П. Петухов. Евразийство и вокруг него (продолжение)
Поверхностным является представление о Евразии как о чём-то промежуточным «между Европой и Азией» или их «синтезе» (не станем тут обсуждать такой «лингвистический» вопрос, как соотношение понятий «евразийский» и «евроазиатский», которые синонимами явно не являются). Хотя бы потому, что если «Европа» - это название вполне конкретной цивилизации, географически занимающей западный «полуостров» евразийского материка, объединённой когда-то римским наследием, латынью как языком культуры и католической верой, то «Азия» представляет собой условное наименование совокупности совершенно разных цивилизаций.
По сути, «Азия» - это всё, что находится на евразийском материке и при этом не является «Европой». Ведь что общего, например, у Японии с Ираном? Ни природа, ни особенности хозяйства, ни расовый тип жителей, ни язык, ни религия - ничего их не объединяет. С Европой у каждой из этих стран общего больше, чем между собой. Тем не менее, и тех и других относят к «Азии», что можно считать одним из проявлений европоцентризма: мол, «все они там одинаковы»…
Так называемая «Азия» - это совокупность нескольких самостоятельных цивилизаций, среди которых можно назвать китайскую (или дальневосточную, куда мы включаем также Корею и Японию), индийскую (южноазиатскую) и исламскую (ближневосточную). Менее выражена индокитайская цивилизация, которая лишь формировалась к моменту европейских колониальных захватов и не успела достичь полной самостоятельности.
Каждая из этих цивилизаций имеет своё «месторазвитие» (евразийский термин, введённый П.Н. Савицким), то есть природный ландшафт, на базе которого развивается свой особый тип экономики, свой узнаваемый стиль в культуре (архитектура, одежда, музыка, литература и т.д.) и свою религиозную основу. Месторазвитие или большое пространство - это, собственно, та территория, на которой формируется суперэтнос, который, в свою очередь, создаёт цивилизацию как совокупность материальных и духовных ценностей.
Вспомним сталинское определение нации: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». Определение это вполне можно применить и к цивилизации, где действительно существует общность территории, экономической жизни и культуры. Нет, правда, общности языка, ведь каждая цивилизация состоит из разных народов, говорящих на подчас совершенно не родственных языках, принадлежащих к разным семьям и группам. Но, как правило, в каждой цивилизации присутствует «сакральный» язык, связанный с господствующей религией: латынь в Европе, арабский в мусульманском мире, санскрит в Индии.
Цивилизация выбирает - путём проб и ошибок, через столкновения различных «проектов» - подходящую для себя идеологическую основу, то есть религию, которая является её «маркером». В первую очередь по религии в традиционном обществе отличали «своих» от чужих». В современном обществе роль религии слабеет, но свою роль «маркера идентичности» она сохраняет: можно сколько угодно обывательски иронизировать по поводу «православных атеистов» (каковых сейчас в России едва ли не большинство), но в этом и проявляется глубинное интуитивное понимание роли религии как основы данной цивилизации, причём независимо от личной веры или неверия в Бога отдельного индивидуума.
Китай в раннем средневековье (а этот период - вторая половина первого тысячелетия нашей эры - ключевой для формирования мировых цивилизаций) выбрал махаянистский буддизм, синтезировав его с исконными даосизмом и конфуцианством. Характерно, что именно в это время, в эпоху династии Тан (VII-IX века) традиционно закрытый Китай на время «открылся» для внешних влияний. Вслед за ним пошли другие восточноазиатские страны, принадлежащие к этой же цивилизации - Корея и Япония, где буддизм и конфуцианство соединяются, соответственно, с местным вариантом шаманизма и синтоизмом.
Индия тогда же выбрала индуизм как реформированный вариант древнего брахманизма, который вытеснил с Индостана буддизм. Правда, эта религия, сохранившая архаические черты, оказалась относительно слабым противовесом прозелитическим религиям, что привело к тому, что Индия - единственная из крупных цивилизаций - оказалась на каком-то этапе полностью подчинена внешним силам: сначала мусульманам, затем европейцам.
В Индокитае цивилизация стала развиваться на базе хинаянистского буддизма, но, как уже было сказано, не успела полностью сформироваться, подпираемая соседями - сначала Индией и Китаем, потом исламом и, наконец, европейскими колонизаторами.
Ближневосточный регион выбрал ислам, хотя эпохе завоеваний Мухаммеда и его преемников предшествовала достаточно серьёзная попытка экспансии зороастрийского Ирана эпохи Сасанидов, о которой сейчас мало вспоминают.
Разумеется, Западная Европа (или Европа в собственном смысле слова) также являлась одной из этих равноправных цивилизаций. Её религиозным маркером стал католицизм, хотя на самом раннем этапе с ним соперничало арианство, распространившееся прежде всего среди наводнивших западные регионы бывшей Римской империи германских племён. Так было до эпохи Великих географических открытий и колониальных захватов, которые нарушили межцивилизационный баланс и привели к глобальному доминированию Запада - собственно, и породив «Запад» в его нынешнем виде.
В ряду этих упомянутых выше цивилизаций стоит и Евразия в узком смысле, то есть Север одноимённого континента. Она включает в себя несколько природных зон и базируется на взаимодействии леса и степи, земледельческого и кочевого типов хозяйства. Географические особенности России-Евразии подмечали и поэты, например В. Хлебников («Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей похожа на один божественно звучащий стих…»).
Приняв - опять-таки после многих неудачных попыток - облик России, Евразия выбрала в качестве своей цивилизационной основы православное христианство. Когда мы говорим о конкретной религии как идеологической основе каждой цивилизации, это не означает её тотального господства или того, что анклавы других религий представляют другие цивилизации. Наоборот, наличие «внутреннего иного», очевидно, необходимо для нормального функционирования любого культурно-исторического типа.
Так, в Западной Европе традиционно важную роль играли евреи, а также различные ереси и секты, породившие впоследствии протестантизм. На Ближнем Востоке разнообразие было ещё больше: те же евреи, христиане (армяне, ассирийцы, православные арабы и др.), не говоря уже о почти изначальной расколотости самого ислама на суннизм, шиизм и более дробные направления. В Индии с индуистами соседствовали мусульмане, джайны, христиане разных толков, затем также сикхи. Поэтому и наличие в современной России-Евразии большой доли мусульманского населения, а также старообрядцев, славянских язычников и других религиозных направлений никак не опровергает роль православия как основной религии.
Среди упомянутых предшествующих попыток объединения Евразии первой можно назвать хазарскую (правда, Л. Гумилёв отдаёт приоритет более раннему Тюркскому каганату, но это государство охватывало лишь степную зону, не затрагивая лесную часть субконтинента). Религиозной основой обширного Хазарского каганата был иудаизм, сильной стороной которого с цивилизационной точки зрения было противопоставление как христианскому Западу, так и мусульманскому Югу, слабой же - непрозелитический характер этой религии, в лоне которой, по большому счёту, можно только родиться. То есть иудаизм по своей природе не мог охватить большую часть населения каганата: отсюда заведомая расколотость хазарского общества по религиозному принципу.
Второй попыткой объединения Евразии стала Монгольская империя Чингисхана, но она, охватив гораздо большие территории, чем могла «переварить», оказалась разорванной между разными цивилизационными центрами. В Китае она превратилась в китаизированную империю Юань (что, впрочем, не спасло её от падения в результате национального восстания «красных повязок» в 1368 году). В Иране хан Хулагу и его потомки на первом этапе выступили как противники ислама и союзники европейских крестоносцев в борьбе с арабами, но позже сами приняли ислам и его культуру, ассимилировавшись среди местных народов.
В свою очередь, Золотая Орда, расположившаяся на собственно евразийских землях, также обратилась к исламу (вслед за Волжской Булгарией, принявшей ислам ещё раньше, чем Русь приняла православие), но это и предопределило её неудачу, поскольку эта религия уже стала духовной основой другой - ближневосточной - цивилизации. По мнению Г. Вернадского, «если бы монгольские ханы, потомки Джучи, приняли православие, то, вероятно, не Москва, а Сарай оказался бы духовным и культурным центром Русской земли».
Победила Россия, унаследовавшая от Византии православное христианство. Но чем же в этой картине является сама Византия? Это тоже евразийская держава, очевидным образом не принадлежащая ни к Западу (взаимная неприязнь католической Европы и Ромейской империи хорошо известна), ни к Ближнему Востоку (вопреки О. Шпенглеру, который почему-то объединял Византию с арабским миром в некую «магическую» культуру). Но её нельзя считать и отдельным культурно-историческим типом - хотя бы в силу относительно небольшого географического масштаба в сравнении с соседями.
Балканский регион, сохраняющий культурную преемственность от Византии, является частью православного мира, то есть Евразии в цивилизационном смысле. Отметим символический факт: первые евразийские сборники были изданы именно в Болгарии, стране славянской и в то же время хранящей византийские традиции (а также связанной с тюркским элементом, который сохранился и в самом названии страны), в Софии - городе, носящем имя Божественной Премудрости. Византию и Балканы в целом можно охарактеризовать как «Малую Евразию», в противоположность «Большой Евразии», то есть России в границах Российской империи или СССР.
Граница между католической Европой и православной Евразией, идущая от Адриатического до Балтийского моря, отличается устойчивостью на протяжении всего последнего тысячелетия. Так, она разделила сербов и хорватов, несмотря на единство языка, дальше прошла между Венгрией и Румынией (причём парадоксально, что выходцы из евразийских степей венгры стали ударной силой Запада, а румыны - в языковом отношении родственные итальянцам и французам - долго блюли свою православную евразийскую идентичность). Далее к северу граница идёт между польско-литовскими и западнорусскими землями, несмотря на их долгое пребывание в составе единого государства - Речи Посполитой. И чтобы преодолеть эту границу, Западу приходилось искать лазейки - например, создавать такое религиозное течение, как униатство, которое сохранило православную обрядность при административном подчинении римскому папе.
В то же время нельзя не упомянуть и существование «промежуточных зон»: не европейских и не евразийских, а противопоставивших себя обеим цивилизациям. Именно эти регионы - Босния и Албания, где в Средние века укоренилось такое своеобразное религиозное течение, как богомильство, - после захвата Балкан турками стали благодатной почвой для распространения ислама. Правда, и он тут оказался не слишком ортодоксальным: так, в Албании возобладало влияние суфийского ордена бекташи, вобравшего некоторые христианские черты. Кстати, можно предположить, что если бы туркам в XVII веке удалось надолго - хотя бы на сто лет - овладеть Западной Украиной, то и там мог вместо униатства распространиться ислам, и тогда фантазии упомянутого выше Х. ван Зайчика (в романе «Дело незалежных дервишей») стали бы реальностью…
Итак, Балканы - это часть Евразии, но часть, которая в силу географических и исторических обстоятельств не смогла взять на себя роль объединителя этой цивилизации. Это не удалось Византии, которая в течение всей своей истории оборонялась от мусульманских и западноевропейских завоевателей и которой просто «некогда» было оглянуться на север. Это не удалось и румынам, хотя после падения Константинополя дунайские княжества - Валахия и Молдавия - претендовали на преемственность от Восточной Римской империи. Их шансы были невелики и в силу языковой оторванности от окружающей славянской стихии, и в силу отсутствия внутреннего единства, и в силу того, что они оказались зажаты между более крупными агрессивными государствами - католическими Венгрией и Польшей и мусульманской Турцией.
Наконец, была и ещё одна попытка объединения Евразии. Как ни странно это с сегодняшней точки зрения, но исходила она от Литвы, которая - до принятия католичества - подчинила себе большую часть западнорусских земель (нынешние Украина и Белоруссия), так что немногочисленные литовцы почти растворились в славянской массе. Литовские князья потихоньку переходили из язычества в православие, основным государственным языком был русский. Но литовская попытка сорвалась из-за тесного сближения Литвы с Польшей (оно имело свои причины в совместной борьбе с «ещё более западными» завоевателями - немецкими рыцарями), которое привело к их объединению и принятию литовской правящей элитой католицизма. Таким образом, Великое княжество Литовское из потенциального объединителя православной Евразии стало орудием Запада против этой самой Евразии.
Так что «Третьим Римом» при другом повороте истории могла стать не Москва, а молдавская Сучава или литовский Вильно. Однако к XVI веку у Российского государства просто не осталось достойных соперников на евразийском субконтиненте, и оно приняло на себя объединяющую миссию, присоединив сначала Поволжье, а затем Сибирь и выйдя к Тихому океану.
«Лесной и земледельческий на заре своего существования, народ российский за последние века стал также степным», - подчёркивает П. Савицкий. Важнейшей частью объединяющей Евразию миссии России стало распространение в степной полосе земледелия как более производительной в сравнении с кочевым скотоводством системы хозяйства, способной прокормить гораздо больше людей. «С точки зрения истории, - писал Г.В. Вернадский, - распространение земледелия заложило основы экономического объединения Евразии. В этом смысле русский крестьянин может быть назван главным героем русской истории. …В эту эпоху было достигнуто окончательное объединение леса и степи - две великие зоны слились в единое экономическое целое».
Символически это выразилось в принятии московским князем в 1547 году царского титула: ведь раньше «царём» на Руси именовались только византийские императоры, а вслед за ними - ханы Золотой Орды. Уже из этого традиционного словоупотребления видно, что на подсознательном уровне на Руси всегда жило представление о единстве Евразии, во главе которой должен стоять один сакральный монарх. Тем более что монгольскому завоеванию по времени предшествовал захват Константинополя крестоносцами (1204 г.) и временная ликвидация ими Византийской империи.
Закономерно возникает вопрос о соотношении евразийского единства и славянской общности. Очевидным образом, православные греки и румыны цивилизационно ближе к окружающим православным (то есть евразийским) славянам, чем славяне-католики. Но признание принадлежности католической части славян (Польши, Чехии, Хорватии и т.д.) к европейской цивилизации не должно означать заведомого отказа от идей славянского единства, «панславизма». Всё-таки язык - одна из важнейших сторон человеческого бытия, и связанная с ним культурная общность народов никак не может игнорироваться. Да и сами «отцы» евразийства, в некотором противоречии с собственным учением, называли Европу «романо-германским миром» - по этнолингвистическому, а не территориальному принцип. Думается, что в случае действительного «заката Европы», утраты романо-германской цивилизацией своих позиций на мировой арене западнославянские страны могут частично сменить свою цивилизационную идентичность, приблизившись к Евразии.
Через язык во многом проявляется психология народа. Напомню, что один из основателей евразийства Н.С. Трубецкой был крупнейшим лингвистом, в частности, разрабатывавшим идею евразийского языкового союза, в который входят языки разного происхождения (славянские, тюркские, финно-угорские и др.), но получившие общие черты в ходе совместного исторического развития.
Не менее важное значение для «маркировки» цивилизаций имеет и письменность. Каждая широко распространённая система письма несёт своё внутреннее содержание и свою эстетику: по внешнему виду текста, не зная языка, сразу можно определить его цивилизационную принадлежность. Арабское письмо резко отличается от латинского, индийское (при всех внутренних различиях) - от арабского. Китайские и произошедшие от них японские иероглифы не похожи ни на что другое, и даже корейское письмо, не будучи иероглифическим, визуально близко к китайскому.
Что касается Евразийской цивилизации, то её системой письма является кириллица (греческий алфавит к ней очень близок). Так что смена алфавита («латинизация») связана с курсом прозападных элит ряда стран на их отрыв от Евразии и превращение в «провинции» Запада. Ещё в XIX веке это произошло в Румынии, которая после окончательного обретения независимости от турок и объединения страны была втянута в европейские проекты. Православная (то есть евразийская) идентичность стала подменяться мифологизированными отсылками к «римскому» наследию, румын стали убеждать, что они прямые потомки римлян и потому «настоящие европейцы».
Перевод письменности на латиницу в XX веке затронул и страны, принадлежащие к другим цивилизациям - исламской (Турция), индокитайской (Вьетнам) и т.д. После разрушения Советского Союза «латинизация» стала проводиться в Средней Азии и Азербайджане, которые к Европе по определению не принадлежат. Здесь внедрение латиницы имеет только один смысл - отрыв этих стран от России и от собственной истории, подготовка «манкуртов», о которых в своё время писал Чингиз Айтматов (родина которого, Киргизия, осталась в числе немногих, где перевод языка на латиницу пока ещё не планируется).
Распространено представление, что «цивилизационный подход» отрицает единство человеческой истории, заменяя её противоборством локальных цивилизаций. Тем более что многие представители этого подхода сами дают повод к таким суждениям. Но, как представляется автору этих строк, всё обстоит прямо противоположным образом. Именно цивилизационный подход, изучая историю не одной лишь западной цивилизации с её «правильной» сменой формаций, а охватывая весь земной шар, не деля отдельные цивилизации на «хорошие и плохие», «прогрессивные и отсталые», показывает единство человечества во взаимодействии этих цивилизаций.
«Интеллигенция европеизированных народов, - писал Н. Трубецкой, - должна сорвать со своих глаз повязку, наложенную на них романогерманцами, освободиться от наваждения романо-германской идеологии». Этому учит нас евразийство. Оно, как уже говорилось, не подразумевает «слияния с Востоком», это вульгарное представление. Но в сегодняшних исторических условиях оно в то же время говорит о том, что Россия-Евразия и цивилизации «Востока» как такового должны быть союзниками в борьбе за свою самостоятельность против тотального господства Запада.
Необходим некий «антиколониальный интернационал», альянс цивилизаций, не подразумевающий хотя бы частичный их отказ от собственной идентичности, а напротив того - утверждение этой идентичности и уважение к идентичности чужой. Как и внутри каждой цивилизации нужно не слияние народов в нечто единое и усреднённое, а сохранение самобытности каждого из них - но при понимании общецивилизационного единства и связанных с этим задач.
В сегодняшних условиях можно надеяться на создание «красно-зелёно-оранжево-жёлтого» континентального союза России-Евразии, исламского Ирана, Индии и Китая против гегемонии «голубого», океанического Запада. Именно об этом ещё сто лет назад писал Трубецкой: «Отныне интересы России неразрывно связаны с интересами Турции, Персии, Афганистана, Индии, быть может, Китая и других стран Азии. “Азиатская ориентация” становится единственно возможной для настоящего русского националиста».
Основоположник евразийства так отзывался о советской внешней политике: «По отношению к Востоку впервые взят правильный тон, соответствующий исторической сущности России-Евразии: впервые Россия признала себя естественной союзницей азиатских стран в их борьбе с империализмом стран европейской (романо-германской) цивилизации. При советской власти Россия впервые заговорила с азиатами как с равными, как с товарищами по несчастию, и отбросила ту совершенно ей не идущую роль высокомерного культуртрегера-эксплуататора…» В то же время Трубецкой считал ошибочным советский курс на вмешательство в европейские дела через поддержку там коммунистических движений (точно так же, как царская Россия - тоже вопреки национальным интересам - поддерживала внутри Европы консервативные, монархические течения).
Евразийство снимает противоречие между национализмом и интернационализмом. Когда, например, мы говорим о русских как государствообразующем народе, это часто вызывает негативную реакцию: мол, а куда денете чувашей, бурят и т.д. Цивилизационный подход позволяет понять, что внутри каждой цивилизации есть центральный этнос или группа этносов, которые эту цивилизацию и формируют, втягивая в этот процесс все другие, менее крупные народы. Не признавая же статуса русских как стержневого народа Евразии, а пытаясь втиснуть их в узкие рамки Европы, нельзя по-настоящему быть «русским националистом».
Евразийство - и «классическое», и современное - вовсе не отрицает руководящую роль русского народа, как это пытаются утверждать его противники, обвиняющие его в стремлении «растворить» русских среди «туранского моря». Россия (как и Китай или Индия) является не «государством-нацией», а «государством-цивилизацией». Аналогов этому нет в двух других цивилизациях - Западной и Исламской: в Европе на протяжении всей её истории мы видим баланс между германским и романским элементами, а нынешние лидеры Западного мира - англосаксы - как раз и несут в себе наследие тех и других. А на Ближнем Востоке после периода экспансии арабов они уступили на каком-то этапе своё лидерство тюркам (в лице турок - сначала сельджуков, потом османов) и отчасти иранцам.
Трубецкой писал об «общеевразийском национализме», который, опять-таки, не подавляет национальные чувства, культуру и традиции малых народов, а даёт им возможность спокойно развиваться под крылом объединяющего большого народа. А, к примеру, первый президент полиэтнической Индонезии Сукарно включил в число своих основополагающих «пяти принципов» и национализм, и интернационализм, не видя между ними никакого противоречия. Существует общеиндийский национализм, несмотря на то что Индия - страна множества языков и народов, и т.д.
И, с другой стороны, как писал евразиец Я.Д. Садовский: «мы полагаем, что разумно понятый национализм меньших народов не устраняет, а наоборот, требует их участия в более широкой великодержавной русской государственности». Н. Трубецкой («Вавилонская башня и смешение языков») подчёркивал ценность сохранения языков и национальных различий как таковых, которые обогащают человечество, делают его более разнообразным и тем самым более устойчивым из-за наличия альтернативных путей развития. «Сила системы - в её сложности», - любил повторять Лев Гумилёв. А Карсавин формулировал философски: «Слияние в единство - вовсе не утрата в нём самого себя, но как бы созидание его через себя и себя через него».
В этом коренное отличие евразийства от того явления на современном Западе, которое носит привлекательное название «мультикультурализм», но по сути как раз и навязывает для всех единые стандарты. Различия сохраняются лишь в цвете кожи, но всё делается для того, чтобы и он постепенно «унифицировался» и приобрёл «приятную смуглявость», о которой мечтал когда-то шолоховский герой. Западная лжетолерантность, которая смешивает уважение к представителям других национальностей и религиозных традиций с терпимостью по отношению к сексуальным извращениям, наркотикам и тому подобным, сугубо антитрадиционным явлениям, как раз и направлена на то, чтобы вызвать у людей традиционных взглядов обратную реакцию - в виде расизма и ксенофобии, на почве которых можно внедрить новые формы глобального фашизма.
Наконец, евразийство как идеология снимает противоречия между «левыми» и «правыми», оно просто не замечает этого искусственного разделения. Ведь спор между «левыми» и «правыми» - это скорее спор о терминах, чем о сути (то, что кажется «левым» с точки зрения внешнего наблюдателя, будет «правым», если смотреть «изнутри», и наоборот). «Новая идеология - та, которой принадлежит будущее, лежит не на этой прямой линии», - писал Трубецкой, а Савицкий подчёркивал: «…в одних решениях евразиец может быть радикальнее самых радикальных, будучи в других консервативнее самых консервативных».
Настоящее разделение идёт по другому принципу - между сторонниками самостоятельного, самобытного цивилизационного развития, с одной стороны, и приверженцами «единственно верного» западного пути, с другой. Причём последние могут считать себя и консерваторами, и либералами, и марксистами, их суть с точки зрения цивилизационного подхода от этого не меняется. К Западу апеллируют одновременно и «русские националисты», враждебно относящиеся к Востоку, и антирусские «националисты», в том числе и принадлежащие к тем же «восточным» народностям (Кавказ, Поволжье и т.п.), что само по себе показывает абсурдность этих идеологий.
Евразийство даёт нам критерий добра и зла: благо - это то, что служит сближению евразийских народов между собой при сохранении их самобытности (по Трубецкому: «благо совокупности народов, населяющих данный автаркический особый мир»). Зло - то, что разделяет их между собой или подчиняет господству других цивилизаций (прежде всего западной). Никакие территориальные и прочие застарелые конфликты, существующие сегодня между евразийскими государствами и этносами, не могут быть решены без воссоздания союзного государства или прочного союза государств. Иначе внешние силы всегда будут подливать масла в огонь любого тлеющего противостояния, что мы сегодня и наблюдаем.
Соответственно, любое политическое, экономическое, культурное явление должно оцениваться именно с этой точки зрения, и на этой платформе могут объединиться самые разнообразные идейные течения патриотического спектра. Перефразируя известное высказывание, евразийство «не ушло в прошлое, а растворилось в будущем».
Павел ПЕТУХОВ
https://rus-lad.ru/news/p-petukhov-evraziystvo-i-vokrug-nego/
По сути, «Азия» - это всё, что находится на евразийском материке и при этом не является «Европой». Ведь что общего, например, у Японии с Ираном? Ни природа, ни особенности хозяйства, ни расовый тип жителей, ни язык, ни религия - ничего их не объединяет. С Европой у каждой из этих стран общего больше, чем между собой. Тем не менее, и тех и других относят к «Азии», что можно считать одним из проявлений европоцентризма: мол, «все они там одинаковы»…
Так называемая «Азия» - это совокупность нескольких самостоятельных цивилизаций, среди которых можно назвать китайскую (или дальневосточную, куда мы включаем также Корею и Японию), индийскую (южноазиатскую) и исламскую (ближневосточную). Менее выражена индокитайская цивилизация, которая лишь формировалась к моменту европейских колониальных захватов и не успела достичь полной самостоятельности.
Каждая из этих цивилизаций имеет своё «месторазвитие» (евразийский термин, введённый П.Н. Савицким), то есть природный ландшафт, на базе которого развивается свой особый тип экономики, свой узнаваемый стиль в культуре (архитектура, одежда, музыка, литература и т.д.) и свою религиозную основу. Месторазвитие или большое пространство - это, собственно, та территория, на которой формируется суперэтнос, который, в свою очередь, создаёт цивилизацию как совокупность материальных и духовных ценностей.
Вспомним сталинское определение нации: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». Определение это вполне можно применить и к цивилизации, где действительно существует общность территории, экономической жизни и культуры. Нет, правда, общности языка, ведь каждая цивилизация состоит из разных народов, говорящих на подчас совершенно не родственных языках, принадлежащих к разным семьям и группам. Но, как правило, в каждой цивилизации присутствует «сакральный» язык, связанный с господствующей религией: латынь в Европе, арабский в мусульманском мире, санскрит в Индии.
Цивилизация выбирает - путём проб и ошибок, через столкновения различных «проектов» - подходящую для себя идеологическую основу, то есть религию, которая является её «маркером». В первую очередь по религии в традиционном обществе отличали «своих» от чужих». В современном обществе роль религии слабеет, но свою роль «маркера идентичности» она сохраняет: можно сколько угодно обывательски иронизировать по поводу «православных атеистов» (каковых сейчас в России едва ли не большинство), но в этом и проявляется глубинное интуитивное понимание роли религии как основы данной цивилизации, причём независимо от личной веры или неверия в Бога отдельного индивидуума.
Китай в раннем средневековье (а этот период - вторая половина первого тысячелетия нашей эры - ключевой для формирования мировых цивилизаций) выбрал махаянистский буддизм, синтезировав его с исконными даосизмом и конфуцианством. Характерно, что именно в это время, в эпоху династии Тан (VII-IX века) традиционно закрытый Китай на время «открылся» для внешних влияний. Вслед за ним пошли другие восточноазиатские страны, принадлежащие к этой же цивилизации - Корея и Япония, где буддизм и конфуцианство соединяются, соответственно, с местным вариантом шаманизма и синтоизмом.
Индия тогда же выбрала индуизм как реформированный вариант древнего брахманизма, который вытеснил с Индостана буддизм. Правда, эта религия, сохранившая архаические черты, оказалась относительно слабым противовесом прозелитическим религиям, что привело к тому, что Индия - единственная из крупных цивилизаций - оказалась на каком-то этапе полностью подчинена внешним силам: сначала мусульманам, затем европейцам.
В Индокитае цивилизация стала развиваться на базе хинаянистского буддизма, но, как уже было сказано, не успела полностью сформироваться, подпираемая соседями - сначала Индией и Китаем, потом исламом и, наконец, европейскими колонизаторами.
Ближневосточный регион выбрал ислам, хотя эпохе завоеваний Мухаммеда и его преемников предшествовала достаточно серьёзная попытка экспансии зороастрийского Ирана эпохи Сасанидов, о которой сейчас мало вспоминают.
Разумеется, Западная Европа (или Европа в собственном смысле слова) также являлась одной из этих равноправных цивилизаций. Её религиозным маркером стал католицизм, хотя на самом раннем этапе с ним соперничало арианство, распространившееся прежде всего среди наводнивших западные регионы бывшей Римской империи германских племён. Так было до эпохи Великих географических открытий и колониальных захватов, которые нарушили межцивилизационный баланс и привели к глобальному доминированию Запада - собственно, и породив «Запад» в его нынешнем виде.
В ряду этих упомянутых выше цивилизаций стоит и Евразия в узком смысле, то есть Север одноимённого континента. Она включает в себя несколько природных зон и базируется на взаимодействии леса и степи, земледельческого и кочевого типов хозяйства. Географические особенности России-Евразии подмечали и поэты, например В. Хлебников («Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей похожа на один божественно звучащий стих…»).
Приняв - опять-таки после многих неудачных попыток - облик России, Евразия выбрала в качестве своей цивилизационной основы православное христианство. Когда мы говорим о конкретной религии как идеологической основе каждой цивилизации, это не означает её тотального господства или того, что анклавы других религий представляют другие цивилизации. Наоборот, наличие «внутреннего иного», очевидно, необходимо для нормального функционирования любого культурно-исторического типа.
Так, в Западной Европе традиционно важную роль играли евреи, а также различные ереси и секты, породившие впоследствии протестантизм. На Ближнем Востоке разнообразие было ещё больше: те же евреи, христиане (армяне, ассирийцы, православные арабы и др.), не говоря уже о почти изначальной расколотости самого ислама на суннизм, шиизм и более дробные направления. В Индии с индуистами соседствовали мусульмане, джайны, христиане разных толков, затем также сикхи. Поэтому и наличие в современной России-Евразии большой доли мусульманского населения, а также старообрядцев, славянских язычников и других религиозных направлений никак не опровергает роль православия как основной религии.
Среди упомянутых предшествующих попыток объединения Евразии первой можно назвать хазарскую (правда, Л. Гумилёв отдаёт приоритет более раннему Тюркскому каганату, но это государство охватывало лишь степную зону, не затрагивая лесную часть субконтинента). Религиозной основой обширного Хазарского каганата был иудаизм, сильной стороной которого с цивилизационной точки зрения было противопоставление как христианскому Западу, так и мусульманскому Югу, слабой же - непрозелитический характер этой религии, в лоне которой, по большому счёту, можно только родиться. То есть иудаизм по своей природе не мог охватить большую часть населения каганата: отсюда заведомая расколотость хазарского общества по религиозному принципу.
Второй попыткой объединения Евразии стала Монгольская империя Чингисхана, но она, охватив гораздо большие территории, чем могла «переварить», оказалась разорванной между разными цивилизационными центрами. В Китае она превратилась в китаизированную империю Юань (что, впрочем, не спасло её от падения в результате национального восстания «красных повязок» в 1368 году). В Иране хан Хулагу и его потомки на первом этапе выступили как противники ислама и союзники европейских крестоносцев в борьбе с арабами, но позже сами приняли ислам и его культуру, ассимилировавшись среди местных народов.
В свою очередь, Золотая Орда, расположившаяся на собственно евразийских землях, также обратилась к исламу (вслед за Волжской Булгарией, принявшей ислам ещё раньше, чем Русь приняла православие), но это и предопределило её неудачу, поскольку эта религия уже стала духовной основой другой - ближневосточной - цивилизации. По мнению Г. Вернадского, «если бы монгольские ханы, потомки Джучи, приняли православие, то, вероятно, не Москва, а Сарай оказался бы духовным и культурным центром Русской земли».
Победила Россия, унаследовавшая от Византии православное христианство. Но чем же в этой картине является сама Византия? Это тоже евразийская держава, очевидным образом не принадлежащая ни к Западу (взаимная неприязнь католической Европы и Ромейской империи хорошо известна), ни к Ближнему Востоку (вопреки О. Шпенглеру, который почему-то объединял Византию с арабским миром в некую «магическую» культуру). Но её нельзя считать и отдельным культурно-историческим типом - хотя бы в силу относительно небольшого географического масштаба в сравнении с соседями.
Балканский регион, сохраняющий культурную преемственность от Византии, является частью православного мира, то есть Евразии в цивилизационном смысле. Отметим символический факт: первые евразийские сборники были изданы именно в Болгарии, стране славянской и в то же время хранящей византийские традиции (а также связанной с тюркским элементом, который сохранился и в самом названии страны), в Софии - городе, носящем имя Божественной Премудрости. Византию и Балканы в целом можно охарактеризовать как «Малую Евразию», в противоположность «Большой Евразии», то есть России в границах Российской империи или СССР.
Граница между католической Европой и православной Евразией, идущая от Адриатического до Балтийского моря, отличается устойчивостью на протяжении всего последнего тысячелетия. Так, она разделила сербов и хорватов, несмотря на единство языка, дальше прошла между Венгрией и Румынией (причём парадоксально, что выходцы из евразийских степей венгры стали ударной силой Запада, а румыны - в языковом отношении родственные итальянцам и французам - долго блюли свою православную евразийскую идентичность). Далее к северу граница идёт между польско-литовскими и западнорусскими землями, несмотря на их долгое пребывание в составе единого государства - Речи Посполитой. И чтобы преодолеть эту границу, Западу приходилось искать лазейки - например, создавать такое религиозное течение, как униатство, которое сохранило православную обрядность при административном подчинении римскому папе.
В то же время нельзя не упомянуть и существование «промежуточных зон»: не европейских и не евразийских, а противопоставивших себя обеим цивилизациям. Именно эти регионы - Босния и Албания, где в Средние века укоренилось такое своеобразное религиозное течение, как богомильство, - после захвата Балкан турками стали благодатной почвой для распространения ислама. Правда, и он тут оказался не слишком ортодоксальным: так, в Албании возобладало влияние суфийского ордена бекташи, вобравшего некоторые христианские черты. Кстати, можно предположить, что если бы туркам в XVII веке удалось надолго - хотя бы на сто лет - овладеть Западной Украиной, то и там мог вместо униатства распространиться ислам, и тогда фантазии упомянутого выше Х. ван Зайчика (в романе «Дело незалежных дервишей») стали бы реальностью…
Итак, Балканы - это часть Евразии, но часть, которая в силу географических и исторических обстоятельств не смогла взять на себя роль объединителя этой цивилизации. Это не удалось Византии, которая в течение всей своей истории оборонялась от мусульманских и западноевропейских завоевателей и которой просто «некогда» было оглянуться на север. Это не удалось и румынам, хотя после падения Константинополя дунайские княжества - Валахия и Молдавия - претендовали на преемственность от Восточной Римской империи. Их шансы были невелики и в силу языковой оторванности от окружающей славянской стихии, и в силу отсутствия внутреннего единства, и в силу того, что они оказались зажаты между более крупными агрессивными государствами - католическими Венгрией и Польшей и мусульманской Турцией.
Наконец, была и ещё одна попытка объединения Евразии. Как ни странно это с сегодняшней точки зрения, но исходила она от Литвы, которая - до принятия католичества - подчинила себе большую часть западнорусских земель (нынешние Украина и Белоруссия), так что немногочисленные литовцы почти растворились в славянской массе. Литовские князья потихоньку переходили из язычества в православие, основным государственным языком был русский. Но литовская попытка сорвалась из-за тесного сближения Литвы с Польшей (оно имело свои причины в совместной борьбе с «ещё более западными» завоевателями - немецкими рыцарями), которое привело к их объединению и принятию литовской правящей элитой католицизма. Таким образом, Великое княжество Литовское из потенциального объединителя православной Евразии стало орудием Запада против этой самой Евразии.
Так что «Третьим Римом» при другом повороте истории могла стать не Москва, а молдавская Сучава или литовский Вильно. Однако к XVI веку у Российского государства просто не осталось достойных соперников на евразийском субконтиненте, и оно приняло на себя объединяющую миссию, присоединив сначала Поволжье, а затем Сибирь и выйдя к Тихому океану.
«Лесной и земледельческий на заре своего существования, народ российский за последние века стал также степным», - подчёркивает П. Савицкий. Важнейшей частью объединяющей Евразию миссии России стало распространение в степной полосе земледелия как более производительной в сравнении с кочевым скотоводством системы хозяйства, способной прокормить гораздо больше людей. «С точки зрения истории, - писал Г.В. Вернадский, - распространение земледелия заложило основы экономического объединения Евразии. В этом смысле русский крестьянин может быть назван главным героем русской истории. …В эту эпоху было достигнуто окончательное объединение леса и степи - две великие зоны слились в единое экономическое целое».
Символически это выразилось в принятии московским князем в 1547 году царского титула: ведь раньше «царём» на Руси именовались только византийские императоры, а вслед за ними - ханы Золотой Орды. Уже из этого традиционного словоупотребления видно, что на подсознательном уровне на Руси всегда жило представление о единстве Евразии, во главе которой должен стоять один сакральный монарх. Тем более что монгольскому завоеванию по времени предшествовал захват Константинополя крестоносцами (1204 г.) и временная ликвидация ими Византийской империи.
Закономерно возникает вопрос о соотношении евразийского единства и славянской общности. Очевидным образом, православные греки и румыны цивилизационно ближе к окружающим православным (то есть евразийским) славянам, чем славяне-католики. Но признание принадлежности католической части славян (Польши, Чехии, Хорватии и т.д.) к европейской цивилизации не должно означать заведомого отказа от идей славянского единства, «панславизма». Всё-таки язык - одна из важнейших сторон человеческого бытия, и связанная с ним культурная общность народов никак не может игнорироваться. Да и сами «отцы» евразийства, в некотором противоречии с собственным учением, называли Европу «романо-германским миром» - по этнолингвистическому, а не территориальному принцип. Думается, что в случае действительного «заката Европы», утраты романо-германской цивилизацией своих позиций на мировой арене западнославянские страны могут частично сменить свою цивилизационную идентичность, приблизившись к Евразии.
Через язык во многом проявляется психология народа. Напомню, что один из основателей евразийства Н.С. Трубецкой был крупнейшим лингвистом, в частности, разрабатывавшим идею евразийского языкового союза, в который входят языки разного происхождения (славянские, тюркские, финно-угорские и др.), но получившие общие черты в ходе совместного исторического развития.
Не менее важное значение для «маркировки» цивилизаций имеет и письменность. Каждая широко распространённая система письма несёт своё внутреннее содержание и свою эстетику: по внешнему виду текста, не зная языка, сразу можно определить его цивилизационную принадлежность. Арабское письмо резко отличается от латинского, индийское (при всех внутренних различиях) - от арабского. Китайские и произошедшие от них японские иероглифы не похожи ни на что другое, и даже корейское письмо, не будучи иероглифическим, визуально близко к китайскому.
Что касается Евразийской цивилизации, то её системой письма является кириллица (греческий алфавит к ней очень близок). Так что смена алфавита («латинизация») связана с курсом прозападных элит ряда стран на их отрыв от Евразии и превращение в «провинции» Запада. Ещё в XIX веке это произошло в Румынии, которая после окончательного обретения независимости от турок и объединения страны была втянута в европейские проекты. Православная (то есть евразийская) идентичность стала подменяться мифологизированными отсылками к «римскому» наследию, румын стали убеждать, что они прямые потомки римлян и потому «настоящие европейцы».
Перевод письменности на латиницу в XX веке затронул и страны, принадлежащие к другим цивилизациям - исламской (Турция), индокитайской (Вьетнам) и т.д. После разрушения Советского Союза «латинизация» стала проводиться в Средней Азии и Азербайджане, которые к Европе по определению не принадлежат. Здесь внедрение латиницы имеет только один смысл - отрыв этих стран от России и от собственной истории, подготовка «манкуртов», о которых в своё время писал Чингиз Айтматов (родина которого, Киргизия, осталась в числе немногих, где перевод языка на латиницу пока ещё не планируется).
Распространено представление, что «цивилизационный подход» отрицает единство человеческой истории, заменяя её противоборством локальных цивилизаций. Тем более что многие представители этого подхода сами дают повод к таким суждениям. Но, как представляется автору этих строк, всё обстоит прямо противоположным образом. Именно цивилизационный подход, изучая историю не одной лишь западной цивилизации с её «правильной» сменой формаций, а охватывая весь земной шар, не деля отдельные цивилизации на «хорошие и плохие», «прогрессивные и отсталые», показывает единство человечества во взаимодействии этих цивилизаций.
«Интеллигенция европеизированных народов, - писал Н. Трубецкой, - должна сорвать со своих глаз повязку, наложенную на них романогерманцами, освободиться от наваждения романо-германской идеологии». Этому учит нас евразийство. Оно, как уже говорилось, не подразумевает «слияния с Востоком», это вульгарное представление. Но в сегодняшних исторических условиях оно в то же время говорит о том, что Россия-Евразия и цивилизации «Востока» как такового должны быть союзниками в борьбе за свою самостоятельность против тотального господства Запада.
Необходим некий «антиколониальный интернационал», альянс цивилизаций, не подразумевающий хотя бы частичный их отказ от собственной идентичности, а напротив того - утверждение этой идентичности и уважение к идентичности чужой. Как и внутри каждой цивилизации нужно не слияние народов в нечто единое и усреднённое, а сохранение самобытности каждого из них - но при понимании общецивилизационного единства и связанных с этим задач.
В сегодняшних условиях можно надеяться на создание «красно-зелёно-оранжево-жёлтого» континентального союза России-Евразии, исламского Ирана, Индии и Китая против гегемонии «голубого», океанического Запада. Именно об этом ещё сто лет назад писал Трубецкой: «Отныне интересы России неразрывно связаны с интересами Турции, Персии, Афганистана, Индии, быть может, Китая и других стран Азии. “Азиатская ориентация” становится единственно возможной для настоящего русского националиста».
Основоположник евразийства так отзывался о советской внешней политике: «По отношению к Востоку впервые взят правильный тон, соответствующий исторической сущности России-Евразии: впервые Россия признала себя естественной союзницей азиатских стран в их борьбе с империализмом стран европейской (романо-германской) цивилизации. При советской власти Россия впервые заговорила с азиатами как с равными, как с товарищами по несчастию, и отбросила ту совершенно ей не идущую роль высокомерного культуртрегера-эксплуататора…» В то же время Трубецкой считал ошибочным советский курс на вмешательство в европейские дела через поддержку там коммунистических движений (точно так же, как царская Россия - тоже вопреки национальным интересам - поддерживала внутри Европы консервативные, монархические течения).
Евразийство снимает противоречие между национализмом и интернационализмом. Когда, например, мы говорим о русских как государствообразующем народе, это часто вызывает негативную реакцию: мол, а куда денете чувашей, бурят и т.д. Цивилизационный подход позволяет понять, что внутри каждой цивилизации есть центральный этнос или группа этносов, которые эту цивилизацию и формируют, втягивая в этот процесс все другие, менее крупные народы. Не признавая же статуса русских как стержневого народа Евразии, а пытаясь втиснуть их в узкие рамки Европы, нельзя по-настоящему быть «русским националистом».
Евразийство - и «классическое», и современное - вовсе не отрицает руководящую роль русского народа, как это пытаются утверждать его противники, обвиняющие его в стремлении «растворить» русских среди «туранского моря». Россия (как и Китай или Индия) является не «государством-нацией», а «государством-цивилизацией». Аналогов этому нет в двух других цивилизациях - Западной и Исламской: в Европе на протяжении всей её истории мы видим баланс между германским и романским элементами, а нынешние лидеры Западного мира - англосаксы - как раз и несут в себе наследие тех и других. А на Ближнем Востоке после периода экспансии арабов они уступили на каком-то этапе своё лидерство тюркам (в лице турок - сначала сельджуков, потом османов) и отчасти иранцам.
Трубецкой писал об «общеевразийском национализме», который, опять-таки, не подавляет национальные чувства, культуру и традиции малых народов, а даёт им возможность спокойно развиваться под крылом объединяющего большого народа. А, к примеру, первый президент полиэтнической Индонезии Сукарно включил в число своих основополагающих «пяти принципов» и национализм, и интернационализм, не видя между ними никакого противоречия. Существует общеиндийский национализм, несмотря на то что Индия - страна множества языков и народов, и т.д.
И, с другой стороны, как писал евразиец Я.Д. Садовский: «мы полагаем, что разумно понятый национализм меньших народов не устраняет, а наоборот, требует их участия в более широкой великодержавной русской государственности». Н. Трубецкой («Вавилонская башня и смешение языков») подчёркивал ценность сохранения языков и национальных различий как таковых, которые обогащают человечество, делают его более разнообразным и тем самым более устойчивым из-за наличия альтернативных путей развития. «Сила системы - в её сложности», - любил повторять Лев Гумилёв. А Карсавин формулировал философски: «Слияние в единство - вовсе не утрата в нём самого себя, но как бы созидание его через себя и себя через него».
В этом коренное отличие евразийства от того явления на современном Западе, которое носит привлекательное название «мультикультурализм», но по сути как раз и навязывает для всех единые стандарты. Различия сохраняются лишь в цвете кожи, но всё делается для того, чтобы и он постепенно «унифицировался» и приобрёл «приятную смуглявость», о которой мечтал когда-то шолоховский герой. Западная лжетолерантность, которая смешивает уважение к представителям других национальностей и религиозных традиций с терпимостью по отношению к сексуальным извращениям, наркотикам и тому подобным, сугубо антитрадиционным явлениям, как раз и направлена на то, чтобы вызвать у людей традиционных взглядов обратную реакцию - в виде расизма и ксенофобии, на почве которых можно внедрить новые формы глобального фашизма.
Наконец, евразийство как идеология снимает противоречия между «левыми» и «правыми», оно просто не замечает этого искусственного разделения. Ведь спор между «левыми» и «правыми» - это скорее спор о терминах, чем о сути (то, что кажется «левым» с точки зрения внешнего наблюдателя, будет «правым», если смотреть «изнутри», и наоборот). «Новая идеология - та, которой принадлежит будущее, лежит не на этой прямой линии», - писал Трубецкой, а Савицкий подчёркивал: «…в одних решениях евразиец может быть радикальнее самых радикальных, будучи в других консервативнее самых консервативных».
Настоящее разделение идёт по другому принципу - между сторонниками самостоятельного, самобытного цивилизационного развития, с одной стороны, и приверженцами «единственно верного» западного пути, с другой. Причём последние могут считать себя и консерваторами, и либералами, и марксистами, их суть с точки зрения цивилизационного подхода от этого не меняется. К Западу апеллируют одновременно и «русские националисты», враждебно относящиеся к Востоку, и антирусские «националисты», в том числе и принадлежащие к тем же «восточным» народностям (Кавказ, Поволжье и т.п.), что само по себе показывает абсурдность этих идеологий.
Евразийство даёт нам критерий добра и зла: благо - это то, что служит сближению евразийских народов между собой при сохранении их самобытности (по Трубецкому: «благо совокупности народов, населяющих данный автаркический особый мир»). Зло - то, что разделяет их между собой или подчиняет господству других цивилизаций (прежде всего западной). Никакие территориальные и прочие застарелые конфликты, существующие сегодня между евразийскими государствами и этносами, не могут быть решены без воссоздания союзного государства или прочного союза государств. Иначе внешние силы всегда будут подливать масла в огонь любого тлеющего противостояния, что мы сегодня и наблюдаем.
Соответственно, любое политическое, экономическое, культурное явление должно оцениваться именно с этой точки зрения, и на этой платформе могут объединиться самые разнообразные идейные течения патриотического спектра. Перефразируя известное высказывание, евразийство «не ушло в прошлое, а растворилось в будущем».
Павел ПЕТУХОВ
https://rus-lad.ru/news/p-petukhov-evraziystvo-i-vokrug-nego/