообразным оформлением, оболочкой этих догм.
Современная вульгарная буржуазная политэкономия весьма близко напоминает процессию из известной сказки: спереди и сзади идут слуги и придворные в пышных одеждах, а посредине шествует голый король. Действительно, если отбросить все произвольные построения и обратиться к существу исходных догматов, то нетрудно убедиться, что король современной вульгарной политэкономии сегодня так же гол, как и полтораста лет назад.
Сердцевину, ядро апологетики капитализма составляют три догмы, выработанные всей предыдущей историей вульгарной политэкономии: первая - это пресловутая догма Гарнье-Лодерделя о «производительности непроизводительного труда»; согласно ей, богатство производится всяким, кто получает какой-либо доход, - включая монахов и проституток.
Вторая догма, выдвинутая небезызвестным Сэем и в дальнейшем «усовершенствованная», состоит в том, что самостоятельными производителями национального дохода объявляются наряду с людьми и вещи: орудия производства и земля.
Наконец, третья догма гласит, что меновая стоимость товаров определяется в конечном счете их субъективной полезностью для покупателя, степенью доставляемого ими «удовлетворения». В таком неприкрашенном виде эти догмы слишком явно противоречат повседневному опыту масс, слишком прямолинейно отрицают эксплуатацию и защищают паразитизм господствующих классов. Поэтому в современном буржуазном учебнике они окутаны густым туманом псевдонаучных построений и оговорок.
Наукообразной «оправой» основополагающим догмам призваны служить формально-логические «принципы» и «законы»: «закон редкости», «закон убывающей производительности», «принцип предельности». Выхватывая отдельную черту или момент конкретного процесса производства, буржуазные экономисты абсолютизируют их, возводят в ранг «закона» и распространяют на все общественное производство, вне времени и пространства.
Уже сам по себе факт подобной абсолютизации превращает абстрактные, формально-логические принципы в инструмент буржуазной апологетики. Эти принципы выдаются за научные истины, чтобы хоть как-нибудь подкрепить концепцию «вечности» и «всеобщности» экономических проблем, порожденных лишь капиталистической системой. Иногда утверждают, что современные буржуазные экономисты свели свои концепции к чисто количественным построениям, к системе функциональных взаимозависимостей, лишенных качественного содержания.
Учебник Самуэльсона лишний раз подтверждает, насколько такое утверждение ошибочно. Дело в том, что функциональные количественные связи, формулируемые «законами» убывающей производительности, принципом предельности и т.д., в современной буржуазной политэкономии теснейшим образом слиты с центральными апологетическими «аксиомами». Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к разнообразным графикам спроса и предложения, которыми изобилует учебник.
В виде шуточного эпиграфа к одной из глав Самуэльсон приводит слова: «Даже попугая можно сделать ученым политэкономом: все, что он должен знать, это два слова - «спрос» и «предложение» (стр. 60). Графики, помещенные в учебнике, лишь подтверждают, что в этой шутке в какой-то мере выражена суть той концепции, которой придерживается сам автор. Однако никакие графики не могут зачеркнуть тот факт, что в периоды циклического оживления, когда безработица рассасывается, зарплата достигает максимума; а в периоды спада и роста безработицы она имеет тенденцию резко снижаться.
Буржуазное государство, опасаясь политических и экономических потрясений, иногда вынуждено соглашаться на установление минимума зарплаты в ряде отраслей. Эти моменты и пытается использовать Самуэльсон, чтобы «доказать» независимость движения зарплаты от уровня безработицы и наличие обратной зависимости. Но это жалкая попытка. Теория монополии в учебнике строится с явным расчетом отделить понятие крупной корпорации от понятия монополии и финансового контроля.
Для этого используются концепции «монополистической конкуренции» Э. Чемберлина и «несовершенной конкуренции» Дж.Робинсон. Согласно им, монополистом объявляется всякий товаропроизводитель и торговец, который, используя «предпочтение покупателей» или удачное местоположение своего предприятия и т.п., способен повышать цены на свой товар, ограничивая производство.
Такая поверхностная, рыночная «теория» позволяет лицемерно критиковать мнимые монополии, восхваляя одновременно деятельность крупных корпораций. Несовершенная конкуренция, по Самуэльсону, виновата в том, что имеют место «избыточные» мощности, высокие цены, недостаток ряда товаров. Исправить положение призвано якобы государство с помощью антитрестовского законодательства, Однако в самой книге содержится материал, показывающий, каким обманом является «борьба» государства с монополиями.
«Мы теперь не разрешили бы Гери из Стального треста, если бы он был жив, устраивать свои «маленькие обеды», на которые собиралась вся стальная промышленность, чтобы делить рынки и отстаивать цены». Впрочем, теперь, чтобы «максимализировать прибыли», «им не нужно собираться на обед, не нужно переписываться, не нужно даже подмигивать друг другу при встрече на улице». В 1960 году «мораль в деле поддержания цен в этой отрасли оставалась на высоком уровне» даже при недогрузке мощностей на 50 процентов (с.555).
В 1962 году монополии вновь подняли цены на сталь, и «борьба» государства с ними выразилась в том, что президент «осудил» монополии, но тут же заявил, что возросшие на миллиард долларов цены на военную продукцию будут оплачены за счет увеличения военных расходов бюджета (то есть за счет налогоплательщиков). «Наша система, - пишет Самуэльсон, - является смешанной по меньшей мере в двух отношениях: правительство модифицирует частную инициативу; монополистические элементы опосредствуют действие совершенной конкуренции» (стр. 57).
Этой «академической» формулировкой автор учебника пытается прикрыть абсолютное господство государственно-монополистического капитала в США, его гнет над миллионами средних, мелких и мельчайших предприятий. Термин «смешанный» выдает лишь желание автора смешать, свалить в общую кучу гигантские тресты и карликовые мастерские и лавчонки. Вступая в противоречие с собственной концепцией «смешанной» экономики, Самуэльсон признает: «По численности крошечные частнособственнические «индивидуальные владения» являются подавляюще господствующей формой американского бизнеса.
Но с точки зрения суммы активов, политической и экономической мощи, суммы выплачиваемой зарплаты и числа занятых несколько сот «корпорацин-гигантов» занимают господствующие стратегические позиции в современной американской экономике» (стр. 79). Мощь монополий, покоящаяся на концентрации производства и капитала, стократно умножается системой финансового контроля. Вот к какому выводу приходит Самуэльсон, исследуя вопрос о структуре финансового капитала США:
«Небольшая сумма денег на вершине пирамиды может приобрести громадную силу контроля путем простого наслоения в структуре, в результате чего отношение контролируемой суммы к собственной может составить 1 000:1 и даже больше» (стр. 93).
Реклама и действительность
Капиталистическая эксплуатация, господство государственно-монополистического капитализма - вот та реальная основа, на которой осуществляется распределение доходов в современной Америке. Насколько жалкой и искусственной выглядит «теория распределения», выдвигаемая в учебнике! Распределение, по Самуельсону, не что иное, как установление цен на «факторы производства», то есть чисто рыночная категория.
Цена каждого «фактора» определяется его «предельной производительностью». Если отбросить псевдонаучную словесную шелуху, то это означает: из всей чистой продукции заводов «Дженерал моторс» только часть произведена рабочими; другая часть - машинами и зданиями и принадлежит их собственникам - держателям контрольного пакета акций; третья - землей, на которой стоят заводы; четвертая - директорами-предпринимателями.
Подобная концепция настолько абсурдна, что даже Самуэльсон вынужден стыдливо оговориться: «Мы не можем в большинстве случаев показать, сколько реальной продукции порождено каким-либо одним из различных факторов, взятых сами по себе» (стр. 583). Но ведь невозможно показать не только то, сколько «производит» машина «сама по себе», но и то, как она «сама по себе» может вообще производить…
Премудрость, которую предлагается уразуметь, состоит в том, что каждый товар якобы стоит столько, сколько за него платят; цену товаров определяют цены «факторов» производства, а эти последние определяются ценой товаров. И эти замкнутые круги призваны доказывать не тупоумие представителей буржуазной науки, а наличие в капиталистическом обществе «системы равновесия» и «гармонии». Как тут не вспомнить вольтеровского доктора Панглоса, который при любых обстоятельствах повторял: «Все к лучшему в этом лучшем из миров»!
Защищая коренные интересы государственно-монополистического капитализма, Самуэльсон в то же время стремится избегать чересчур одиозных формулировок. Так, он избегает говорить о «революции в доходах», о «рассеивании собственности», о «революции управляющих» и вообще «народном капитализме», «государстве всеобщего благоденствия» упоминает как о весьма отдаленной цели. Он одергивает, например, одного из разносчиков теории «народного капитализма», Слитчера, когда тот в апологетическом рвении утверждает, что «американская экономика стала экономикой для рабочих» (стр. 153). В ряде мест учебника упоминается даже об «обострении классовых антагонизмов» (стр. 162) и даются весьма реалистические картины кровавых расправ капиталистов с профсоюзным движением. Но все это будто бы в прошлом...
Ю. Ольсевич. По ком же звонит колокол? Антинаучные концепции современной буржуазной политической экономии. Коммунист №15, 1962
