отголоски ммкф: "Импорт-экспорт" Зайделя
Операции взаимно снимают друг друга. Украина и Австрия - единое, гомогенное пространство. Хочется взять эпиграф из Гегеля: «Равное самому себе раздваивается».
Украинская медсестра, уезжающая в Австрию, и австрийский охранник, попавший на Украину да там и оставшийся, - двойники. Оба одинаково неприкаянны на родинах, у каждого своя «моральная» устойчивость, хотя «мораль» - это неуместно громко для этого фильма. Камера равно нейтрально взирает и на медсестер в роддоме, и на девушек, возможно, бывших медсестер, трудящихся в порно-чате, жопой вверх перед веб-камерой. Никакой порнографии. Наоборот, есть трогательная сцена, в которой героиня, не способная к языкам, под руководством старшей подруги пытается освоить профессиональный минимум по-немецки, искренне хихикая над звучанием их п… и х... За отсутствием способностей ей придется отправиться в Австрию в уборщицы. Сначала чистить специальной щеткой зубы чучелу лисы в загородном поместье, потом скатиться до мытья полов и выноса горшков в приюте для престарелых.
Приют - чистенький. Но в невозмутимых фронтальных планах кровати с лежачими показаны также симметрично, как и отсеки в сортире, которые чистят другие уборщицы. В фильме очень много уборщиц, не выше мытья сортиров по рангу. Для них есть инструктаж по уборке, на курсах по трудоустройству на примере уборщицы проигрывается гипотетическое собеседование. Сплошной underemployment, уборщицы и охранники. Второй герой, охранник, оставшись без работы, сидит на тех же курсах. Потом идет работать к отчиму, который возит в бывшие соцстраны какую-то чушь - автоматы с разноцветными леденцами. Вот такой пролетариат.
В приюте героине отказано в "участии в участии и эмпатии": австрийская медсестра грубо напоминает, что мокрые памперсы менять есть дипломированный персонал, а ее дело - полы мыть, не прикасаясь к больным. Казалось бы, кто позарится на возню с памперсами и причесывание полоумных. Но это индустрия сочувствия и заботы о других (см. Пину Бауш), в которую не всех допускают, И так вроде бы и ждешь тут эксплуатации славянской душевности в пику австрийскому прагматическому бездушию. А нет, медсестры и медбратья не то, чтобы жестоки, скорее строги по необходимости. Героиня же незаметно обходит запреты, интегрируется, своим душевным здоровьем дает отпор австрийским неврозам.
От ладной славянки все ждут, что она выскочит за умирающего старика, чтобы получить австрийское гражданство, а она только танцует с инфарктником под свою любимую «Сердце, тебе не хочется покоя…». Так же, как от мальчика ждут, что на Украине он счастливо пойдет по блядям вместе с отчимом, а он сбегает из ужгородской гостиницы и подается в разнорабочие на привокзальный рынок. Оба героя мягко огибают стереотипы поведения. В конце он движется по заснеженной дороге вглубь Украины. Она, в некотором роде обретя приют в приюте, весело болтает с товарками, сидя за одним столом.
Вопрос не в контрасте: якобы, с одной стороны, юные женские тела (Украина), с другой - старые и немощные обеих полов (Австрия). Не контраст, запараллеленный абсурд. Псевдо-порнографическая сцена с отчимом, добродушно муштрующим приветливую проститутку, сажая ее на поводок (совершенно беззлобно, ну мудак просто), с одной стороны. И костюмированная вечеринка в приюте, с бумажными гирляндами, дурацкими колпачками на умирающих и танцами персонала в накладных носах под оперетку, с другой.
Импорт- экспорт, полный взаимозачет. Видимо, поэтому последняя строчка в балансе - смерть, слово, навязчиво повторяемое в финале безумной старуха в темной палате. Но и само слово какое-то совершенно здесь обессмысленное, старческий лепет, а фильм, при подчеркнутой бесстрастности и нефорсированности акцентов и моралей, очень нежный местами.
Украинская медсестра, уезжающая в Австрию, и австрийский охранник, попавший на Украину да там и оставшийся, - двойники. Оба одинаково неприкаянны на родинах, у каждого своя «моральная» устойчивость, хотя «мораль» - это неуместно громко для этого фильма. Камера равно нейтрально взирает и на медсестер в роддоме, и на девушек, возможно, бывших медсестер, трудящихся в порно-чате, жопой вверх перед веб-камерой. Никакой порнографии. Наоборот, есть трогательная сцена, в которой героиня, не способная к языкам, под руководством старшей подруги пытается освоить профессиональный минимум по-немецки, искренне хихикая над звучанием их п… и х... За отсутствием способностей ей придется отправиться в Австрию в уборщицы. Сначала чистить специальной щеткой зубы чучелу лисы в загородном поместье, потом скатиться до мытья полов и выноса горшков в приюте для престарелых.
Приют - чистенький. Но в невозмутимых фронтальных планах кровати с лежачими показаны также симметрично, как и отсеки в сортире, которые чистят другие уборщицы. В фильме очень много уборщиц, не выше мытья сортиров по рангу. Для них есть инструктаж по уборке, на курсах по трудоустройству на примере уборщицы проигрывается гипотетическое собеседование. Сплошной underemployment, уборщицы и охранники. Второй герой, охранник, оставшись без работы, сидит на тех же курсах. Потом идет работать к отчиму, который возит в бывшие соцстраны какую-то чушь - автоматы с разноцветными леденцами. Вот такой пролетариат.
В приюте героине отказано в "участии в участии и эмпатии": австрийская медсестра грубо напоминает, что мокрые памперсы менять есть дипломированный персонал, а ее дело - полы мыть, не прикасаясь к больным. Казалось бы, кто позарится на возню с памперсами и причесывание полоумных. Но это индустрия сочувствия и заботы о других (см. Пину Бауш), в которую не всех допускают, И так вроде бы и ждешь тут эксплуатации славянской душевности в пику австрийскому прагматическому бездушию. А нет, медсестры и медбратья не то, чтобы жестоки, скорее строги по необходимости. Героиня же незаметно обходит запреты, интегрируется, своим душевным здоровьем дает отпор австрийским неврозам.
От ладной славянки все ждут, что она выскочит за умирающего старика, чтобы получить австрийское гражданство, а она только танцует с инфарктником под свою любимую «Сердце, тебе не хочется покоя…». Так же, как от мальчика ждут, что на Украине он счастливо пойдет по блядям вместе с отчимом, а он сбегает из ужгородской гостиницы и подается в разнорабочие на привокзальный рынок. Оба героя мягко огибают стереотипы поведения. В конце он движется по заснеженной дороге вглубь Украины. Она, в некотором роде обретя приют в приюте, весело болтает с товарками, сидя за одним столом.
Вопрос не в контрасте: якобы, с одной стороны, юные женские тела (Украина), с другой - старые и немощные обеих полов (Австрия). Не контраст, запараллеленный абсурд. Псевдо-порнографическая сцена с отчимом, добродушно муштрующим приветливую проститутку, сажая ее на поводок (совершенно беззлобно, ну мудак просто), с одной стороны. И костюмированная вечеринка в приюте, с бумажными гирляндами, дурацкими колпачками на умирающих и танцами персонала в накладных носах под оперетку, с другой.
Импорт- экспорт, полный взаимозачет. Видимо, поэтому последняя строчка в балансе - смерть, слово, навязчиво повторяемое в финале безумной старуха в темной палате. Но и само слово какое-то совершенно здесь обессмысленное, старческий лепет, а фильм, при подчеркнутой бесстрастности и нефорсированности акцентов и моралей, очень нежный местами.