Горький. "Лицо его часто меняется"
А. М. Горький
28 (16) марта - день рождения Алексея Максимовича Горького (1868-1936). В позднесоветский период было принято рисовать писателя исключительно в восторженных тонах, начисто забывая его абсолютно контрреволюционную позицию в дни Октября, с его "Несвоевременными мыслями", да и другие столь же знаковые антиреволюционные поступки позднее. Между тем были моменты, когда Горький балансировал на границе белых и красных, из эмиграции настолько резко критикуя последних, что те уже готовы были его окончательно перевести в разряд врагов РСФСР. Что подтверждает, например, такой характерный рисунок:
«Остерегись, Максим! Гляди, как бы и тебя не пришлось зачеркнуть!» Карикатура на М. Горького после его выступления в защиту эсеров («Рабочий». 1922 г.).
В том же духе, хотя и менее резкий, рисунок Мина из сатирического журнала "Красный перец" за 1 июля 1923 года.
"Чичас - блондин, чичас - брунет.
- Тов. редактор, вы просили сделать для газеты портрет Максима Горького. Так это очень трудно. У него лицо часто меняется."
Помню, как ещё в доперестроечное время, когда я раскрыл советскую энциклопедию 20-х годов, меня поразила характеристика Горького как "писателя-попутчика" революции... Ведь тогда Горького принято было характеризовать почти только в одних хвалебных тонах и превосходных степенях.
Борис Ефимов. Дружеские шаржи на А. М. Горького, 1928 и 1932 годов. Эти шаржи несли в себе уже только добродушный юмор, позволяя лишь безобидное подтрунивание над маститым мэтром советской литературы
Л. Д. Троцкий сразу после смерти писателя в 1936 году посвятил ему некролог, который более взвешенно и с меньшей степенью лакировки освещал его противоречивую позицию. Привожу выдержку из него:
"...Глубже всего в этом необыкновенном самоучке сидело преклонение пред культурой: первое, запоздалое приобщение к ней как бы обожгло его на всю жизнь. Горькому не хватало ни подлинной школы мысли, ни исторической интуиции, чтоб установить между собой и культурой должную дистанцию и тем завоевать для себя необходимую свободу критической оценки. В его отношении к культуре всегда оставалось немало фетишизма и идолопоклонства.
Иосиф Серебряный. На V (Лондонском) съезде РСДРП в 1907 году. 1947. На картине молодой Ворошилов внимательно слушает разговор В. И. Ленина, И. В. Сталина и Максима Горького
К войне Горький подошел прежде всего с чувством страха за культурные ценности человечества. Он был не столько интернационалистом, сколько культурным космополитом, правда, русским до мозга костей. До революционного взгляда на войну он не поднялся, как и до диалектического взгляда на культуру. Но всё же он был многими головами выше патриотической интеллигентской братии.
Революцию 1917 года Горький встретил с тревогой, почти как директор музея культуры: "разнузданные" солдаты и "неработающие" рабочие внушали ему прямой ужас. Бурное и хаотическое восстание в июльские дни вызвало в нем только отвращение. Он снова сошёлся с левым крылом интеллигенции, которое соглашалось на революцию, но без беспорядка. Октябрьский переворот он встретил, в качестве прямого врага, правда, страдательного, а не активного.
Горькому очень трудно было примириться с фактом победоносного переворота: в стране царила разруха, интеллигенция голодала и подвергалась гонениям, культура была или казалась в опасности. В те первые годы он выступал преимущественно, как посредник между советской властью и старой интеллигенцией, как ходатай за неё перед революцией. Ленин, ценивший и любивший Горького, очень опасался, что тот станет жертвой своих связей и своих слабостей, и добился, в конце концов, его добровольного выезда заграницу.
Дмитрий Налбандян. Ленин в гостях у Горького 20 октября 1920 года слушает Аппассионату. 1956
С советским режимом Горький примирился лишь после того, как прекратился "беспорядок", и началось экономическое и культурное восхождение. Он горячо оценил гигантское движение народных масс к просвещению и, в благодарность за это, задним числом благословил Октябрьский переворот.
Последний период его жизни был несомненным периодом заката. Но и этот закат входит закономерной частью в его жизненную орбиту. Дидактизм его натуры получил теперь широкий простор. Горький неутомимо учил молодых писателей, даже школьников, учил не всегда тому, чему следует, но с искренней настойчивостью и душевной щедростью, которые с избытком искупали его слишком вместительную дружбу с бюрократией. И в этой дружбе, наряду с человеческими, слишком человеческими чертами, жила и преобладала всё та же забота о технике, науке, искусстве: "просвещённый абсолютизм" хорошо уживается со служением "культуре". Горький верил, что без бюрократии не было бы ни тракторов, ни пятилетних планов, ни, главное, типографских машин и запасов бумаги. Заодно он уж прощал бюрократии плохое качество бумаги, и даже нестерпимо византийский характер той литературы, которая именовалась "пролетарской".
Анатолий Яр-Кравченко. А.М. Горький читает И.В. Сталину, В.М. Молотову и К.Е. Ворошилову свою сказку «Девушка и смерть» 11 октября 1931 года. 1949
Белая эмиграция, в большинстве своём, относится к Горькому с ненавистью и третирует его не иначе, как "изменника". Чему собственно изменил Горький, остаётся неясным; надо, всё же, думать идеалам частной собственности. Ненависть к Горькому "бывших людей" бельэтажа - законная и вместе почётная дань этому большому человеку.
В советской печати едва остывшую фигуру Горького стремятся завалить горами неумеренных и фальшивых восхвалений. Его иначе не именуют, как "гением", и даже "величайшим гением". Горький наверняка поморщился бы от такого рода преувеличений. Но печать бюрократической посредственности имеет свои критерии: если Сталин с Кагановичем и Микояном возведены заживо в гении, то, разумеется, Максиму Горькому никак нельзя отказать в этом эпитете после смерти.
Александр Герасимов. И.В. Сталин и А.М. Горький на прогулке. 1948
На самом деле Горький войдёт в книгу русской литературы, как непререкаемо ясный и убедительный пример огромного литературного таланта, которого не коснулось, однако, дуновение гениальности.
Незачем говорить, что покойного писателя изображают сейчас в Москве непреклонным революционером и твердокаменным большевиком. Всё это бюрократические враки! К большевизму Горький близко подошёл около 1905 года, вместе с целым слоем демократических попутчиков. Вместе с ними он отошёл от большевиков, не теряя, однако, личных и дружественных связей с ними... Его вражда к большевикам в период Октябрьской революции и гражданской войны, как и его сближение с термидорианской бюрократией, слишком ясно показывают, что Горький никогда не был революционером. Но он был сателлитом революции, связанным с нею непреодолимым законом тяготения и всю свою жизнь вокруг неё вращавшимся. Как все сателлиты, он проходил разные "фазы": солнце революции освещало иногда его лицо, иногда спину. Но во всех своих фазах Горький оставался верен себе, своей собственной, очень богатой, простой и вместе сложной натуре. Мы провожаем его без нот интимности и без преувеличенных похвал, но с уважением и благодарностью: этот большой писатель и большой человек навсегда вошёл в историю народа, прокладывающего новые исторические пути."
П. Котов. М. Горький на Днепрогэсе. 1951