(no subject)
Странные ощущения от «Края земли» Жанти.
Вроде бы должно было очень вставить, ан нет.
И даже очень простой спектакль Брука «Сизве Бангзи умер» ретроактивно стал нравиться гораздо больше.
Жанти - гениальный сценограф, но всю бы эту сумасшедшую фантазию да приложить к какому-нибудь смыслу.
То есть там, конечно, есть смысл. Но какой-то сентиментальный и мелкий. Когда-то сознательно не пошла на «Проделки Зигмунда», потому что, слава богу, для меня психоанализ не это. Не змея, выползающая из штанов у гигантской мужской куклы при виде гигантской толстоногой женской куклы (есть сцена с марионетками в «Крае земли»).
Смыслом, видимо, может все-таки быть какой-то внешний текст. Хотя бы в форме отсылке к, необязательно даже произносимый. Мысль почерпнута из «Рапсодии для театра» Бадью, где он включает текст как референт театрального зрелища обязательным, sine qua non, элементом своего определения театра. Все очень просто, как оно и бывает у Бадью: театр - это когда, 1) люди собрались в специально отведенном месте; 2) когда физически присутствуют актеры; 3) когда есть текст-референт.
Условие текста исключает пантомиму и танец. К пантомиме равнодушна я, для настоящего танца у Жанти танцевальный движения актеров слишком незатейливы.
По аналогии вспоминается уилсоновская «Соната призраков» несколько лет назад на театральной олимпиаде. Спектакль был, как положено, длинный и на шведском, который мне, несмотря на способность понимания, хотя бы поверхностного, множества языков, было никак не зацепить. Не помню, что было с титрами, то ли их не было, то ли я сидела на первом ряду. Стридберга заранее перечесть я не удосужилась. Но все равно наличие текста как референта ощущалось гарантией смысла. Пусть даже отложенного.
Он, кстати, так и остался отложенным и остался, поскольку «Сонату призраков» с тех пор я так и не перечитала. Но спектакль вспоминаю с удовольствием.
Вроде бы должно было очень вставить, ан нет.
И даже очень простой спектакль Брука «Сизве Бангзи умер» ретроактивно стал нравиться гораздо больше.
Жанти - гениальный сценограф, но всю бы эту сумасшедшую фантазию да приложить к какому-нибудь смыслу.
То есть там, конечно, есть смысл. Но какой-то сентиментальный и мелкий. Когда-то сознательно не пошла на «Проделки Зигмунда», потому что, слава богу, для меня психоанализ не это. Не змея, выползающая из штанов у гигантской мужской куклы при виде гигантской толстоногой женской куклы (есть сцена с марионетками в «Крае земли»).
Смыслом, видимо, может все-таки быть какой-то внешний текст. Хотя бы в форме отсылке к, необязательно даже произносимый. Мысль почерпнута из «Рапсодии для театра» Бадью, где он включает текст как референт театрального зрелища обязательным, sine qua non, элементом своего определения театра. Все очень просто, как оно и бывает у Бадью: театр - это когда, 1) люди собрались в специально отведенном месте; 2) когда физически присутствуют актеры; 3) когда есть текст-референт.
Условие текста исключает пантомиму и танец. К пантомиме равнодушна я, для настоящего танца у Жанти танцевальный движения актеров слишком незатейливы.
По аналогии вспоминается уилсоновская «Соната призраков» несколько лет назад на театральной олимпиаде. Спектакль был, как положено, длинный и на шведском, который мне, несмотря на способность понимания, хотя бы поверхностного, множества языков, было никак не зацепить. Не помню, что было с титрами, то ли их не было, то ли я сидела на первом ряду. Стридберга заранее перечесть я не удосужилась. Но все равно наличие текста как референта ощущалось гарантией смысла. Пусть даже отложенного.
Он, кстати, так и остался отложенным и остался, поскольку «Сонату призраков» с тех пор я так и не перечитала. Но спектакль вспоминаю с удовольствием.