160 лет Михаилу Нестерову
31 (19) мая исполнилось 160 лет со дня рождения художника Михаила Нестерова (1862-1942). Главной его картиной, конечно, был и остался отрок Варфоломей, юный Сергий Радонежский. Это произведение, впервые появившееся на публике на выставке художников-передвижников, возмутило их до глубины души отступлением от всех канонов передвижничества. Где обличение жестокой реальности, где трагический реализм, что за нелепая романтизация сусально-пряничной Руси?.. Но ведь и по этой картине, если только всмотреться в неё попристальнее, можно увидеть скорую будущую судьбу того, что воспевал художник. Вот один из этюдов автора к картине:
Михаил Нестеров. Отрок Варфоломей. Этюд. 1889
Константин Паустовский: «Все знают картину Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Для многих этот отрок, этот деревенский пастушок с глубочайшей чистоты синими глазами - белоголовый, худенький, в онучах, - кажется олицетворением стародавней России - её сокровенной тихой красоты, её неярких небес, нежаркого солнца, сияния её неоглядных далей, её пажитей и тихих лесов, её легенд и сказок».
Вот только послушаем, что сам автор писал о своей натуре:
«Оставалось найти голову для отрока, такую же убедительную, как пейзаж. Я всюду приглядывался к детям... И вот однажды, идя по деревне, я заметил девочку лет десяти, стриженную, с большими широко открытыми удивлёнными голубыми глазами, болезненную. Рот у неё был какой-то скорбный, горячечно дышащий. Я замер, как перед видением. Я действительно нашёл то, что грезилось мне: это и был «документ», «подлинник» моих грёз. Ни минуты не думая, я остановил девочку, спросил, где она живёт, и узнал, что она комякинская, что она дочь Марьи, что изба их вторая с краю, что её, девочку, зовут так-то, что она долго болела грудью, что вот недавно встала и идёт туда-то... Я отправился прямо к тётке Марье, изложил ей всё, договорился и о «гонораре», и назавтра, если не будет дождя, назначил первый сеанс. На моё счастье, назавтра день был такой, как мне надобно: серенький, ясный, тёплый, и я, взяв краски, римскую лимонную дощечку, зашёл за моей больнушкой и, устроившись попокойнее, начал работать. Дело пошло ладно. Мне был необходим не столько красочный этюд, как тонкий, точный рисунок с хрупкой, нервной девочки... Её бледное, осунувшееся с голубыми жилками личико было моментами прекрасно. Я совершенно отождествлял это личико с моим будущим отроком Варфоломеем. У моей девочки не только было хорошо её личико, но и ручки, такие худенькие, с нервно сжатыми пальчиками. Таким образом, я нашёл не одно лицо Варфоломея, но и руки его... Жилось мне в те дни хорошо. Я полон был своей картиной».
То есть: художник нашёл «больнушку», чахоточную, хрупкую, «горячечно дышащую» девочку, стоящую на пороге могилы. И именно в этой умирающей «больнушке» увидел воплощение того, что он хотел воспеть. И воспел... Сделал её, как выразился Паустовский, «олицетворением стародавней России».
Михаил Нестеров. Видение отроку Варфоломею. 1889-1890
Настоящее искусство всегда отражает больше и полнее того, что хотел высказать автор. Возможно, то, что запечатлел художник, по-своему и прекрасно, не будем спорить. Да вот беда - оно умирает. И умерло ещё при жизни автора...
Вот что он сам ясно написал об этом вскоре после Октября 1917 года:
«Вся жизнь, думы, чувства, надежды, мечты как бы зачёркнуты, попраны, осквернены. Не стало великой, дорогой нам, родной и понятной России. Она подменена в несколько месяцев. От её умного, даровитого, гордого народа - осталось что-то фантастическое, варварское, грязное и низкое… Всё провалилось в тартарары. Не стало Пушкиных, нет больше Достоевских и Толстых - одна чёрная дыра, и из неё валят смрадные испарения «товарищей» - солдат, рабочих и всяческих душегубов и грабителей. [...] Теперь около Кремлёвской стены, как народ говорит, «под забором», похоронены «жертвы третьей великой революции», те бедняги, которых втянули в злое, братоубийственное дело. Крестов на могилах нет, со стен болтаются красные тряпки - «символы и эмблемы великой революции»... Наш район тоже был обстрелян. День и ночь мы жили под выстрелами.… На людей охотились, как на зайцев, это мы наблюдали из окон. Но, так или иначе, но нас пока Бог миловал. Но мы «буржуи» всё же и по сей день под угрозой, и… ждём своего часа».
А главную картину Нестерова публика после революции воспринимала примерно так:
Виктор Дени (1893-1946). «По картине Нестерова. Видение отроку Варфоломею». Журнал «Бич». 1917
Причём, хоть рисовал и будущий известный советский художник, но рисунок взят из антибольшевистского журнала, скорее либерального по направлению. Таковы были настроения даже либеральной публики...
А Нестерову, несмотря на его отношение к революции, предстояло ещё добрую четверть века творить после неё. Кого он воспевал теперь? Ну, сами понимаете, кого... Вот, например, этот портрет 1921-1922 годов, называется «Мыслитель».
Узнали? Да, разумеется, это он, тот самый философ Иван Ильин, скорый пассажир «философского парохода», ныне один из официально почитаемых российских мыслителей. Который даже в 1948 году продолжал упрямо отстаивать историческую правоту фашизма и национал-социализма.
Хотя были у Нестерова и другие работы, в которых можно усмотреть и некоторое приятие хоть чего-то из новой советской реальности. Например, вот этот портрет скульптора Веры Мухиной, создательницы «Рабочего и Колхозницы». Он изобразил Веру Игнатьевну во время работы над статуей бога северного ветра Борея, посвящённой челюскинцам.
Михаил Нестеров. Портрет скульптора В.И. Мухиной. 1940.
Нестеров писал о своей модели: «Я её помучил: так повернул, этак: а ну, поработайте-ка! Чем вы работаете?
- Чем придётся: пальцем, стекой.
Как принялась над глиной орудовать - вся переменилась.
- Э! - думаю. - Так вот ты какая! Так и нападает на глину: там ударит, здесь ущипнет, тут поколотит. Лицо горит. Не попадайся под руку: зашибёт! Такой-то ты мне и нужна. Вот так и буду писать».
Да, это уже не та «горячечно дышащая» на ладан «больнушка» 1889 года! Это Россия другая, новая, полная творческих сил и энергии... И родилась она в те самые смутные дни 1917 года, которые Михаил Васильевич от души проклинал...
Михаил Нестеров. Отрок Варфоломей. Этюд. 1889
Константин Паустовский: «Все знают картину Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Для многих этот отрок, этот деревенский пастушок с глубочайшей чистоты синими глазами - белоголовый, худенький, в онучах, - кажется олицетворением стародавней России - её сокровенной тихой красоты, её неярких небес, нежаркого солнца, сияния её неоглядных далей, её пажитей и тихих лесов, её легенд и сказок».
Вот только послушаем, что сам автор писал о своей натуре:
«Оставалось найти голову для отрока, такую же убедительную, как пейзаж. Я всюду приглядывался к детям... И вот однажды, идя по деревне, я заметил девочку лет десяти, стриженную, с большими широко открытыми удивлёнными голубыми глазами, болезненную. Рот у неё был какой-то скорбный, горячечно дышащий. Я замер, как перед видением. Я действительно нашёл то, что грезилось мне: это и был «документ», «подлинник» моих грёз. Ни минуты не думая, я остановил девочку, спросил, где она живёт, и узнал, что она комякинская, что она дочь Марьи, что изба их вторая с краю, что её, девочку, зовут так-то, что она долго болела грудью, что вот недавно встала и идёт туда-то... Я отправился прямо к тётке Марье, изложил ей всё, договорился и о «гонораре», и назавтра, если не будет дождя, назначил первый сеанс. На моё счастье, назавтра день был такой, как мне надобно: серенький, ясный, тёплый, и я, взяв краски, римскую лимонную дощечку, зашёл за моей больнушкой и, устроившись попокойнее, начал работать. Дело пошло ладно. Мне был необходим не столько красочный этюд, как тонкий, точный рисунок с хрупкой, нервной девочки... Её бледное, осунувшееся с голубыми жилками личико было моментами прекрасно. Я совершенно отождествлял это личико с моим будущим отроком Варфоломеем. У моей девочки не только было хорошо её личико, но и ручки, такие худенькие, с нервно сжатыми пальчиками. Таким образом, я нашёл не одно лицо Варфоломея, но и руки его... Жилось мне в те дни хорошо. Я полон был своей картиной».
То есть: художник нашёл «больнушку», чахоточную, хрупкую, «горячечно дышащую» девочку, стоящую на пороге могилы. И именно в этой умирающей «больнушке» увидел воплощение того, что он хотел воспеть. И воспел... Сделал её, как выразился Паустовский, «олицетворением стародавней России».
Михаил Нестеров. Видение отроку Варфоломею. 1889-1890
Настоящее искусство всегда отражает больше и полнее того, что хотел высказать автор. Возможно, то, что запечатлел художник, по-своему и прекрасно, не будем спорить. Да вот беда - оно умирает. И умерло ещё при жизни автора...
Вот что он сам ясно написал об этом вскоре после Октября 1917 года:
«Вся жизнь, думы, чувства, надежды, мечты как бы зачёркнуты, попраны, осквернены. Не стало великой, дорогой нам, родной и понятной России. Она подменена в несколько месяцев. От её умного, даровитого, гордого народа - осталось что-то фантастическое, варварское, грязное и низкое… Всё провалилось в тартарары. Не стало Пушкиных, нет больше Достоевских и Толстых - одна чёрная дыра, и из неё валят смрадные испарения «товарищей» - солдат, рабочих и всяческих душегубов и грабителей. [...] Теперь около Кремлёвской стены, как народ говорит, «под забором», похоронены «жертвы третьей великой революции», те бедняги, которых втянули в злое, братоубийственное дело. Крестов на могилах нет, со стен болтаются красные тряпки - «символы и эмблемы великой революции»... Наш район тоже был обстрелян. День и ночь мы жили под выстрелами.… На людей охотились, как на зайцев, это мы наблюдали из окон. Но, так или иначе, но нас пока Бог миловал. Но мы «буржуи» всё же и по сей день под угрозой, и… ждём своего часа».
А главную картину Нестерова публика после революции воспринимала примерно так:
Виктор Дени (1893-1946). «По картине Нестерова. Видение отроку Варфоломею». Журнал «Бич». 1917
Причём, хоть рисовал и будущий известный советский художник, но рисунок взят из антибольшевистского журнала, скорее либерального по направлению. Таковы были настроения даже либеральной публики...
А Нестерову, несмотря на его отношение к революции, предстояло ещё добрую четверть века творить после неё. Кого он воспевал теперь? Ну, сами понимаете, кого... Вот, например, этот портрет 1921-1922 годов, называется «Мыслитель».
Узнали? Да, разумеется, это он, тот самый философ Иван Ильин, скорый пассажир «философского парохода», ныне один из официально почитаемых российских мыслителей. Который даже в 1948 году продолжал упрямо отстаивать историческую правоту фашизма и национал-социализма.
Хотя были у Нестерова и другие работы, в которых можно усмотреть и некоторое приятие хоть чего-то из новой советской реальности. Например, вот этот портрет скульптора Веры Мухиной, создательницы «Рабочего и Колхозницы». Он изобразил Веру Игнатьевну во время работы над статуей бога северного ветра Борея, посвящённой челюскинцам.
Михаил Нестеров. Портрет скульптора В.И. Мухиной. 1940.
Нестеров писал о своей модели: «Я её помучил: так повернул, этак: а ну, поработайте-ка! Чем вы работаете?
- Чем придётся: пальцем, стекой.
Как принялась над глиной орудовать - вся переменилась.
- Э! - думаю. - Так вот ты какая! Так и нападает на глину: там ударит, здесь ущипнет, тут поколотит. Лицо горит. Не попадайся под руку: зашибёт! Такой-то ты мне и нужна. Вот так и буду писать».
Да, это уже не та «горячечно дышащая» на ладан «больнушка» 1889 года! Это Россия другая, новая, полная творческих сил и энергии... И родилась она в те самые смутные дни 1917 года, которые Михаил Васильевич от души проклинал...